И Сальватор увел Жана Торо, к огромному сожалению последнего, если судить по грустному взгляду, который он бросил на баррикаду, которую соорудил с таким трудом и которую был вынужден срочно покинуть.
– Жан, – сказал ему Сальватор, когда они отошли от баррикады шагов на тридцать, – я когда-нибудь давал тебе плохой совет?
– Нет, мсье Сальватор! Но…
– Ты по-прежнему всецело мне доверяешь?
– Да, мсье Сальватор! Но…
– Как ты думаешь, могу я толкнуть тебя на дурной поступок?
– Никогда, мсье Сальватор. Но…
– В таком случае немедленно ступай домой.
– Но это невозможно, мсье Сальватор.
– Почему же?
– Потому что мы решились.
– И на что же вы решились?
– На то, чтобы покончить с иезуитами и всеми попами.
– Ты не пьян, Жан?
– О, нет, Богом клянусь, мсье Сальватор, я за сегодняшний день выпил не больше ста грамм.
– Значит, ты из-за этого потерял рассудок?
– Нет, если уж на то пошло, – сказал Жан Торо, – то я смею признаться вам кое в чем, мсье Сальватор.
– В чем же?
– В том, что мне ужасно хочется выпить.
– Тем лучше!
– Как это тем лучше? И это говорите мне вы?
– Да. Пойдем со мной.
И, взяв плотника за руку, он втолкнул его в кабаре, усадил на стул и сам сел напротив.
Затем Сальватор заказал бутылку вина, которую плотник выдул за одну секунду.
Глядя с интересом любителя естественной истории на то, как плотник выпивает вино, Сальватор сказал:
– Слушай, Жан, ты добрый, смелый и честный парень. И ты это неоднократно доказывал. Но поверь мне и оставь на некоторое время в покое этих иезуитов и попов.
– Но, мсье Сальватор, – сказал плотник, – разве сейчас не революция?
– Нет, просто эволюция, бедный мой дружок, и ничего больше, – сказал Сальватор. – Да, ты можешь наделать много шума, но, поверь, это будет недобрым делом. Кто притащил тебя сюда в такое время, когда ты уже должен спать? Скажи честно.
– Фифина, – ответил Жан Торо. – Хотя я, честно говоря, не хотел идти.
– И что же она сказала, чтобы заставить тебя пойти?
– Она мне сказала: «Пойдем посмотрим на иллюминацию».
– И ничего больше? – спросил Сальватор.
– Нет, она еще добавила: «Там, возможно, будет много шума. Это будет очень интересно».
– Да. И такой мирный человек, как ты, относительно богатый, поскольку у тебя теперь есть рента в тысячу двести франков, которую выплачивает генерал Лебатар де Премон, и любящий отдохнуть после трудового дня, решил, что стоит поразвлечься не тем, что услышишь, а тем, что наделаешь шума. А откуда Фифине стало об этом известно?
– Она встретила некоего человека, который ей сказал: «Сегодня вечером на улице Сен-Дени будет жарко. Приводи туда своего мужика».
– И кто же этот человек?
– Она его не знает.
– Зато его знаю я.
– Как? Вы его знаете? Значит, вы его видели?
– Мне нет необходимости видеть полицейского, я его чую.
– Что? Вы полагаете, что это шпик? – вскричал Жан Торо, грозно нахмурив брови, что означало: «Я очень недоволен тем, что этого не знал, иначе я проломил бы голову этому государственному служащему».
– Есть в юриспруденции такая аксиома, дорогой мой Жан Торо, которая гласит: Non bis in idem.[24]
– И что же она означает?
– Что нельзя дважды наказывать одного и того же человека.
– Так я, выходит, его уже однажды наказал? – живо спросил Жан Торо.
– Конечно, друг мой: ты едва не задушил его ночью на бульваре Инвалидов. Только и всего.
– Что? – вскричал Жан Торо, побледнев. – Вы полагаете, что это Жибасье?
– Это более чем вероятно, бедный мой друг.
– Тот, кого весь квартал обвиняет в том, что он строит глазки Фифине? О! Я его снова найду!
И Жан Торо показал небу, на котором Жибасье еще не было, кулак величиной с голову ребенка.
– Слушай, сейчас речь идет не о нем, а о тебе, – сказал Сальватор. – Коль у тебя хватило глупости сюда прийти, надо, чтобы у тебя хватило ума и убраться отсюда подобру-поздорову, поскольку если ты останешься здесь еще полчаса, то тебя пристрелят, как бездомную собаку.
– Но в любом случае, – с отчаянием завопил плотник, – я дорого продам свою жизнь!
– Ее лучше сохранить для справедливого дела, – резко оборвал его Сальватор.
– А что, сегодня вечером мы заняты не справедливым делом? – удивленно спросил Жан Торо.
– Сегодня вечером ты делаешь дело полиции и, сам того не понимая, работаешь на правительство.
– Фу! – произнес Жан Торо. – Однако, – добавил он после непродолжительного раздумья, – я там с моими друзьями.
– Какими друзьями? – спросил Сальватор, видевший на баррикаде только этого атлета.
– Да со мной «Мешок с алебастром», Туссен Лувертюр, Жибелот… и другие.
Скоморох Фафиу, которого плотник продолжал ревновать к Фифине, и был этими другими.
