Его род столь же древен, как и сама Франция.
До XIII века на гербе его предков красовались натуральные павлиньи перья. А после битвы при Мансура, во время которой Жоффруа, четвертый из рода, носивший это имя, шел перед Людовиком Святым с французским стягом в руках и, обернув его вокруг тела, чтобы стяг не достался сарацинам, получил многочисленные ранения, которые повредили не только стяг, но и его тело, получил от Людовика Святого привилегию украсить свой герб белой полоской с многочисленными золотыми лилиями и написать такой девиз:
Моей кровью обагрены знамена Франции.
Этот человек одновременно вельможа и великий поэт. Провидение поставило его на дороге монархии подобно тому пророку, о котором рассказал историк Жозеф и который семь дней ходил вокруг стен Иерусалима, крича «Иерусалим, горе тебе!», а на седьмой крикнул «Ко мне, горе!» и тут же был раздавлен свалившимся со стены камнем.
Монархия ненавидит его, как всех, кто справедлив и говорит только правду. И поэтому она удалила его от себя, сделав вид, что отблагодарила его за преданность. Сыграли на струнах артиста в его душе: ему предложили поехать послом в Рим. Он обожал руины и не смог отказаться от предложения. И теперь он посол в Риме.
Что же он делает в Риме?
Он следит за угасанием Льва XII.
Он пишет мадам Рекамье, Беатриче этого второго Данте и Леоноре этого поэта. Он готовит памятник Пуссену, для которого Депре изготовит барельеф, а Лемуан – бюст. И, наконец, когда ему становится невыносимо тоскливо, он занимается раскопками в Торре-Вергата, но не на деньги правительства, а, конечно же, на свои. И те осколки античной культуры, которые вы видим в его кабинете, являются результатом этих раскопок.
Мы видим его счастливым, как ребенка: накануне он сумел выиграть на лотерее мертвых, как он сам это назвал, кусок греческого мрамора достаточных размеров, чтобы из него можно было высечь бюст Пуссена. И в этот момент радости открывается дверь его кабинета. Он поднимает голову и спрашивает у лакея, который охраняет его покой:
– В чем дело, Гаэтано?
– Ваше Превосходительство, – отвечает лакей, – явился французский монах, который пешком прошел от Парижа до Рима. Он хочет поговорить с вами, как он выразился, по очень важному делу.
– Монах! – удивленно переспросил посол. – И какого же ордена?
– Доминиканец.
– Впустите его.
И встал.
Как и все великие люди, как все великие поэты, он питал глубокое уважение к святыням и к священнослужителям.
И тут можно было увидеть, что посол был человеком маленького роста, что голова его была чуточку слишком большой для его тела и что, как и у всех потомков рода воинов, очень долго носивших шлемы, шея его была несколько утоплена в плечи.
Таким образом, появившийся на пороге монах увидел посла стоящим.
Этим людям достаточно было только беглого взгляда, чтобы узнать друг друга. Или, точнее, признать друг друга.
Некоторые сердца и некоторые умы сродни друг другу: повсюду, где бы они ни встретились, они немедленно узнают друг друга. Да, они до этого ни разу не встречались, но разве души их не могли встречаться на небесах?
Старший из них первым протянул руку.
Младший поклонился.
Затем старший сказал младшему с большим почтением в голосе:
– Входите, отец мой.
Брат Доминик вошел.
Посол глазами сделал знак лакею закрыть дверь и проследить за тем, чтобы им никто не помешал.
Монах достал спрятанное на груди письмо и вручил его господину де Шатобриану. Тот, взглянув на него, сразу же узнал собственный почерк.
– Это мое письмо! – сказал он.
– Я не нашел другого способа представиться Вашему Превосходительству, – ответил монах.
– Я писал его своему другу Вальженезу!.. Как это письмо попало к вам в руки, отец мой?
– Мне вручил это письмо его сын, Ваше Превосходительство.
– Его сын? – воскликнул посол. – Конрад?
Монах утвердительно кивнул головой.
– Бедный юноша! – грустно произнес старик. – Я знал его красивым, молодым, полным надежд. Но, к сожалению, он умер, и при таких роковых обстоятельствах!
– Вы, как и все другие, считаете, что он умер, Ваше Превосходительство. Но вам, другу его отца, я могу сказать: он не умер, он жив и почтительно кланяется вам.
Посол удивленно посмотрел на монаха.
Он заподозрил, что тот не в своем уме.
Монах понял, что у собеседника появились сомнения в его словах.
И грустно улыбнулся.
– Нет, я не сошел с ума, – сказал он. – Не бойтесь и не сомневайтесь. Вы, человек, знакомый со всеми тайнами, должны знать, что реальность побеждает все выдумки.
– Так Конрад жив?
– Да.
– И чем же он занимается?
– Это уже не моя, а его тайна, Ваше Превосходительство.
– Чем бы он ни занимался, это должно быть великое дело. Я его знаю, у него большое сердце… А теперь скажите, как и зачем он дал вам это письмо? Чего вы хотите? Я сделаю для вас все, что смогу. Располагайте мною.
