– Не говорите так, отец! – воскликнула молодая женщина.
Сальватор посмотрел на нее взглядом, говорившим: «Оставьте всякие надежды».
Регина задрожала и опустила голову для того, чтобы скрыть накатившие слезы.
Старик сделал Сальватору знак приблизиться, поскольку глаза его начали плохо видеть.
– Подайте мне все необходимое для письма, – сказал он едва слышно.
Молодой человек пододвинул к нему столик, достал стопку листов бумаги и, обмакнув перо, протянул его маршалу.
Прежде чем начать писать, господин де Ламон-Удан повернулся к принцессе и, посмотрев на нее с бесконечной нежностью, произнес по-отцовски нежно:
– Дитя мое, ты, конечно, любишь этого молодого человека, которому пытался устроить ловушку господин Рапт?
– Да, – зардевшись, ответила сквозь слезы принцесса.
– Прими же благословение старика. И будь счастлива, дочка!
Затем, повернувшись к Сальватору, протянул ему руку:
– Вы рисковали жизнью для того, чтобы спасти жизнь вашего друга… Вы достойный сын своего отца. Примите благодарность честного человека!
Тут лицо маршала стало красным, глаза его налились кровью.
– Скорее, скорее, – сказал он, – давайте же бумагу!
Сальватор показал на столик.
Господин де Ламот-Удан подошел к столику и написал довольно твердой для его состояния рукой следующие строки:
«Прошу никого не винить в смерти графа Рапта. Сегодня в десять часов вечера я убил его в моем саду, наказав за оскорбление, которого не мог вынести.
Подпись: Маршал де Ламот-Удан».
Казалось, что смерть только и ждала, пока этот честный человек совершит свой последний благородный поступок, чтобы потом забрать маршала себе.
И едва маршал поставил свою подпись под тем, что написал, как он вдруг выпрямился, словно внутри его сработала пружина, испустил страшный крик, последний крик агонии, и тяжело рухнул на канапе, сраженный апоплексическим ударом…
На следующий день во всех официальных газетах появились статьи, в которых сообщалось, что горе, перенесенное маршалом в связи с потерей супруги, свело его о могилу.
Их похоронили в один день, на одном кладбище и положили в один склеп!..
Что же касается графа Рапта, то во исполнение просьбы маршала де Ламот-Удана к королю, которая была приложена к его завещанию, тело его было доставлено в Венгрию и предано земле в его родной деревушке Рапт, чье имя он носил.
Глава CXLVРаздумья господина Жакаля
Каким бы парадоксальным ни показалось наше мнение, мы смеем утверждать, что самая лучшая власть та, при которой можно обойтись безо всяких министров.
Люди нашего возраста, явившись свидетелями политической борьбы и министерских интриг конца 1827 года, даже если в их памяти мало что осталось из воспоминаний о последнем издыхании Реставрации, согласятся, мы в этом даже и не сомневаемся, с этим нашим мнением.
Потому что после временного правительства, в которое вошли господин маршал де Ламот-Удан и господин де Моранд, король поручил господину де Шабролю сформировать новый кабинет министров.
Узнав из газет от 26 декабря о том, что господин де Шаброль отправляется в Бретань, все решили, что кабинет министров уже сформирован, и с тревогой ждали, когда же «Монитер» опубликует его состав. Мы говорим «с тревогой» потому, что после волнений, имевших место 19 и 20 ноября, весь Париж погрузился в оцепенение, а падение кабинета Вилеля, утихомирившее ненависть народных масс, не смогло заставить забыть о прошлом и видеть радужные перспективы в будущем. Все партии вели яростную пропаганду, а еще одна, только что сформированная, уже начала издалека призывать герцога Орлеанского стать опекуном Франции и спасти тем самым королевство от надвигающейся опасности.
Но напрасно все искали список кабинета министров, листая «Монитер» за 27, 28, 29, 30 и 31 декабря.
Газета «Монитер» молчала и походила на Спящую красавицу. Все ждали, что она проснется 1 января 1828 года. Но этого не случилось. Стало только известно о том, что король Карл X, пылая гневом против роялистов, ускоривших падение правительства господина де Вилеля, повычеркивал из представленного господином де Шабролем списка кандидатов в министры все фамилии. Среди прочих назовем только имена господина де Шатобриана и господина де Лабордонне.
С другой стороны, политические деятели, которым предлагали министерские портфели в новом правительстве, зная о том влиянии, которое продолжал оказывать на короля господин де Вилель, и не желая, приняв в наследство ту нелюбовь народа, которую привил к правительству прежний председатель совета министров, играть роль марионеток, решительно отказались участвовать в новой афере. В этом-то и были причины затруднений, которые испытывал господин де Шаброль, и именно поэтому, дорогие читатели, мы, с вашего позволения, скажем так: «Пока будут существовать министры, хорошего правительства не видать».
