Затем он перешел к описанию самого преступления, ужасного преступления, сир!..
– Но как вы можете рассказывать мне все это, мсье? Ведь вы обо всем узнали на исповеди, тайна которой священна!
– Дайте мне закончить, сир… Я говорю, я клянусь вам, уверяю вас, что не имею ни малейшего намерения вводить вашу душу в грех. Что погибнуть может только моя душа. А скорее всего – Господи всемогущий! – добавил монах, подняв взор к небу, – она уже погибла.
– Продолжайте, – произнес король.
– И тогда Жерар Тардье рассказал мне о том, что, уступив требованиям женщины, с которой он сожительствовал, он решил отделаться от своих племянников. Конечно, решение это он принял не без колебаний, не без внутренней борьбы, не без угрызений совести. Но наконец принял… Сообщники решили, что каждый из них выполнит свою часть этой страшной работы: он займется мальчиком, а она – девочкой. Ему удалось это сделать: он сбросил мальчика в пруд и каждый раз, когда его головка показывалась на поверхности, бил по ней веслом…
– Сознаете ли вы, что рассказываете мне очень страшную историю?!
– Да, сир, я знаю, история эта просто жуткая.
– И что вы должны дать мне доказательства того, что вы рассказываете.
– Я их вам представлю, сир.
После чего монах продолжил:
– Но у женщины ничего не получилось: в тот самый момент, когда она уже готова была перерезать девочке горло, привлеченный криками жертвы пес, сорвавшись с цепи, влетел в окно, бросился на женщину и задушил ее. А девочка, вся в крови, убежала…
– Она жива? – спросил король.
– Не знаю. Ваша полиция похитила ее для того, чтобы она не смогла быть свидетелем со стороны моего отца.
– Мсье, клянусь вам честью дворянина, что правосудие во всем этом разберется… Но где доказательства? Дайте мне доказательства!
– Вот оно, – сказал монах, доставая спрятанный на груди свиток.
И он с поклоном вручил королю свернутый трубочкой документ, на котором сверху были написаны такие слова:
«Эта моя исповедь перед Богом и, возможно, перед людьми может быть в случае необходимости обнародована после моей смерти.
Жерар Тардье».
– И как давно этот документ у вас в руках? – спросил король.
– С того времени, – ответил монах, – как убийца вручил мне его, полагая, что скоро умрет.
– И, обладая таким документом, вы ничего не сказали, вы не показали его судьям, вы не предъявили его никому?
– Сир, неужели вы не видите, что на бумаге написано, что исповедь виновного может быть оглашена только после его смерти?
– Значит, он умер?
– Да, сир, – ответил монах.
– Давно ли?
– Три четверти часа тому назад. Ровно столько времени мне понадобилось, чтобы добраться из Ванвра в Сен-Клу.
– О, негодяй! – сказал король. – Он так вовремя умер по воле Божьей.
– Да, я тоже думаю, что по воле Божьей, сир… Но я знаю также и то, – продолжил монах, встав на колени, – что и я тоже негодяй. И еще больший, чем тот, кто умер.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил король.
– Я хочу сказать, что господин Жерар умер не своей смертью, сир.
– Он покончил жизнь самоубийством? – воскликнул король.
– Нет, сир. Его убили!
– Убили! – вскричал король, увидев во всей этой темной истории проблеск света. – Убили? И кто же?
Монах достал спрятанный на груди кинжал, которым он убил господина Жерара, и положил его к ногам короля.
Кинжал был весь в крови.
Рука монаха тоже была в крови.
– О! – произнес король, отступив на шаг. – Убийца его…
Он не посмел закончить.
– Я, сир, – сказал монах, уронив голову на грудь. – Это было единственным средством для спасения чести и жизни моего отца. Эшафот уже готов, сир. Прикажите мне на него взойти!
Наступило молчание, во время которого монах, оставаясь все в той же позе, ждал своего ареста.
Но, к большому удивлению аббата Доминика, король, отпрянувший при виде окровавленного кинжала, не приближаясь к нему, произнес мягким голосом:
– Встаньте, мсье. Ваше преступление, безусловно, ужасно, чудовищно. Но объяснением, если не оправданием ему является ваша любовь к отцу: именно сыновья любовь вложила в вашу руку кинжал. И хотя никому не дано выступать судьей в своих интересах, пусть все решит закон. Пока же я не могу ничего сказать и ничего сделать до того часа, когда суд вынесет решение по вашему делу.
– А мой отец, сир! Мой отец! – вскричал молодой человек.
– Это совсем другое дело.
Король позвонил. На пороге вырос лакей.
– Скажите господину префекту полиции и господину министру юстиции, что я жду их здесь.
Затем, видя, что монах продолжает стоять на коленях, несмотря на то, что король велел ему подняться, Карл X повторил:
– Поднимитесь же с колен, мсье.
Монах исполнил приказание. Но он был так слаб, что для того, чтобы не упасть, ему пришлось опереться о край стола.
– Сядьте, мсье, – сказал король.
– Сир! – пролепетал монах.
– Вижу, вы ждете приказа. Так вот, я вам приказываю сесть!
