При этой мысли он так сильно нахмурил свой олимпийский лоб, что придворные тихо спрашивали друг у друга:
– Не знаете ли вы, что такое происходит с Его Величеством?
– Не догадываетесь ли вы, что случилось с Его Величеством?
– Как вы полагаете, что с Его Величеством?
– Конечно, – говорили одни, – умер Манюэль! Но эта столь болезненная для оппозиции потеря не является для монархии несчастьем, которое могло бы так озаботить короля.
– Во Франции стало всего лишь одним французом меньше! – добавляли другие, пародируя известные всем исторические слова, которые произнес Карл X при своем въезде в Париж: «Во Франции стало всего лишь одним французом больше!»
– Конечно, – соглашались третьи. – Завтра должны казнить господина Сарранти, который, как уверяют, не повинен ни в ограблении, ни в убийствах, в которых его обвиняли. Но если он и не грабитель и убийца, он все же бонапартист, а это гораздо хуже! И если он и заслужил полуказни за первые преступления, он заслуживает того, чтобы его трижды казнили за последнее преступление! И поэтому это не может являться причиной появления морщин на лбу Его Величества.
В тот самый момент, когда гостей начало охватывать столь сильное беспокойство, которое вполне могло вынудить их ретироваться, король, по-прежнему стоявший, прижавшись лбом к стеклу одного из окон, вскрикнул так радостно, что его восклицание пробежало словно электрическая искра по всем присутствующим, пронеслось по всем залам и достигло прихожих.
– Его Величество повеселел, – сказала толпа, облегченно вздохнув.
Король и впрямь заметно повеселел.
Черное облако, которое загораживало луну, еще не исчезло окончательно, но уже сдвинулось с места, которое занимало так долго, и под напором дувших в разные стороны ветров начало болтаться с востока на запад и с запада на восток с грациозностью волана, оказавшегося между двумя ракетками.
Именно это и обрадовало Его Величество. Именно это зрелище и заставило его издать радостное восклицание, успокоившее сердца его придворных.
Но его наслаждение – счастье не создано для простых смертных! – было непродолжительным.
Когда расчистилось небо, на земле стало темнее.
Объявили о прибытии префекта полиции.
Префект полиции вошел еще более хмурым, чем до этого был король.
Он направился прямо к Карлу X и поклонился ему с почтением, которого требовали превосходство того в возрасте и в положении.
– Государь, – сказал он, – я имею честь ввиду сложности ситуации просить высочайшего разрешения на принятие всех необходимых мер для того, чтобы противостоять тем важным событиям, которые могут завтра произойти в столице.
– В чем же сложность ситуации и о каких событиях вы говорите? – спросил король, не понимая, что же такое важное могло случиться на земле теперь, когда на небе два ветра играли черным облаком.
– Сир, – сказал господин Делаво, – я не сообщу Вашему Величеству ничего нового, если скажу, что умер Манюэль.
– Да, мне это известно, – нетерпеливо прервал его Карл X. – Говорят, это был очень достойный человек. Но мне также говорили, что он был революционером. А следовательно, его кончина не должна нас чрезмерно печалить.
– Поэтому меня беспокоит, или скорее пугает эта смерть совсем не в этом смысле.
– Тогда в каком же смысле? Говорите, господин префект!
– Король помнит, – продолжил тот, – о тех печальных сценах, поводом для которых стали похороны господина де Ларошфуко-Лианкура?
– Помню, – сказал король. – Эти события произошли не так давно, чтобы я уже про них забыл.
– Эти прискорбные события, – снова произнес префект полиции, – вызвали большие волнения в палате депутатов, которые передались значительному числу жителей вашего славного города Парижа.
– Моего славного города Парижа!.. Моего славного города Парижа! – проворчал король. – Что ж, продолжайте.
– Палата…
– Палата распущена, господин префект. Поэтому не будем больше об этом.
– Хорошо, – сказал слегка сбитый с толку префект. – Но именно потому, что она распущена и мы не можем опираться на ее поддержку, я пришел просить у короля разрешения ввести в Париже осадное положение для того, чтобы предупредить события, которые могут последовать в связи с похоронами Манюэля.
При этих словах король, казалось, проявил к словам префекта полиции больше внимания и с некоторым волнением в голосе спросил:
– Значит, опасность настолько реальна, господин префект?
– Да, сир, – твердым голосом ответил господин Делаво, к которому смелость возвращалась по мере того, как он видел, что на лице короля появлялось беспокойство.
– Объяснитесь, – сказал Карл X.
Затем, обернувшись к министрам и сделав им знак следовать за ним, произнес:
– Подойдите, господа.
И он подошел с ними к проему окон. Затем, обернувшись и увидев, что правительство было почти в полном составе, повторил, обращаясь к префекту полиции:
– Объяснитесь.
