вас рассказать мне о тех ваших черных делах, которые я в состоянии исправить.
– Мсье, вы или сошли с ума, или набрались слишком большого нахальства! – вскричал Лоредан. – Я требую, чтобы вы убрались из моего дома!
– А я во второй раз заклинаю вас не оставлять после себя ни одного деяния, которые могли бы запятнать тысячи лет добродетельной жизни.
– Прекратите ваши шутки, мсье, и убирайтесь! – повелительно произнес господин де Вальженез.
Но Конрад продолжал стоять спокойно и неподвижно.
– В третий раз, – снова сказал он, – я заклинаю вас сказать мне, что плохого вы совершили в вашей жизни для того, чтобы потом, после вашей смерти, я смог это исправить.
– Вон! Убирайтесь вон! – закричал Лоредан, подскочив к шнурку звонка и отчаянно его дернув.
– Пусть же в минуту вашей смерти на вас снизойдет Божья благодать, – серьезным тоном произнес Конрад.
И вышел из кабинета.
Глава СХХХКороль ждет
Встреча, как мы уже сказали, должна была состояться в девять часов утра в Булонском лесу.
Увы! Все проходит! Исчезло еще одно воспоминание о нашей молодости! Лес этот, некогда пустынный, теперь обитаем. И когда наши племянники увидят этот английский парк, такой ухоженный, постриженный и отлакированный, словно лубочная картинка, заказанная каким-нибудь буржуа, они не поверят в наше описание остатков этого старинного леса Лувуа, который король-расточитель по имени Франциск I приказал обнести оградой для того, чтобы никто не мешал ему охотиться там в свое удовольствие.
Они также не поймут того, что были времена, когда люди были уверены в том, что никого там не встретят, и поэтому назначали там поединки. Это считалось настолько само собой разумеющимся, что секунданты человека, который принимал условия поединка, высказанные его противником, приняли бы за сумасшедших или невежд тех, кто предложил бы им устроить поединок в другом месте, кроме как у ворот Майо или на аллее Охотничьего домика.
Кроме того, в выборе места была какая-то фатальность: дуэли, которые назначались в другом месте – в Клиньянкуре или в Сен-Манде, – почти всегда заканчивались неудачно.
А вот нимфы Булонского леса, напротив, были очень привычны к тому, что в нем часто стреляли из пистолетов или дрались на шпагах, и они частенько своим дыханием отводили пули в сторону или отклоняли шпаги.
Там, неподалеку от ворот Майо, жил некий ресторатор, который сколотил себе состояние только на том, что дуэли не происходили или заканчивались удачно для участников.
Добавим сразу же, что секунданты господина де Моранда и господина де Вальженеза избрали местом дуэли Булонский лес вовсе не по причине его миролюбивой славы.
И те и другие прекрасно понимали, что им предстоит присутствовать при дуэли, на которой неизбежно будет пролита кровь.
В утро назначенного для дуэли дня лес представлял собой очень живописное зрелище.
Стоял январь, то есть была зима, и лес очень гармонировал со временем года.
Низкое небо имело цвет чистого снега, воздух был сухим и бодрящим, земля сверкала миллионами звездочек под лучами солнца, которое стояло над самыми вершинами деревьев. Ветви деревьев с очаровательной небрежностью свешивались вниз длинными сулианами, которые сверкали подобно сталактитам. Все это придавало лесу вид огромной декорации, написанной и помещенной в соляной пещере.
Первым на место поединка прибыл Сальватор. Остановив коляску на смежной аллее, он направился в лес для того, чтобы найти указанное место. Не прошло и нескольких минут, как он услышал голоса и звук шагов.
Обернувшись, он увидел, как к нему приближались господин де Моранд, генерал Пайоль и граф Эрбель.
За ними шел слуга господина де Моранда в ливрее. В руках он держал какой-то портфель.
Банкир же держал в руках пачку писем, которые получил, очевидно, перед самым отъездом из дома. Он читал их на ходу, разрывая те, которые считал не имеющими значения, и передавая другие слуге с пометками, которые делал карандашом, кладя их на шляпу.
Увидев Сальватора, он подошел к нему и крепко пожал ему руку со словами:
– А этих господ еще нет?
– Нет, – ответил Сальватор. – Вы приехали на десять минут раньше срока.
– Тем лучше! – сказал банкир. – Я так боялся опоздать, что несмотря на всю расторопность моих секретарей, вынужден был оставить дома шесть или семь указов, приказав доставить их мне сразу же, как только с них будут сняты копии.
Он взглянул на часы.
– Если эти господа приедут не раньше девяти, я успею подписать указы, которые начальник моей канцелярии обещал доставить мне сюда ровно в девять. А вы пока отмерьте дистанцию и зарядите оружие. Вы ведь извините меня за то, что я прочту эти письма, не так ли?
– Неужели вы не могли отложить ваши указы на потом? – спросил генерал Эрбель.
– Не мог! Сегодня утром они должны быть у короля. Он их ждет. Вы ведь знаете, господа, что король не является воплощением терпения.
– Тогда читайте, – сказали генералы.
– Кстати, мсье Сальватор, – сказал господин де Моранд, – где, по-вашему, мы будем стреляться?
– Вон там, – сказал Сальватор.
– Мне хотелось бы немедленно встать на место, – сказал господин де Моранд, – чтобы меня потом не беспокоили.
– Вы можете остаться здесь, – сказал Сальватор. – Но только вот место это не очень хорошее: позади вас деревья, и они могут помочь противнику прицелиться.
– Черт возьми! Мне все равно, – сказал господин де Моранд и направился на указанное Сальватором место, продолжая по дороге читать, рвать письма или же делать на них пометки.
Генералы знали толк в воинской доблести, Сальватор мог оценить гражданское мужество, но все втроем они с немым восторгом любовались хладнокровием этого человека, который в тот самый момент, когда на карту была поставлена его жизнь, спокойно разбирал утреннюю почту.
Его лицо, которое можно было легко увидеть, поскольку шляпы у него на голове не было (он использовал ее в качестве подставки для нанесения заметок), было оживлено не больше чем при производстве под счетов. Рука его с карандашом бегала по бумаге без дрожи и волнения, словно бы он сидел сейчас в своем кожаном кресле за своим столом рядом с сейфом.
Эта безмятежность имела причиной то, что он не верил в то, что должен умереть. Это было всепобеждающей силой веры в судьбу, которую Провидение дает людям очень честолюбивым или же безумцам и которая заставляет их слепо, не отклоняясь со своего пути, не обращая внимание на препятствия, идти к своей цели. Почти у всех нас есть вера в то, что мы выполним стоящую перед нами задачу. И тот, кто имеет в душе эту веру, может с улыбкой смотреть на приближающуюся смерть, поскольку уверен в том, что до тех пор, пока цель жизни не будет достигнута, смерть пройдет стороной.
Это-то и объясняет спокойствие великих завоевателей перед лицом опасности.
Ровно в девять часов прибыли трое молодых людей. На лице господина де Вальженеза была написана невозмутимость, в то время как лица его секундантов были так серьезны, что этого никак нельзя было ожидать от столь легкомысленных людей.
В этот же момент в конце аллеи показался скачущий во весь опор фельдъегерь.
Он доставил указы, которых так ждал господин де Моранд.
Молодые люди устремили свои взгляды на фельдъегеря. Но узнав, что он направляется к банкиру, перестали обращать на него внимание.
– Вот и мы, – сказал креол и направился к генералам. – Сожалеем, что заставили вас ждать.
– Вам не в чем извиняться, господа, вы не опоздали ни на секунду, – довольно сухо произнес генерал Эрбель, помня об их дерзком поведении накануне.
– В таком случае мы к вашим услугам, – сказал второй секундант господина де Вальженеза.
А тот собрался уже было отойти в сторону и дать возможность секундантам выполнить формальности, как вдруг заметил Сальватора.
Он невольно вздрогнул и рубанул воздух тростью с набалдашником из ляпис-лазури.
– Ах-ах! И вы здесь же! – с презрением произнес он, глядя на Сальватора.
– Да, собственной персоной, – серьезным тоном ответил тот.
– Господа, – сказал Лоредан, обернувшись к секундантам, – не знаю, зачем сюда притащили этого комиссионера. Возможно, для того, чтобы оскорбить меня. Но я отвергаю этого секунданта, если он здесь не для того, чтобы относить раненого.
– Я здесь не в качестве секунданта, мсье, – холодно сказал Сальватор.
– Тогда, значит, в качестве зрителя?
– Нет, в качестве хирурга. И я к вашим услугам.
Господин де Вальженез с презрением отвернулся, пожав плечами, и отошел в сторону.
Секунданты положили на землю в нескольких шагах от господина де Моранда ящики с пистолетами, которые до этого держали в руках.
Господин де Моранд, стоя на одном колене на том месте, откуда он должен был стрелять, окунал перо в чернильницу, которую привез ему нарочный, и, наспех пробежав глазами по бумаге, подписывал указы.
При виде этих двух противников, которые в решающий момент вели себя так по-разному: один хладнокровно занимался текущими делами, а другой, находясь в состоянии нервного возбуждения, старался всячески скрыть свое волнение, – нетрудно было сказать, кто из них двоих был более смелым и сильным.
Сальватор смотрел на них обоих и размышлял на тему столь важного вопроса, который состоял в том, чтобы решить, кто более глуп: свет, который требовал, чтобы состоялась дуэль, или человек, который подчиняется этому требованию.
«Итак, – думал он, – шальная пуля этого фата может оборвать жизнь этого сильного человека. А этот человек очень многое сделал в своей области, решил самые сложные финансовые проблемы, принес огромную пользу своей родине и может еще многое для нее сделать. А с другой стороны барьера стоит пустоголовый и бессердечный человек, существо, которое не только не может принести никакой пользы себе подобным, но хуже того, наносит обществу вред своими поступками, своим примером. И эти два человека стоят теперь друг против друга, и глупость может убить ум, слабость может победить силу. Ариман может победить Оромаза… Мы ведь живем уже в XIX веке, а все еще продолжаем драться на дуэлях!» В этот момент генерал Эрбель подошел к господину де Моранду.