Он знал о глуповатости маркизы, и ему неоднократно уже случалось резко просыпаться среди ночи и, обливаясь холодным потом, думать о том, что его тайны были в руках женщины, которая любила его всем своим сердцем, но которая могла в любой момент, подобно медведю из басни Лафонтена, погубить его, обрушив на голову, для того чтобы прогнать муху, одну из его тайн.
Кроме того, он понимал, что если маркиза была близка с этими братьями, то она никак не могла быть ему поддержкой. Она в любом случае была на стороне этих церковников.
Поэтому-то он и опечалился, когда в ответ на его непроизвольно заданный вопрос: «Что? Вы знакомы с госпожой маркизой?» – аббат Букемон ответил, пародируя фразу самого графа относительно господина де Сент-Эрема:
– Я был бы недостоин того, чтобы жить на свете, если бы не знал одну из самых набожных женщин Парижа!
Граф, поняв, что ему придется смириться с этим знакомством, приблизился к маркизе, которая в шестьдесят лет по старой привычке симулировала обморок, который так шел ей в двадцатилетием возрасте.
– Да что с вами, мадам?.. – спросил он у нее. – Умоляю, не заставляйте же нас волноваться.
– Я умираю! – ответила маркиза, не открывая глаз.
Это было одним из способов ответить, ничего не ответив.
Посему граф Рапт, поняв, что причин для беспокойства было гораздо меньше, чем он подумал вначале, сказал своему секретарю:
– Позовите кого-нибудь на помощь, Бордье.
– Не надо, – сказала маркиза, открывая глаза и испуганно озираясь.
Она увидела аббата.
– А, это вы, господин аббат, – сказала старая богомолка нежнейшим голоском.
Этот тон заставил графа Рапта вздрогнуть.
– Да, госпожа маркиза, это я, – ответил радостно аббат. – Имею честь представить вам моего брата, господина Ксавье Букемона.
– Всем известный художник, – сказала маркиза с очаровательной улыбкой, – которого я от всего сердца рекомендую нашему будущему депутату.
– Это лишнее, мадам, – ответил господин Рапт. – Эти господа, слава богу, достаточно уже мне отрекомендовались сами!
Братья потупили взоры и скромно поклонились. Причем сделали это столь синхронно, что можно было подумать, что ими руководит одна и та же пружина.
– Так что же с вами приключилось, маркиза? – вполголоса спросил господин Рапт, словно бы показывая тем самым двум своим посетителям, что их дальнейшее пребывание в кабинете становится отныне нескромным.
Аббат понял намек и сделал вид, что собирается уйти.
– Брат, – сказал он, – мне кажется, что мы злоупотребляем гостеприимством господина графа.
Но маркиза ухватилась за полу его редингота.
– Никоим образом, – сказала она. – Господин аббат, причина моего огорчения ни для кого не является секретом. Кроме того, поскольку вы тоже имеете кое-какое отношение к тому, что со мной приключилось, я рада, что встретила вас здесь.
Лицо будущего депутата помрачнело, физиономия же аббата, напротив, расцвела от радости.
– Да что вы говорите, госпожа маркиза? – воскликнул он. – Как же я, будучи готов пожертвовать ради вас жизнью, могу не страдать при виде вашего горя?
– Ах, господин аббат, – сказала маркиза с отчаянием в голосе. – Вы ведь знаете Крупетт?
– Крупетт? – воскликнул аббат тоном, который явно говорил: «Это еще кто?»
Граф, который знал, кто такая эта Крупетт, и который уже предчувствовал причину столь большого огорчения маркизы, рухнул в кресло и горестно вздохнул с видом человека, который, устав, сдает позиции неприятелю.
– Ну да, Крупетт, – снова заговорила маркиза печальным голосом. – Вы должны ее знать, поскольку видели меня с ней раз двадцать.
– Да где же, госпожа маркиза? – снова спросил аббат.
– В вашем приходе, господин аббат, в братстве, на Монруже. Я всегда беру ее, вернее, увы, всегда брала ее с собой. О, Боже всемогущий! Если бы я оставила ее дома, это бедное животное так кричало бы!
– А, понял! – воскликнул аббат, до которого дошли слова: «Бедное животное!» – Теперь все ясно!
И он с отчаянием хлопнул себя по лбу:
– Речь идет о вашей очаровательной собачке! Замечательное маленькое животное, такое милое и смышленое! Неужели, госпожа маркиза, с этой дорогой маленькой Крупетт случилась какая-то беда?
– Беда? Я тоже думаю, что случилась беда, – с плачем вскричала маркиза. – Она умерла, господин аббат!
– Умерла! – хором воскликнули оба брата.
– Пала жертвой гнусного преступления, попала в ужасную западню!
– О, небо! – воскликнул Ксавье.
– И кто же повинен в этом ужасном преступлении? – спросил аббат.
– Кто? И вы еще спрашиваете! – произнесла маркиза.
– Да, и мы спрашиваем, – сказал Ксавье.
– Так знайте, – сказала маркиза, – что это – наш общий враг, враг правительства, враг короля, аптекарь из предместья Сен-Жак!
– Я был уверен в этом! – вскричал аббат.
– Готов был поклясться, что это он! – сказал художник.
– Но, господи, как же это могло случиться?
– Я отправилась к одной из наших сестер, – сказала маркиза. – Проходя мимо аптекаря, бедняжка Крупетт, которую я вела на поводке, остановилась. Я полагаю, что бедное животное испытало нужду. Я тоже остановилась… Вдруг она испуганно взвизгнула, посмотрела на меня с болью в глазах и замертво рухнула на мостовую.
– Ужасно! – вскричал аббат и поднял глаза к потолку.
– Чудовищно! – произнес художник и закрыл лицо ладонями.
Пока продолжался этот рассказ, граф Рапт излил все свое нетерпение на перья, которые привел в состояние крайней ощипанности.
Госпожа де Латурнель увидела в этом полное отсутствие интереса к ее рассказу о столь трогательном горе и нетерпение, которое причиняло ему присутствие обоих братьев.
Она встала.
– Господа, – произнесла она с холодным достоинством, – я тем более благодарна вам за те знаки внимания, которые вы выказали в отношении несчастной Крупетт, что они очень сильно подчеркивают глубокое безразличие моего племянника, который, находясь во власти своих честолюбивых планов, не желает давать волю своим чувствам.
Братья посмотрели на графа Рапта с возмущением.
– Жаба и змея! – прошептал тот.
Затем, обращаясь к маркизе, произнес:
– Вы ошибаетесь, мадам. И в доказательство того, что я разделяю ваше горе, я предлагаю себя в ваше полное распоряжение для того, чтобы преследовать по закону автора этого преступления.
– Не мы ли говорили вам, господин граф, – произнес аббат, – что этот человек является негодяем, готовым на любое преступление?
– Заклятым заговорщиком! – сказал Ксавье.
– Да, вы действительно рассказывали мне об этом, господа, – ответил будущий депутат, поднявшись и поклонившись братьям, словно бы говоря: «А теперь, поскольку мы поняли друг друга, поскольку мы пришли к единому мнению, поскольку у нас нет никаких разногласий на этот счет, убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое».
Братья поняли его жест и особенно его взгляд.
– Прощайте же, господин граф, – сказал тогда аббат Букемон с некоторой холодностью в голосе. – Я сожалею о том, что вы не можете уделить нам чуть больше времени, поскольку у нас с братом есть еще к вам несколько важных вопросов.
– Очень важных, – повторил Ксавье.
– Разговор наш не закончен, – сказал депутат, – он только отложен. Ибо я заранее радуюсь тому, что еще буду иметь честь увидеться с вами.
– Это наше самое искреннее желание, – произнес художник.
– В таком случае, до скорой встречи, – сказал аббат.
Затем, поклонившись графу, аббат вышел. Художник, повторив все действия старшего брата, тоже покинул кабинет графа.
Граф Рапт закрыл за ними дверь и несколько секунд продолжал держать ручку двери, словно опасаясь того, что они снова войдут.
Затем он обратился к секретарю голосом, силы которого, казалось, хватило только для того, чтобы отдать самое последнее распоряжение:
– Бордье, – сказал он. – Хорошо ли вы запомнили этих людей?
– Да, господин граф, – сказал Бордье.
– Так вот, Бордье, если они еще раз перешагнут порог моего кабинета, я вас выгоню!
– Как вы зло говорите об этих слугах Божьих, дорогой мой Рапт! – набожно произнесла маркиза.
– Это они-то слуги Божьи? – взревел будущий депутат. – Вы хотите сказать, слуги сатаны, посланцы дьявола!
– Вы ошибаетесь, мсье, глубоко ошибаетесь, уверяю вас, – сказала маркиза.
– Ах, да! Я и забыл, что они – ваши друзья.
– Набожность одного из них наполняет меня глубоким восхищением, а к таланту другого я испытываю сердечную симпатию.
– В таком случае примите мои искренние поздравления, маркиза, – сказал граф, вытирая пот с лица. – Вы нашли очень удачные объекты для симпатии и восхищения. С тех пор, как я стал вести дела, я повидал много проходимцев, но впервые за свою жизнь повстречал интриганов такого калибра. О, Церковь умеет подобрать себе служителей. И меня не удивляет то, что она теперь столь непопулярна!
– Мсье! – воскликнула уязвленная маркиза. – Вы кощунствуете!
– Вы правы. Но хватит об этих людях. Поговорим о другом.
И он повернулся к секретарю:
– Бордье, мне надо поговорить с дорогой тетушкой на очень важную тему, – сказал он, стараясь вернуть себе уважение маркизы. – Посему я не могу больше никого принять. Пройдите в приемную и, оставив два-три человека по вашему выбору, выпроводите остальных. Клянусь честью, я просто разбит от усталости.
Секретарь вышел, оставив графа Рапта наедине с маркизой де Латурнель.
– О, как злы люди! – глухо пробормотала маркиза, устало падая в кресло.
Господину Рапту захотелось сделать то же самое, но поскольку, как он уже сказал Бордье, разговор, который должен был состояться, имел большое значение, он решил не делать этого.
– Дорогая маркиза, – сказал он, приблизившись к ней и легко прикоснувшись к ее плечу. – Я готов, особенно сейчас, во всем с вами согласиться. Но вы ведь знаете, что сейчас не время дать волю чувствам и пускаться в общие разглагольствования: послезавтра должны состояться выборы.