– Да, действительно, это был я.
– Перед домом вы внимательно осмотрели стену и дверь, вытащили из кармана ключ и на ощупь нашли кровать, куда и положили сверток, который держали в руках.
– Точно, – сказал генерал.
– Положив сверток, – продолжал Сальватор, – вы вынули из кармана кошелек и письмо, которые вы положили в первый попавшийся вам на глаза шкаф. Затем вы осторожно закрыли дверь, сели в карету и поехали в Гавр. Все точно, генерал?
– Настолько точно, – сказал генерал, – что кажется, что вы были участником этих событий. Не знаю, откуда вам все это известно.
– Все, однако, объясняется очень просто. Сейчас вы все поймете. Итак, я продолжаю. Эти факты вам прекрасно известны. Они говорят мне о том, что сведения мои совершенно правильны и что мои надежды вполне обоснованы. Но теперь поговорим о том, чего вы не знаете.
Генерал стал слушать с удвоенным вниманием.
– Потом, приблизительно через час после вашего приезда, прибыла некая добрая женщина, которая возвращалась с Руанского рынка. Она остановилась перед тем же самым домом, перед которым остановились и вы. Она вынула из кармана ключ, открыла дверь и удивленно вскрикнула, войдя в дом, услышав бормотанье ребенка.
– Бедная Мина! – прошептал генерал.
Словно не замечая слов генерала, Сальватор продолжал:
– Эта добрая женщина быстро зажгла лампу, двигаясь на крик ребенка, увидела что-то белое, что ворошилось на ее кровати. Приподняв вуаль из муслина, она увидела свеженькое, розовое, залитое слезами личико очаровательной девочки, которой от роду было не больше года.
Генерал провел рукой по лицу и смахнул с глаз две слезинки.
– Добрая женщина очень удивилась, когда увидела, что в комнате, которую она оставила, была какая-то живая душа. Она взяла ребенка на руки, осмотрела его со всех сторон, стараясь найти в его одеждах какой-нибудь указатель на происхождение. Но ничего не нашла. Увидела только, что пеленки девочки были из батиста, что покрывало ее колыбельки было из лучших алансонских кружев. Все было завернуто, как я уже сказал, в индийский муслин. Все эти сведения были довольно расплывчатыми. Но вскоре добрая женщина нашла нечто более значимое: на столе лежали письмо и кошелек, положенные вами. В кошельке были тысяча двести франков. В письме было написано примерно следующее:
«Начиная с 28 октября следующего года, в день рождения той, кого вы примите, вы будете получать от кюре деревни Буй по сто франков ежемесячно.
Дайте ребенку самое лучшее воспитание, какое только сможете. Научите ее вести хозяйство. Одному только Богу известно, какие ее ожидают в жизни трудности!
При крещении ей было дано имя Мина. Именно так она и должна зваться».
– Так звали ее мать, – прошептал генерал, находясь в состоянии сильнейшего волнения.
– Датировано это письмо, – продолжал Сальватор, делая вид, что не замечает волнения своего собеседника, – 28 октября 1812 года. Вы согласны с датой и с теми словами, что я привел?
– Да, дата точна, слова подлинны.
– К тому же, если бы у нас возникли в этом сомнения, – продолжил Сальватор, – мы могли бы просто убедиться, ваш ли это почерк.
И Сальватор вынул из кармана какое-то письмо и протянул его генералу.
Генерал быстро развернул письмо, прочитал и тут, словно его вдруг покинули силы, зарыдал.
Господин Сарранти и Сальватор молчали, давая генералу возможность выплакаться.
Через несколько минут Сальватор снова заговорил:
– Теперь, после того, как я убедил вас в том, что никакой ошибки тут нет, могу сказать вам всю правду. Ваша дочь жива, генерал.
Генерал от удивления вскрикнул.
– Она жива?! – сказал он. – Вы в этом уверены?
– Три дня тому назад я получил от нее известие, – просто ответил Сальватор.
– Она жива! – вскричал генерал. – Где же она?
– Подождите секундочку, – произнес Сальватор с улыбкой и тронул рукой локоть господина Лебатара де Премона. – Прежде чем я скажу вам, где она находится, позвольте мне рассказать вам, или скорее напомнить вам одну историю.
– О, говорите же! – сказал генерал. – Но только не заставляйте меня ждать бесконечно.
– Я скажу только то, что действительно необходимо, – ответил на это Сальватор.
– Да-да, говорите.
– Вы помните о ночи 21 мая?
– Еще бы не помнить! – воскликнул генерал, протянув руку Сальватору. – Конечно же, помню! Именно той ночью я имел счастье познакомиться с вами, друг мой!
– А помните ли вы, генерал, о том, что, отправившись на поиски доказательств невиновности мсье Сарранти в парк замка Вири, мы вырвали из рук одного негодяя некую девушку, которую тот похитил и которую мы с вами возвратили ее жениху?
– О, ну конечно же, помню! Этого негодяя звали Лореданом де Вальженезом, он опозорил имя своего отца. Девушку звали Миной, точно так же, как и мою дочь. А молодого человека, ее жениха, звали Жюстеном. Видите, я ничего не забыл.