– Это ты их сюда привел?
– Черт! Когда мне сказали, что здесь будет жарко, я позвал и своих приятелей.
– Хорошо. Выпей еще одну бутылку и возвращайся на баррикаду.
Сальватор сделал знак и ему принесли вторую бутылку. Выпив ее, Жан Торо поднялся.
– Да, – сказал он, – я сейчас вернусь на баррикаду для того, чтобы крикнуть: «Долой полицейских! Смерть шпикам!»
– Не вздумай, несчастный!
– Так что же мне тогда делать на баррикаде, коль я не могу ни драться, ни кричать?
– Ты просто пойдешь туда и потихоньку скажешь «Мешку с алебастром», Туссену, Жибелоту и даже этому шуту Фафиу, что я приказываю им не только вести себя спокойно, но и предупредить остальных о том, что они попали в западню и что, если они не уйдут отсюда, по ним через полчаса откроют огонь.
– Да возможно ли это, мсье Сальватор? – воскликнул с возмущением плотник. – Стрелять по безоружным людям!
– Вот это-то и доказывает, глупец, что вы здесь не для того, чтобы делать революцию: вы ведь безоружны!
– И правда, – согласился Жан Торо.
– Ступай же и предупреди их, – сказал Сальватор и встал из-за стола.
Они были на пороге кабаре, когда появился отряд жандармерии.
– Жандармы!.. Долой жандармов! – закричал Жан Торо во всю силу своих легких.
– Ах, черт! Замолчи! – сказал Сальватор, сжав его запястье. – Ну же, ступай на баррикаду и скажи, чтобы они потихоньку оттуда скрылись.
Жан Торо не заставил повторять это дважды. Он бросился в толпу и достиг баррикады в тот самый момент, когда его приятели орали:
– Да здравствует свобода! Долой жандармов!
А жандармы все с тем же спокойствием, с каким они восприняли оскорбления и град камней, занимались разборкой баррикады.
В результате того, что все отступили перед вооруженной силой, плотнику оказалось некого предупреждать.
Но баррикады тем напоминают разрубленную змею, что они имеют способность снова соединять расчлененные части.
Когда первая баррикада была опрокинута, жандармы проследовали по улице Сен-Дени ко второй и разобрали и ее. А в это время друзья Жана Торо уже успели восстановить первую.
Можно понять негодующие и радостные крики, которыми толпа сопровождала разрушение и восстановление баррикады.
Эта сцена, важность которой была понятна всем и в которой все видели только смешную сторону, действительно могла вызвать всеобщее веселье.
Но крики эти начали стихать, а взрывы смеха прекратились, когда внезапно на обоих концах улицы Сен-Дени, со стороны бульваров и со стороны площади Шатле, появились два новых отряда жандармерии, которые начали двигаться навстречу друг другу с угрожающим видом и не думали смеяться, как это делали до этого их товарищи.
Толпа заметалась. Все стали переглядываться. Все увидели насупленные брови вооруженных людей и решили на некоторое время притихнуть.
Но тут некто, у кого было больше смелости или больше поддержки полиции, заорал истошным голосом:
– Долой жандармов!
В наступившей на улице тишине этот крик раздался словно удар грома.
И, как удар грома, он явился началом грозы.
Толпа, словно только этого и ожидая, хором повторила этот призыв и для того, чтобы подтвердить слова действием, устремилась навстречу жандармам, которые были вынуждены шаг за шагом отступить от рынка Невинных до Шатле, от Шатле к мосту Менял, а от моста Менял к префектуре полиции.
Но пока толпа оттесняла таким образом жандармов, прибывших со стороны Шатле, гораздо более внушительный отряд пеших и конных жандармов, прибывший со стороны бульваров, начал спокойно и молчаливо двигаться вдоль по улице, опрокидывая по мере продвижения под град оскорблений и камней все стоявшие на его пути препятствия, людей и предметы. Достигнув рынка Невинных, отряд остановился и принял оборонительную позицию.
А позади отряда, на небольшом удалении, напротив проезда Гран-Серф уже выросла новая баррикада, сооруженная теперь гораздо более капитально и надежно, чем та, что была до этого.
К большому удивлению всех, никто не помешал возведению этого укрепления. Жандармы держались в отдалении. Они стояли неподвижно, словно каменные изваяния.
Вдруг со стороны набережной показался новый отряд войск, намерения которого были гораздо более агрессивными. Он состоял из солдат королевской гвардии и линейных частей.
Командовал им некий человек на коне с полковничьими погонами.
Что должно было произойти? Догадаться было очень легко судя по тому, как полковник отдал приказ раздать патроны и зарядить ружья.
Самых же недоверчивых в том, что должно было случиться нечто необычное, если не сказать больше, убедил маневр солдат, который они совершили по приказу этого полковника, чье лицо закрывали поля надвинутой на лоб шляпы. Глухим и угрожающим голосом он приказал подчиненным разделиться на три колонны и, поставив во главе каждой из них комиссара полиции, бросил их на баррикады, расположенные на улице Сен-Дени, в проезде Гран-Серф и напротив церкви Сен-Ле.
Колонну, которая направилась к баррикаде в проезде Гран-Серф, была встречена, как и перед этим отряд жандармов, криками, оскорблениями и камнями.