Но Вы, мадам, не сильно пугайтесь: сейчас Вы увидите, что мой друг – хотя, какой он мне друг? – я хотел сказать, что этот мерзавец уменьшил сумму до пятисот тысяч франков.
Несмотря на все возражения, все просьбы, все мольбы и даже все угрозы, которые я ему высказал, он не только продолжил упорствовать в своем гнусном намерении, но и сказал мне, что, принимая во внимание различного рода чувства, выраженные в этих посланиях, и то, что обнародование их поставит под угрозу честь господина графа Рапта и сократит драгоценные дни жизни господина маршала де Ламот-Удана, пятьсот тысяч франков являются сущей безделицей.
Я попытался было напугать его опасностями, которым он подвергал себя, играя в такие игры: я сказал ему, что Вы обратитесь в полицию и попросите, чтобы они арестовали его в тот момент, когда он явится для того, чтобы получить ту сумму, которая кажется ему до того необходимой, что он и разговаривать не желает о ее уменьшении.
Я сказал ему о том, что любая другая женщина на Вашем месте, когда бы под угрозой оказались ее самые дорогие чувства, пошла бы еще дальше и могла бы устроить его убийство. Но в ответ на это мое вполне серьезное замечание он расхохотался и сказал, что как в первом, так и во втором случае состоится следствие и суд, что при необходимости эти письма будут представлены суду, зачитаны королевским прокурором, опубликованы затем в газетах и что тогда, не говоря уже о Вашей репутации, серьезно пострадает честь господина графа Рапта и сочтены драгоценные дни жизни господина маршала.
Я был вынужден сдаться перед лицом его столь очевидных доказательств.
Ах, мадам! Как же много проходимцев в этом несчастном мире!
Посему я вынужден с болью в сердце объявить Вам о том, что после того, как я безрезультатно испытал все мыслимые и немыслимые средства к тому, чтобы отвести от Вас эту беду, у Вас, по моему разумению, остается только один способ обеспечить покой Вашего семейства: уступить требованиям этого гнусного заговорщика.
Итак, сообщаю Вам предложения, с которыми он имеет честь обратиться к Вам и которые я имею честь Вам передать от его имени, всей душой желая и надеясь, мадам, на то, что предложения этого мерзавца, высказанные благородным и добропорядочным человеком, будут несколько менее горькими.
Он требует от Вас пятьсот тысяч франков. А для того, чтобы доказать Вам свою порядочность и честность – сердце человеческое запутаннейший лабиринт, и оно зачастую противится тем гнусностям, которые высказывает язык, – итак, повторяю, для того, чтобы доказать Вам свою порядочность и честность, он предлагает вначале вручить Вам первое Ваше письмо безо всяких условий на тот случай, если у Вас в ослеплении останутся какие-то сомнения. Он полагает, что этим все Ваши сомнения будут сняты, и поэтому поручил мне приложить к моему письму Вашу первую записку.
И поэтому он претендует только на пятьсот тысяч франков, хотя вполне мог бы увеличить сумму и до пятисот пятидесяти тысяч.
Он полагает, кроме того, что после того, как он даст Вам столь красноречивое доказательство его добрых намерений, Вы не станете дальше сомневаться в его честности, с которой он собирается поддерживать Ваши с ним отношения.
Если эти условия будут Вами приняты, в чем он нисколько не сомневается, он просит Вас поставить в знак согласия сегодня вечером свечу на последнее окно Вашего павильона.
Он будет под этим окном ровно в полночь.
Договорившись по этому первому пункту, он умоляет Вас ждать его на следующий день в тот же самый час у решетки ворот Вашего сада, которые выходят на бульвар Инвалидов.
Некий человек, чей облик никоим образом не испугает Вас, ибо его сердце настолько же полно черного коварства, насколько лицо его нежно и невинно, приблизится к решетке и покажет Вам издали связку этих писем.
А Вы, мадам, также издали, покажете ему первую пачку в пятьдесят тысяч франков банкнотами по тысяче или по пять тысяч. Эта демонстрация с Вашей стороны явится доказательством того, что Вы все поняли. Потом он сделает три шага к Вам, Вы приблизитесь на три шага к нему. Он протянет вперед руку, Вы сделаете то же самое. И тогда Вы вручите ему плату за первое Ваше письмо, а он передаст Вам это самое письмо.
И так будет происходить процесс передачи денег и писем: второго, третьего, вплоть до десятого.
Он надеется, мадам, что те плохие времена, которые сейчас он переживает вместе со всей Францией, дороговизна продуктов питания, немыслимое удорожание цен за жилье, жалобные стоны многочисленного и голодного семейства, – все это является если и не достаточными, то уж по крайней мере вескими причинами для того, чтобы оправдать или уменьшить наглость его предложения.
Что же касается того, кто взял на себя, не преследуя никаких личных интересов, роль посредника между этим негодяем и Вами, то он нижайше припадает к Вашим ногам и в третий раз умоляет Вас, мадам, считать его одним из самых Ваших преданных и исполненных почтения слуг.
Граф Эрколано***».
– Вот уж, поистине, великий мерзавец! – сказал Сальватор тихим и нежным голосом.