– Так вот, генерал, – сказал Сальватор. – Вспомните-ка об одной детали той ночи. Возможно, она является самым главным элементом истории этих молодых людей. И тогда у меня к вам не будет больше никаких вопросов.
– Я помню, – сказал генерал, – что ее нашел, приютил и воспитал некий учитель, что потом она была похищена господином де Вальженезом из пансионата, находящегося в Версале. Вы об этом меня спрашиваете?
– Нет, генерал, это все часть истории, факты, как они есть. Я же спрашиваю вас, помните ли вы одну деталь, которая, по-моему, и является моралью всей этой истории. Прошу вас поэтому покопаться в памяти.
– Не знаю, что вы имеете в виду, друг мой.
– Тогда я вам подскажу. Что сталось с этими молодыми людьми?
– Они уехали за границу.
– Отлично. Они действительно уехали. И деньги на отъезд и проживание этим молодым людям дали вы.
– Не будем об этом, друг мой.
– Будь по-вашему, не будем об этом. Но это поможет нам подойти к одной важной подробности. «Меня удерживает одна мысль, – сказал я вам в момент отъезда молодых людей. – Когда-нибудь станут известны имена родителей девушки. И если они будут людьми благородными, богатыми и влиятельными, не ополчатся ли они против Жюстена?» Вы тогда мне на это ответили…
– Я ответил вам, – живо перебил его генерал, – что родители девушки не должны ни в чем обвинять человека, который приютил ребенка, покинутого родителями, который воспитал ее как сестру, который сначала спас ее от нищеты, а потом от бесчестия.
– А я добавил тогда, генерал, если помните: «А будь вы на месте отца этой девушки?» Генерал вздрогнул. Только теперь он увидел то, о чем до сих пор только догадывался.
– Договаривайте, – сказал генерал.
– Итак, – продолжил Сальватор, – если бы за время вашего отсутствия ваше дитя подверглось тем опасностям, которые пришлось испытать невесте Жюстена, простили бы вы человека, который вдали от вас заботился о судьбе вашей дочери?
– Не только, друг мой. Я принял бы его с распростертыми объятиями в качестве супруга моей дочери. Так я вам на это ответил, а кроме того, я считал бы его своим спасителем.
– Действительно, вы сказали именно так, генерал. Но можете ли вы повторить эти слова сегодня, если я скажу вам: генерал, речь идет о вашем ребенке?
– Друг мой, – торжественно произнес генерал. – Я клялся в верности императору, то есть принес клятву жить и умереть за него. Умереть я не смог и теперь живу для его сына.
– Но кроме этого, генерал, – сказал Сальватор, – живите и ради своей дочери, ведь это ее спас в свое время Жюстен.
– Как?! – воскликнул генерал. – Значит, эта красивая девушка, которую мне удалось увидеть мельком в ночь на 21 мая, была?..
– Вашей дочерью, генерал, – произнес Сальватор.
– Дочь! Дочь! – вскричал генерал, упиваясь свалившимся на него счастьем.
– О, друг мой! – сказал Сарранти, взяв генерала за руку и пожимая его ладонь в знак того, что он разделяет его счастье.
– Но, друг мой, – сказал генерал, не осмеливаясь поверить в столь добрую весть, – дайте мне доказательства! Что поделаешь! Человек не может так быстро привыкнуть к тому, что он счастлив. Почему вы так уверены в ваших предположениях? Нет, скорее в том, что выговорите?
– Понимаю, – улыбнулся Сальватор. – Вы хотите, чтобы я вас в этом убедил.
– Но если вы сами в этом убеждены, почему вы ждали вплоть до сегодняшнего дня?
– Потому что сам хотел снять все последние сомнения. Лучше было, по-моему, подождать, чем разрывать вам сердце ложным известием, не так ли? Как только у меня выдалось свободное время, я съездил в Руан. Там я стал искать кюре деревни Буй. Он уже умер. Но его служанка рассказала мне о том, что за несколько дней до этого некий господин, в котором под партикулярным платьем угадывалась военная выправка, прибыл из Парижа и спрашивал господина кюре или кого-нибудь, кто мог бы рассказать ему, что сталось с девочкой, которая была найдена и выращена в деревне, но которая пропала оттуда лет пять или шесть тому назад. Я сразу же догадался, что этим господином были вы, генерал, и что ваши поиски оказались безрезультатными.
– Да, – сказал генерал, – вы не ошиблись.
– Тогда я поинтересовался у мэра прихода, не было ли в их краю людей по фамилии Буавен. Мне сказали, что четверо или пятеро Буавенов живут в Руане. Я посетил каждого из них и в конце концов обнаружил некую старую деву с этой фамилией, которая унаследовала от бабки небольшую сумму денег, мебель и бумаги. Эта старая дева пять лет ухаживала за Миной и поэтому прекрасно ее знала. Если у меня еще оставались некоторые сомнения, они были сняты письмом, которое она нашла в бумагах и которое я только что вам предъявил.
– И где теперь моя девочка? Где же она? – воскликнул генерал.
– Она, или скорее они, поскольку отныне вам придется привыкать к этому, генерал, находятся в настоящее время в Голландии, где живут каждый в своей клетке напротив друг друга, как утки, которых голландцы держат порознь для того, чтобы научить их петь.