Монах в полуобморочном состоянии рухнул в кресло.
В этот момент на пороге появились приглашенные королем префект полиции и министр юстиции.
– Господа, – сказал им король почти весело, – я был прав, когда сказал вам недавно, что прибытие некоего лица, о котором мне сообщили, вполне могло изменить ситуацию.
– Что Ваше Величество хочет этим сказать? – спросил министр юстиции.
– Я хочу сказать, что был очень прав, когда противился введению осадного положения, считая это крайней мерой. И теперь мы его, слава богу, вводить не будем!
Затем он повернулся к префекту полиции:
– Вы сказали мне, мсье, что без осложнений в связи со смертью Манюэля и казнью господина Сарранти вы вполне в силах остаться хозяином положения, не так ли?
– Так, сир.
– Так вот, вам больше не приходится опасаться никаких осложнений. С этого самого момента господин Сарранти свободен. У меня в руке неоспоримое доказательство его невиновности.
– Но… – удивленно произнес префект полиции.
– Вы сейчас возьмете с собой в карету вот этого человека, – сказал король, указывая на брата Доминика, – и отправитесь с ним в «Консьержери». Там вы немедленно выпустите господина Сарранти на свободу. Повторяю вам, он невиновен. И я желаю, чтобы невиновный человек после того, как его невиновность была мне доказана, ни минутой больше не был в застенке.
– О, сир! Сир! – произнес монах, благодарно протянув руки к королю.
– Ступайте, мсье, – сказал Карл X, – и не теряйте ни минуты!
Затем он повернулся к монаху.
– У вас есть восемь дней на то, чтобы оправиться от тягот и лишений вашего паломничества, брат мой, – сказал он. – Через восемь дней вы придете в тюрьму.
– О, да, сир! – воскликнул монах. – Мне поклясться?
– Клятв ваших мне не нужно. С меня достаточно вашего слова.
И король снова повернулся к префекту полиции.
– Ступайте, мсье, – сказал он, – и проследите, чтобы все было сделано так, как я хочу.
Префект полиции поклонился и вышел. Монах пошел за ним следом.
– Не соблаговолит ли Ваше Величество объяснить мне все это?.. – решился задать вопрос министр юстиции.
– Объяснение самое что ни на есть короткое, мсье, – сказал король. – Возьмите вот этот документ: в нем доказательство невиновности господина Сарранти. Я поручаю вам сообщить его содержание господину министру внутренних дел. Полагаю, что он испытает некоторое смущение, узнав имя настоящего убийцы и признав в нем того самого человека, кандидатуру которого он поддерживал. Что же касается монаха, то, поскольку правосудие все же должно свершиться, позаботьтесь о том, чтобы его дело было рассмотрено в самое ближайшее время… И еще, мсье, возьмите этот нож: как-никак улика.
И, предоставив министру юстиции свободу выбора: уехать ли домой или проследовать за ним, король, весь светясь от радости, вернулся в гостиную, где его ждал обер-егермейстер.
– Так что, сир? – спросил гот.
– Охота состоится завтра, дорогой граф, – сказал король. – Постарайтесь, чтобы она удалась на славу!
– Позвольте сказать вам, Ваше Величество, – произнес обер-егермейстер, – что никогда еще я не видел у вас на лице такого счастливого выражения.
– Да, дорогой граф, – ответил на это Карл X. – За четверть часа я помолодел лет на двадцать.
Затем он обратился к ошеломленным министрам.
– Господа, – сказал он, – после только что полученных новостей господин префект полиции заверяет, что завтра в Париже все будет спокойно.
И, поприветствовав их взмахом руки, он в последний раз прошелся по салонам, предупредил дофина о том, что охота все же состоится, сказал грациозный комплимент герцогине Ангулемской, поцеловал герцогиню Беррийскую, потрепал, как любящий дед, за щечку герцога Бордосского, – ни дать ни взять: буржуа с улицы Сен-Дени или с бульвара Тампль. После чего ушел в свою опочивальню.
Там он подошел к висящему напротив кровати барометру, радостно воскликнул, увидев, что прибор показывает хорошую погоду, помолился, лег и заснул, бормоча слова утешения.
– Спасибо, Господи! Завтра будет прекрасная погода для охоты!
Вот именно вследствие этих-то описанных нами событий и случилось то, что, проникнув в камеру господина Сарранти, Сальватор увидел, что она была пуста.
Глава CXIVПопробуем заняться политикой
Среди персонажей, сыгравших роковую роль в драме, которую мы излагаем читателям, есть один, о существовании которого, так мы по крайней мере надеемся, они еще не полностью забыли.
Мы хотим поговорить о полковнике Рапте, отце и муже Регины де Ламот-Удан.
Само собой разумеется, что благодаря деньгам, взятым у мэтра Баррато, и возвращению писем, похищенных Жибасье, дело с письмами не получило никакой огласки.
Однако же для того, чтобы лучше объяснить сцены, которые за этим последуют, мы просим у наших читателей дозволенья в нескольких словах повторить то, что мы уже так пространно говорили о графе Рапте.