Отметим также, что его полностью успокоил Сальватор, заскочивший к нему в мастерскую накануне вечером и показавший пятьсот тысяч франков, которые, как и было обещано, принес и вручил Сальватору ровно в девять часов вечера мэтр Баррато.
Итак, мы сказали, что этот ночной гуляка ничего общего с влюбленным не имел. Добавим к этому, что он никак не походил на Петрюса.
Это был человек среднего роста и округлой формы тела, если смотреть на него со спины или спереди. На нем был длинный, до каблуков плащ, закрывавший его от воротника до ботинок и походивший скорее на длиннополый сюртук, на балахон перса, чем на обычный редингот. На голове у него была низкая широкополая шляпа, придававшая ему облик протестантского министра или американского квакера. Лицо было покрыто густыми зарослями волос, доходившими почти до самых бровей и оставлявшими открытой только очень небольшую часть лица.
Раз это не был Петрюс, это мог быть только граф Эрколано***.
А раз это не был влюбленный, то это мог быть только вор.
Это был граф Эрколано*** и вор в одном лице.
Уяснив это, наши читатели смогли догадаться, чего и кого он ждал, и понять, почему калитка сада графини Рапт так привлекала его внимание.
Придя на бульвар Инвалидов к половине одиннадцатого, он обошел все углы и закоулки, аллеи и переходы. Затем, тщательно изучив окрестности, он отошел в сторонку. Наконец он проводил, держась поодаль, последнего припозднившегося прохожего, который оказался в этом квартале. Когда стало совсем темно, он, убедившись в том, что, кроме него, в округе никого больше не было, стал медленно прогуливаться по аллее, примыкавшей к стене парка дома графини Рапт.
На него можно было напасть тремя различными способами. И именно для того, чтобы избежать этой тройной опасности, он и пришел в половине одиннадцатого вечера на улицу: осмотреть калитку, получше изучить варианты возможного нападения и найти эффективные средства защиты.
Подойти и внезапно напасть на него во время обмена писем на банкноты могли как справа, так и слева. Но человек такой закалки, как тот, который появился на нашей сцене, не мог допустить, чтобы на него напали, даже неожиданно. Мы уже сказали, что он тщательно изучил район предстоящих действий и убедился в том, что ни в одном уголке нельзя было устроить засаду. К тому же на этот случай – а граф Эрколано был человеком очень предусмотрительным – за поясом у него, полностью прикрытом длиннополым сюртуком, торчали два двуствольных пистолета и длинный и острозаточенный кинжал. Поэтому он был уверен, что сможет защитить свое состояние или по крайней мере продать его по такой дорогой цене, что те, кто пожелал бы на нее покуситься, пожалели бы об этом.
Следовательно, с этой стороны бояться ему было нечего.
Надо признать, что вторая опасность была значительно большей.
Она угрожала ему со стороны улицы Плюме, куда выходил парадный подъезд особняка Ламот-Уданов, где обычно останавливались кареты: за дверью в особняке могли прятаться полдюжины молодцов с ружьями, саблями и алебардами (фантазия и предусмотрительность графа Эрколано*** допускали применение самого фантастического оружия), и эти люди могли напасть на него в тот самый момент, когда он будет обменивать письма на деньги.
Но граф Эрколано*** был человеком на редкость изобретательным и такого человека не могла остановить надолго подобная трудность.
И он, крадучись, направился осматривать улицу Плюме точно так же, как он до этого осмотрел бульвар Инвалидов. Убедившись в том, что улица была пустынна, он приступил к тщательному изучению дверей, выходящих на эту улицу, как он уже делал это накануне.
Целью этого осмотра было убедиться в том, что за сутки двери не претерпели никаких изменений.
Они были в том же самом состоянии, что и накануне.
Эти огромные дубовые двухстворчатые двери были сделаны из четырех панелей. С каждой стороны верхняя и нижняя панель разделялись стальной ручкой величиной с хороший апельсин.
Граф Эрколано*** начал с того, что потрогал каждую ручку, чтобы убедиться, что двери закрыты. Затем он достал из своего огромного рукава некий стальной предмет, который походил бы на цифру «8», если бы вершины этой восьмерки не были бы абсолютно круглыми вместо того, чтобы быть слегка вытянутыми, а посредине эти два круга, вместо того, чтобы касаться друг друга, соединялись на некотором удалении промежуточным элементом, что придавало этой вещице скорее форму . Он приладил эту «8» или эту «S» на ручки двери. То есть навесил свой аппарат на обе ручки. Размеры этого аппарата так подошли под ручки двери и так плотно закрепили створки, что довольный собой шантажист даже языком прищелкнул от гордости за свою сообразительность.
– Да, – произнес он тихо, вспомнив про знаменитого кузнеца, друга и советника короля Дагобера, и пародируя, безо всякого уважения к искусству, хорошо известный куплет из модного тогда водевиля:
Там, с высоты небес, в пристанище последнем,
Элуа, святой великий, ты должен быть доволен!