– Вы, Ваше Превосходительство, предлагаете мне располагать вами, даже не узнав, с кем говорите, не спросив, кто я такой!
– Вы человек, значит, вы мой брат. Вы священник, значит, вас послал Господь. Больше мне ничего знать не нужно.
– Да. Но я все вам сейчас расскажу сам. Возможно, что прикосновение ко мне окажется губительным для того, кто ко мне прикоснется.
– Отец мой, вспомните Сида… Святой Мартин в лохмотьях прокаженного позвал его на помощь со дна ямы: «Господин рыцарь, сжальтесь над несчастным прокаженным, упавшим в эту яму, из которой он не может выбраться! Протяните ему руку: вы ведь не рискуете заразиться, поскольку на ней надета железная перчатка». Сид слез с коня, подошел к яме и, сняв с руки железную перчатку, сказал: «С Божьей помощью я дам тебе обнаженную руку». И протянул обнаженную руку прокаженному. А тот тут же превратился в святого и повел его к вечной жизни. Вот моя рука, отец мой. Когда человек не хочет, чтобы я подвергался опасности, он не скажет мне: «Берегитесь!»
Монах не стал вытаскивать руку из своего длинного рукава.
– Ваше Превосходительство, – сказал он, – я – сын человека, чье имя вам, несомненно, известно.
– Кто же он?
– Мой отец… Сарранти, которого приговорил к смертной казни суд присяжных департамента Сена.
Посол непроизвольно отпрянул.
– Но можно быть приговоренным к смерти и невиновным.
– За ограбление и убийство! – прошептал посол.
– Вспомните Каласа, вспомните Лезюрка. И не будьте так суровы, или скорее не будьте более недоверчивы, чем король Карл X.
– Король Карл X?
– Да. Когда я был у него, когда я бросился к его ногам, когда я сказал ему: «Сир, мне нужны три месяца на то, чтобы доказать, что мой отец невиновен», он ответил мне: «Я даю вам эти три месяца. Раньше этого срока ни один волос не упадет с головы вашего отца». И я ушел. Теперь я здесь, перед вами, Ваше Превосходительство, и я вам говорю: «Клянусь клятвой братства, святостью моих одеяний, кровью Господа нашего Иисуса Христа, за нас пролитой, что мой отец невиновен и что доказательства его невиновности находятся здесь».
И монах ударил себя в грудь.
– У вас там, у сердца, есть доказательство невиновности вашего отца и вы никому не предъявили его! – воскликнул поэт.
Монах покачал головой.
– Я не могу этого сделать, – сказал он.
– Но что же вам мешает?
– Мой долг, мои одежды. На губы мои наложена рукой судьбы железная печать тайны исповеди.
– Но в таком случае надо пойти к святому отцу, надо встретиться с главой Ватикана, надо обратиться к Его Святейшеству Льву XII. Святой Петр, наследником которого он является, получил от самого Христа право связывать обязательствами и право освобождать от них.
– Э! – воскликнул молодой монах, чье лицо внезапно осветилось радостью. – Именно за этим я и пришел в Рим. Именно поэтому я и нахожусь сейчас здесь, перед вами, в этом дворце. Я ведь уже сказал: целых восемь дней передо мной возникают многочисленные препятствия. Меня отказываются принять в Ватикане, а время идет. Над головой моего отца уже занесен топор палача. И с каждой минутой он опускается все ниже. Его смерти желают влиятельные враги! Я дал слово, что обращусь за помощью к Вашему Превосходительству только в случае крайней нужды, и такой момент настал. Я здесь, припадаю к вашим ногам, как до этого стоял на коленях перед королем, которого вы здесь представляете. И прошу вас сделать так, чтобы я как можно скорее увиделся с Его Святейшеством. Иначе, вы меня понимаете? Как бы скоро я ни проделал обратный путь, я прибуду в Париж слишком поздно!
– Через полчаса, брат мой, вы получите возможность припасть к ногам Его Святейшества.
Посол позвонил.
В комнате появился лакей.
– Скажите, чтобы заложили мою карету, – сказал посол, – и пусть кто-нибудь придет ко мне, чтобы помочь мне одеться.
Затем, обернувшись к монаху, он добавил:
– Я сейчас надену мой посольский мундир. Подождите меня, отец мой, в вашей боевой одежде.
Спустя десять минут монах и посол, проехав по via del Passeggio, переехали мост Святого Ангела и покатили по площади Святого Петра.
Глава XCIIНаследник Святого Петра
Лев XII – Аннибал делла Дженга, – родившийся близ Сполета 17 августа 1760 года, был избран папой римским 28 сентября 1823 года и занимал папский трон уже около пяти лет.
Таким образом, ко дню нашей с ним встречи он был уже шестидесятивосьмилетним высоким и худым стариком с печальным и одновременно безмятежным лицом. Он сидел обычно в своем бедно обставленном, почти без мебели, кабинете, жил один со своим верным приятелем котом и питался кукурузной кашей. Зная, что неизлечимо болен, он встречал смерть с покорностью, граничившей с радостью. После того как он двадцать два раза был на грани смерти, папа римский был готов, по примеру папы Бенедикта XIII, положить в постель свой гроб.