Наконец, 2 января (expectata die[27]) было объявлено о том, что гора разродилась. Иными словами, что господину де Шабролю удалось сформировать правительство.
Кризис длился два дня, 3 и 4 января. Он был ужасен, если судить по выражению отчаяния, которое можно было прочесть на лицах придворных.
Вечером 4 января пронесся слух о том, что новое правительство, представленное господином де Шабролем, было наконец-то утверждено королем.
И действительно, в номере от 5 января в «Монитере» был опубликован ордонанс короля от 4 января, в первой статье которого назначались:
господин Порталис – министром юстиции; господин де Лаферронне – министром иностранных дел; господин де Ко – министром военной администрации, назначение на вакантные должности в армии оставалось в ведении дофина; господин де Мартиньяк – министром внутренних дел, из ведения которого изымались вопросы торговли и мануфактуры, переданные в ведение канцелярии по делам торговли и колоний; господин де Сен-Крик – председателем Высшего совета по делам торговли и колоний и одновременно Государственным секретарем; господин Руа – министром финансов, и т. д.
Это правительство, созданное прежде всего с целью успокоить общественное мнение, только возбудило еще большее недоверие и разбудило опасения всех партий. Поскольку оно явилось всего лишь слепком с предыдущего кабинета министров. Да, в нем не было де Вилеля, Корбьера, Пейронне, де Дама и де Клермон-Тоннера, но Мартиньяк, де Ко и де Лаферронне, ранее входившие в состав правительственных чиновников, один в качестве Государственного советника, другой в качестве директора одного из департаментов военного министерства, третий в качестве посла в Санкт-Петербурге, вовсе не были новыми людьми и явно вошли в состав правительства с тем, чтобы дождаться удобного момента для того, чтобы господин де Вилель смог снова взять на себя официально руководство страной. «Для того, чтобы жить, – говорили либералы, – это правительство страдает только пороком: оно мертворожденное».
Чтобы успокоить недовольных, было решено сместить со своего поста префекта полиции господина Делаво и заменить его королевским прокурором Парижа господином де Беллеймом. Дошли даже до того, что убрали Главное управление полиции министерства внутренних дел, что повлекло за собой отставку господина Фроше. Но и эта двойная уступка общественному мнению, которой все так добивались и требовали, не укрепила веру в силу и продолжительность существования нового правительства.
Одним из тех, кто с самым серьезным вниманием следил за метаниями, колебаниями и затруднениями Его Величества Карла X и господина де Шаброля, был господин Жакаль.
После смещения господина Делаво господину Жакалю предстояло неизбежно последовать за своим начальником в отставку.
И хотя его роль в работе префектуры полиции не была столь уж решающей и не играла большого значения для тех политических демаршей, которые намеревалось предпринять новое правительство, господин Жакаль, прочтя в «Монитере» королевский ордонанс о назначении господина де Беллейма главой администрации в префектуре полиции, грустно поник головой и погрузился в глубокие размышления на тему человеческого тщеславия и суетности жизни.
Так он и сидел, находясь во власти этих раздумий до тех пор, пока судебный пристав пришел к нему с сообщением о том, что новый префект, пришедший час назад в свой кабинет, просит его прийти к нему.
Господин де Беллейм был человеком умным – он доказал это тем, что ловко составлял постановления суда, – знающим юристом и глубоким философом. И ему не надо было долго говорить с господином Жакалем, чтобы узнать, с каким человеком он имеет дело. А если он и высказал свое намерение сместить того с должности, то только чтобы запугать его и заручиться навсегда его преданностью.
Он давно уже был знаком с господином Жакалем и знал, какие сокровища таятся в глубине этого плодородного мозга.
И, пообещав господину Жакалю свою поддержку, поставил тому только одно условие.
Он попросил его исполнять обязанности, как человека благородного и разумного.
– В тот день, – сказал он ему, – когда у людей, руководящих полицией, появится ум, во Франции исчезнут воры. А когда полиция перестанет возводить баррикады, в Париже прекратится смута.
При этих словах господин Жакаль, прекрасно поняв, что новый префект намекнул на организованные им ноябрьские волнения, опустил голову и стыдливо покраснел.
– Прежде всего я хочу посоветовать вам, – продолжал господин де Беллейм, – поскорее убрать из города и отправить назад на каторгу всех этих висельников, которые толпятся во дворе префектуры. Ибо, если для того, чтобы сделать рагу, надо поймать кролика, никто не убедит меня в том, что эти каторжники необходимы для того, чтобы переловить воров. Я, как и вы, допускаю, что этот способ несколько необычен, но он небезотказен и кажется мне опасным. А посему я прошу вас как можно скорее произвести отбор среди ваших людей и потихоньку отправить их туда, откуда они прибыли.