– О, да! Бесчестный негодяй! – сжав зубы и кулаки, подтвердил Петрюс.
– И что же вы намерены предпринять? – спросил Сальватор, пристально глядя на Петрюса.
– Не знаю, – с отчаянием в голосе ответил Петрюс. – Вначале я чуть было с ума не сошел. Но, к счастью, я тут же вспомнил о вас и примчался к вам за помощью и советом.
– Значит, вы не нашли никакого выхода?
– Должен признаться, что до настоящего времени у меня в голове есть только одно средство.
– Какое же?
– Пустить себе пулю в лоб.
– Ну, это не выход, это – преступление, – холодно возразил Сальватор. – А преступление никогда еще не излечивало боль.
– Прошу меня простить, – ответил на это молодой человек, – но вы должны понять, что сейчас я не владею собой.
– Но если вам когда-то и была нужна ваша голова, то сегодня именно такой момент.
– О, друг мой, дорогой Сальватор, – сказал молодой человек, бросаясь к нему в объятия, – спасите меня!
Фрагола наблюдала за ними, сложив руки, склонив голову к плечу и всем своим видом напоминая статую Сострадания.
– Попробую, – сказал Сальватор. – Но для того, чтобы сделать это, я должен знать до мелочей все обстоятельства этого дела. Вы понимаете, надеюсь, что я хочу узнать ваши тайны не из простого любопытства?
– О, да упаси меня Боже иметь от вас какие-то тайны! Разве у Регины есть какие-либо тайны от Фраголы?
И Петрюс протянул руку девушке.
– Но в таком случае, – сказала Фрагола, – почему же она не пришла ко мне?
– Но что вы можете сделать при данных обстоятельствах? – спросил Петрюс.
– Поплакать вместе с ней, – просто ответила Фрагола.
– Вы просто ангел! – пробормотал Петрюс.
– Слушайте, – сказал Сальватор, – нельзя терять ни минуты. Каким образом это письмо, адресованное госпоже графине Рапт, оказалось у вас? Как письма госпожи графини Рапт могли оказаться в руках этого бандита? Кого вы подозреваете в краже этих писем?
– Я постараюсь ответить на ваши вопросы столь же коротко и ясно, мой дорогой Сальватор. Но прошу вас не сердиться на меня за то, что, не имея вашего самообладания, я собьюсь с правильной линии.
– Рассказывайте, друг мой, – снова произнес Сальватор самым мягким и ободряющим голосом.
– Рассказывайте и верьте в помощь Бога, – добавила Фрагола, намереваясь уйти.
– О, останьтесь, останьтесь, – сказал Петрюс. – Разве вы не столь же долго являетесь подругой Регины, сколь долго я довожусь другом Сальватору?
Фрагола согласно кивнула.
– Так вот, сегодня утром, полчаса тому назад, – начал Петрюс после непродолжительного молчания, которое потребовалось ему для того, чтобы собраться с мыслями, – Регина пришла ко мне домой с выражением глубокого потрясения на лице.
«– Мои письма у вас? – спросила она.
Я был так далек от того, чтобы понять, что произошло, что ответил ей вопросом на вопрос:
– Какие письма?
– Те, которые я вам писала, друг мой, – ответила она. – Одиннадцать писем!
– Они все там, – сказал я.
– Где это – там?
– Здесь, в этом сундуке. В нашем сейфе.
– Откройте его и покажите мне письма!
Ключ от сейфа всегда висит у меня на шее: я никогда с ним не разлучаюсь. Сейф намертво вделан в сундук, и поэтому я был в полной уверенности, что могу ответить на ее вопрос утвердительно.
– Скорее покажите их мне! – повторила она.
Я подошел к сундуку, поднял крышку: сейф был на месте.
– Сами можете убедиться! – сказал я ей.
– Да, – ответила она, – сейф я вижу. Но письма, письма?
– Письма внутри!
– Покажите их мне, Петрюс!
Я стал открывать сейф, полный уверенности в себе и с улыбкой на губах.
Сейф был пуст!
Я вскрикнул от отчаяния. Регина застонала.
– Ах! – сказала она. – Так это правда!
Я был подавлен, я не смел поднять головы. Я упал перед ней на колени.
И тогда она протянула мне это самое письмо.
Я прочел его…»
– Друг мой, я понял тогда, как легко можно стать убийцей.
– Подозреваете ли вы кого-нибудь? Уверены ли вы в своем слуге?
– Мой слуга – простоватый парень. Но он не способен на дурной поступок.
– И все же не может быть, чтобы вы вообще никого не подозревали.
– У меня есть одно подозрение, но нет никакой уверенности в том, что оно справедливо.
– Пойдем от известного к неизвестному. Кого же вы подозреваете?
– Человека, которого вы смогли бы увидеть у меня в доме, если бы посетили меня несколько пораньше.
Вместо того, чтобы извиниться за то, что давно не заходил к другу, Сальватор молчал.
– Человека, – продолжил Петрюс, прекрасно поняв причины молчания Сальватора, – который представился мне моим крестным отцом.
– Вашим крестным отцом?.. Ах, да, некий капитан, не так ли?