И действительно, это установленное снаружи на ручки двери гениальное приспособление играло ту же самую роль, что и железный засов, задвигаемый изнутри. Другими словами, дверь теперь нельзя было бы открыть даже с помощью четырех лошадиных сил.
Но третья угрожавшая ему опасность была самой большой и самой реальной. И грозила она ему хотя и из особняка, но уже не с улицы Плюме.
Ловушкой, в которую мог легко попасть граф Эрколано***, была, безусловно, сама калитка, через которую должен был состояться обмен.
Поэтому, приладив свое приспособление на дверь, выходящую на улицу Плюме, граф Эрколано*** снова отправился на бульвар, еще раз осмотрел его со всей тщательностью: ведь условный час хотя и медленно, но приближался.
Только что пробило четверть двенадцатого. Это значило, что нельзя было терять ни минуты.
Авантюрист несколько раз прошел мимо ограды, напряженно всматриваясь в сад, заросший, словно лес.
Но нет леса для луны, как нет великого человека для его камердинера. Граф Эрколано*** с помощью этого небесного помощника смог таким образом осмотреть самые густые заросли сада и убедиться в том, что он был столь же безлюден, как и бульвар.
И все же этот сад, пока пустынный, мог в одно мгновение наполниться толпой вооруженных до зубов слуг. Так по крайней мере полагал наш приятель. И поэтому он поспешил предусмотреть и эту неожиданность.
Потрогав поочередно все прутья ограды для того, чтобы убедиться в том, что, подобно ручкам парадной двери, они по-прежнему неподвижны, он сделал вывод, что никто не сможет, выдернув плохо закрепленные прутья, пройти через образовавшуюся дыру для того, чтобы напасть на него.
Эта уверенность пришла к нему после тщательного осмотра всех прутьев ограды.
Оставалась сама калитка. Она могла легко открыться, и через нее могли внезапно выскочить на бульвар несколько обитателей особняка.
Наш приятель сильно потряс ее: калитка оказалась запертой, как и накануне.
Он получил доказательство тому, что она была не просто закрыта, а закрыта на два оборота замка, когда просунул руку между прутьями: он убедился в том, что ригель глубоко вошел в паз, а паз был прочно вделан в камень стены.
– Все равно, – сказал он после безуспешной попытки просунуть голову между прутьями, которую предпринял для того, чтобы убедиться глазами в том, что только что ощупал рукой, – не очень-то я верю в надежность этих пазов. Увы! Они так часто падали у меня на глазах!
Говоря это, он достал из кармана своего длиннополого сюртука цепь от приспособления для вращения вертела длиной в четыре или пять футов.
Затем он обвязал этой цепью паз, используя ручку ригеля в качестве точки опоры, пропустил цепь через прут. То же самое он сделал и с другим концом цепи, обвязав ею еще раз паз и ручку ригеля. А после этого завязал два конца цепи морским узлом, не подумав даже о том (обо всем помнить невозможно), что этот узел, завязанный графом Эрколано***, может в некоторой ситуации выдать достойного капитана «Влезь на ванты».
– Пусть же Бальтазар Касмажу, научивший меня азам слесарного дела, займет место на небесах справа от святого Элуа, – прошептал благодарный авантюрист, прилаживая для большей надежности навесной замок на концах цепи, где висели два кольца.
И он с благодарностью поднял голову к усеянному звездами небу.
Опустив глаза, он увидел в трех шагах перед собой какую-то белую фигуру.
Это была графиня Рапт.
Ангел вечного покоя, незримо обходящий могилы, не смог бы столь же неслышно пройти по траве, как прошла эта молодая женщина.
Она так тихо приблизилась к калитке, не дойдя до нее три шага, что даже столь натренированный слух, каким обладал граф Эрколано***, не уловил звука ее шагов.
Хотя он уже давно был готов к этой встрече, неожиданное появление молодой женщины произвело на него действие, подобное видению. Его словно ударило электрическим разрядом при прикосновении к оголенному проводу батареи Вольта: он отскочил на два шага назад, огляделся с такой настороженностью, словно это внезапное появление было сигналом опасности.
Не увидев ничего, кроме этого белого силуэта, и не услышав никакого другого шума, кроме шелеста раскачиваемых ветром листьев, он сделал было шаг вперед.
Но тут же остановился.
– Гм! Гм! – произнес он. – А если это переодетый мужчина? Если этот мужчина выстрелит в меня из пистолета? Черт возьми! Такое уже бывало! А случалось нечто и похуже этого!
– Это вы, госпожа графиня? – спросил он, спрятавшись за деревом.
– Я, – ответила Регина таким нежным голосом, что звук его рассеял все сомнения и опасения, возникшие в мозгу авантюриста.
Поэтому он немедленно приблизился к калитке и почтительно поклонился.
– Мадам, – сказал он, – я ваш преданнейший слуга.
Поскольку Регина пришла вовсе не для того, чтобы обмениваться с графом Эрколано*** любезностями, она ограничилась легким кивком головы и, вытянув руку в направлении калитки, сказала: