– Что вы хотите этим сказать? – живо воскликнул епископ.
Чуточку слишком живо, вероятно, поскольку дипломат улыбнулся с жалостью.
– Пока у вас находилась маркиза де Латурнель, – снова заговорил граф, – ко мне явился врач монсеньора де Келена.
Тут епископ вытаращил глаза, словно стараясь увидеть в том, что граф, сообщая ему о визите врача архиепископа, готовился объявить ему благую весть.
Граф Рапт сделал вид, что не заметил того внимания, с которым слушал его монсеньор Колетти, и продолжил:
– Врач монсеньора, обычно веселый, как все люди его профессии, у которых хватает ума не унывать в минуты, когда они ничем не могут помочь, показался мне таким печальным, что я не смог не спросить у него о причинах его печали.
– И что же ответил доктор? – спросил епископ с притворным волнением, которое он силился выдать за подлинное. – Не имея чести быть его другом, я все же довольно хорошо его знаю, чтобы особенно интересоваться его делами. Ведь он не только добрый христианин, но и большой друг нашего братства в Монруже!
– Причину его печали легко понять, – ответил господин Рапт, – и вы поймете ее лучше, чем кто-либо другой, монсеньор, когда я скажу вам, что наш святой прелат болен.
– Монсеньор болен? – воскликнул аббат с хорошо наигранным испугом в голосе, который мог бы ввести в заблуждение любого другого, но не такого артиста, каким был граф Рапт.
– Да, – ответил тот.
– И серьезно?.. – спросил епископ, пристально глядя на собеседника.
В этом взгляде была целая речь, выразительный и требующий немедленного ответа вопрос. Этот взгляд как бы говорил: «Понимаю, вы предлагаете мне место Парижского архиепископа в обмен на мое молчание о вашем преступлении. Мы понимаем друг друга. Но не вздумайте меня обмануть! Если обманете – берегитесь! Будьте уверены, я использую все средства для того, чтобы отомстить!»
Вот что означал этот взгляд. Возможно, и еще что-то.
Граф Рапт все понял и утвердительно кивнул.
Епископ снова спросил:
– Вы полагаете, что болезнь достаточно опасна для того, чтобы мы испытали боль от потери этого святого человека?
Здесь слово боль означало надежду.
– Доктор был обеспокоен, – сказал господин Рапт взволнованно.
– Очень обеспокоен? – все тем же тоном спросил монсеньор Колетти.
– Да, очень сильно обеспокоен!
– Медицина располагает столькими средствами, что можно надеяться на выздоровление этого святого человека.
– Вы правильно сказали, монсеньор, это святой человек.
– Этого человека невозможно будет заменить!
– По крайней мере это будет сделать очень трудно.
– Но кто же сможет его заменить? – печально спросил епископ.
– Тот, кто уже пользуется доверием Его Величества, – сказал граф, – будет снова представлен королю в качестве достойного преемника этого прелата.
– Да разве есть такой человек? – скромно спросил епископ.
– Да, есть, – ответил будущий депутат.
– И вы знаете его, господин граф?
– Да, – повторил господин Рапт, – я его знаю.
Произнося эти слова, дипломат посмотрел на епископа точно так же, как до этого аббат смотрел на него, то есть с намеком на возможность сделки. Монсеньор Колетти все понял, скромно опустил голову и сказал:
– Я не знаю его!
– Тогда позвольте мне познакомить его с вами, – снова произнес граф Рапт.
Епископ застонал.
– Это вы, монсеньор.
– Я! – воскликнул епископ. – Я, недостойный? Я? Я?
И снова повторил слово я для того, чтобы разыграть удивление.
– Вы, монсеньор, – сказал граф, – если ваше назначение зависит от меня. А оно сможет зависеть только тогда, когда я стану министром.
Епископу чуть не стало дурно от радости.
– Что вы говорите?.. – пробормотал он.
Будущий депутат не дал ему возможности продолжить.
– Вы поняли меня, монсеньор, – сказал он. – В обмен на ваше молчание я предлагаю вам пост архиепископа. Полагаю, что одна тайна стоит другой.
– Таким образом, – произнес, озираясь, епископ, – вы торжественно клянетесь в том, что считаете меня достойным поста Парижского архиепископа?
– Да, – сказал господин Рапт.
– И не станете отказываться от ваших слов?
– Мы ведь с вами прекрасно знаем цену клятвам! – с улыбкой произнес граф.
– Конечно! Конечно! – сказал епископ. – Честные люди всегда смогут договориться! Итак, – добавил он. – Если я вас попрошу, вы подтвердите это ваше обещание?
– Безусловно, монсеньор.
– И даже письменно? – с сомнением в голосе спросил епископ.
– Даже письменно! – подтвердил граф.
– Ладно!.. – произнес епископ и обернулся к столу, на котором были бумага, перо и чернила, одним словом, все, что нужно для того, чтобы писать.
Это слово ладно было столь выразительным, что граф Рапт, не требуя пояснений, направился к столу и письменно изложил данное им устно обещание.
Затем он протянул бумагу епископу. Тот взял, прочел, посыпал песком, свернул, уложил в ящик стола и посмотрел на господина Рапта с улыбкой, секрет которой передал ему его предок Мефистофель или его собрат епископ Отунский.