– Сир, – снова заговорил тот, – если бы я опасался только похорон Манюэля, я не стал бы высказывать вам свои сомнения. Поскольку похороны назначены на двенадцать часов, я, приказав забрать тело часов в семь или восемь утра, сумел бы упредить народные волнения. Но я прошу короля подумать о том, что если довольно трудно подавить одно революционное движение, то уж никак нельзя остаться хозяином положения в том случае, когда к первому движению присоединяется еще одно.
– О каком движении вы говорите? – с удивлением спросил король.
– О движении бонапартистов, сир, – ответил префект полиции.
– Призрак! – воскликнул король. – Пугало, которым можно испугать только наивных женщин и детей! Время бонапартизма прошло, он умер вместе с господином де Буонапарте. Не будем говорить о нем точно так же, как и о палате депутатов, которая тоже умерла. Requiescat in pace![22]
– Позвольте мне все же настоять на своем, сир, – твердо сказал префект полиции. – Бонапартистская партия жива и здорова, и в течение месяца она, если можно так выразиться, опустошила все оружейные лавки. Теперь оружейные заводы Сент-Этьена и Льежа работают только на нее.
– Да что вы такое говорите?.. – произнес король с изумлением.
– Правду, сир.
– Тогда объясните все подробнее, – сказал король.
– Государь, завтра должна состояться казнь господина Сарранти.
– Господина Сарранти?.. Подождите, – сказал король, роясь в памяти. – По просьбе некоего монаха я, помнится, помиловал этого приговоренного к смерти человека.
– По просьбе его сына, попросившего у вас отсрочки в три месяца, которые нужны были ему для того, чтобы отправиться в Рим, откуда он, по его словам, должен был принести доказательство невиновности своего отца, вы отложили казнь.
– Так.
– Эти три месяца, сир, заканчиваются сегодня. И, согласно полученным мною приказам, завтра должна состояться казнь.
– Этот монах показался мне достойным молодым человеком, – задумчиво произнес король. – И он, судя по всему, был уверен в невиновности отца.
– Да, сир. Но он не только не предъявил никаких доказательств, но и сам до сих пор не появился.
– И завтра – последний день из того сорока, который он попросил и который я ему предоставил?
– Да, завтра, сир.
– Продолжайте.
– Так вот, сир, один из наиболее преданных императору людей, тот самый, кто попытался похитить короля Римского, за последние восемь дней потратил более миллиона франков на то, чтобы спасти господина Сарранти, своего друга и соратника.
– Считаете ли вы, мсье, – спросил его Карл X, – что к человеку, который на самом деле является вором и убийцей, можно испытывать такую преданность?
– Сир, его приговорил к смерти суд.
– Хорошо, – сказал Карл X. – А вам известно, какими силами располагает генерал Лебатар де Премон?
– Значительными, сир.
– В таком случае противопоставьте ему силы, вдвое, втрое, вчетверо их превосходящие.
– Эти меры уже приняты, сир.
– Так чего же в таком случае вы опасаетесь? – спросил король нетерпеливо, глядя через стекло на небо.
Облако полностью исчезло. Лицо короля просветлело точно так же, как и небо.
– Я опасаюсь того, сир, – снова заговорил префект полиции, – что в один и тот же день должны произойти похороны Манюэля и казнь господина Сарранти. Что объединяются силы бонапартистов и якобинцев. Что речь идет о чести двух людей из двух партий. Что уже появились различные тревожные симптомы. Такие, как похищение одного из самых умелых и преданных Вашему Величеству полицейских.
– Кого же похитили? – спросил король.
– Господина Жакаля, сир.
– Как! – удивленно спросил король. – Пропал господин Жакаль?
– Да, сир.
– И когда это случилось?
– Часа три тому назад, сир. Его похитили по пути из Парижа в Сен-Клу, когда он направлялся в королевский дворец для того, чтобы обсудить со мной и министром юстиции новые факты, которые, как мне кажется, стали ему известны. Поэтому, сир, я имею честь, – продолжал префект полиции, – просить вас дать мне разрешение, во избежание непоправимых несчастий, объявить в Париже осадное положение.
Король ничего не ответил, а только покачал головой.
Видя, что король не спешит с ответом, министры хранили молчание.
А король молчал по двум причинам.
Прежде всего такие меры казались ему слишком серьезными.
Кроме того, он думал об этой охоте в Компьенском лесу, которую назначил три дня тому назад и которой заранее наслаждался: было бы трудно провести охоту со стрельбой в тот самый день, когда в Париже будет введено осадное положение.
Король Карл X следил за газетами оппозиции и прекрасно осознавал, что они не станут молчать, когда им предоставится такая отличная возможность для нападок на правительство.
Невозможно было представить, чтобы в один и тот же день в Париже было введено осадное положение, а король отправился охотиться в Компьень. Следовало либо отказаться от охоты, либо не вводить чрезвычайное положение.