– Господин граф, – сказал он. – С этой минуты у вас нет друга более преданного, чем я.
– Монсеньор, – ответил граф Рапт, – пусть меня накажет Господь, который нас сейчас видит, если я когда-нибудь сомневался в вашей дружбе.
И эти два милых человека расстались, обменявшись крепким рукопожатием.
Глава CXIXО простоте и умеренности господина Рапта
Министры похожи на старых комедиантов: они не могут вовремя покинуть сцену. Конечно, результаты голосования в палате пэров должны были предупредить господина де Виллеля об угрожавшей королю опасности. На протяжении четырех лет эта палата, где заседали наследственные аристократы, постоянно находилась в оппозиции правительству. Но то ли из-за своей непомерной гордыни, то ли из-за узости мышления господин де Виллель либо не замечал этого упорного сопротивления, либо не хотел его замечать. И поэтому он не только не подумал о том, чтобы уйти в отставку, но и решил, что введение новых восьмидесяти пэров позволит ему сломить недовольство верхней палаты.
Однако большинство палаты пэров, если допустить, что оно окажет ему поддержку, не давало ему большинства в палате депутатов. В этой палате, где заседали люди выборные, очень быстро выросла сила оппозиции. Ее большинство с десяти – двенадцати голосов быстро возросло до ста пятидесяти. На прошедших за год в шести провинциях перевыборах – в Руане, в Орлеане, в Байонне, в Маме, в Мо, в Санте – кандидаты от оппозиции прошли с подавляющим большинством голосов. В Руане кандидат от правительства смог набрать только 37 голосов из 967. А догадаться об агрессивности новых депутатов было вовсе не трудно, поскольку среди вновь избранных были такие люди, как Лафайет и Лафит.
Именно на этом прошлые, настоящие и будущие правительства проваливались и будут проваливаться. Коль уж не можешь идти впереди оппозиции, надо следовать за ней! Вряд ли можно отомстить морю, стегая его прутиком. Развлечениями голода не утолить. «Голод плохой советчик», – гласит пословица.
И вы скоро увидите, как утлый челн монархии, кое-как залатанный иностранными дипломатами и управляемый чуждым народу правительством, опрокинувшись в один момент, вознесся на минуту на гребень волн, поболтался на них тридцать один месяц среди тысячи подводных камней и окончательно затонул без всякой надежды вынырнуть на поверхность.
И все же господин Рапт по возвращении от монсеньора Колетти был далек от этих мыслей. Он жаждал заменить господина де Виллеля и действовал точно так же, как действовал бы на его месте сам господин де Виллель. То есть работал только на себя, в своих личных целях. Вначале он хотел стать депутатом, затем министром. А для этого он не отступал ни перед каким препятствием. Следует сказать, что он с таким презрением смотрел на возникавшие на его пути препятствия, что от него не требовалось больших усилий на то, чтобы их смести.
Вернувшись к себе, он по служебной лестнице поднялся в кабинет.
Госпожи де Латурнель там уже не было. В кабинете находился один Бордье.
– Вы вовремя вернулись, господин граф, – сказал секретарь. – Я жду вас с большим нетерпением.
– Что еще, Бордье? – спросил депутат, бросив шляпу на стол и упав в кресло.
– Мы еще не закончили со всеми избирателями, – ответил Бордье.
– Как так?
– Я выпроводил всех, за исключением одного человека, который никак не желает уходить.
– Он важная птица?
– Как только может быть буржуа. У него сотня голосов.
– Как его зовут?
– Бревер.
– И что он делает, этот Бревер?
– Пиво.
– Так вот почему его зовут Кромвелем в его квартале?
– Да, господин граф.
– Фу! – произнес господин Рапт с явным отвращением. – И что же нужно этому торговцу пивом?
– Я точно не знаю, чего он хочет. Зато знаю, чего он не хочет: он не хочет уходить.
– Так что же он просит?
– Он просит, чтобы вы его приняли. Он говорит, что пока с вами не увидится, из дома не уйдет. Пусть даже ему придется прождать здесь всю ночь.
– Вы говорите, что у него в кармане сотня голосов?
– Сотня как минимум, господин граф.
– Значит, его надо принять?
– Полагаю, что вам от этого не уйти, господин граф.
– Что ж, мы его сейчас примем, – сказал будущий депутат с видом мученика. – Но прежде позвоните Батисту: я с утра ничего не ел и умираю с голода.
Секретарь вызвал звонком Батиста. Слуга вошел в кабинет.
– Принесите мне бульон и корочку хлеба, – сказал граф Рапт. – А когда пойдете на кухню, пригласите сюда того господина, который ждет в приемной.
Затем, повернувшись к секретарю, спросил:
– У вас точные данные на этого человека?
– Почти что самые точные, – сказал секретарь и прочел то, что было написано на листке бумаги:
«Бревер, пивовар, человек честный, открытый. Друг аптекаря Рено. Крестьянский сын, сколотивший состояние в результате тридцати пяти лет упорного труда. Не любит, чтобы его хвалили, раздражается от излишней любезности, доверяет только своим, недоверчив ко всем чужим. Очень уважаем в квартале. Сто го