– Сюзанна, ты рискуешь своей жизнью. Поклянись, что будешь молчать. Иначе я возьму грех на душу, и вместо одного трупа здесь будет два!
Сюзанна в ответ что-то прохрипела. Было ясно, что этот хрип выражал угрозу.
– Что ж, будь по-твоему, гадюка! – сказал молодой человек, всей тяжестью своего тела наваливаясь на горло и грудь мадемуазель де Вальженез.
Прошло несколько секунд.
Внезапно Камилу показалось, что в коридоре раздался шум шагов. Он обернулся.
Через незапертую выходившую в коридор дверь комнаты Долорес и открытую ею дверь, соединявшую номера, в комнату Камила ворвался хозяин гостиницы с ружьем в руках в сопровождении трех-четырех человек. Это были постояльцы и слуги гостиницы, прибежавшие на крики, раздававшиеся из номера.
Креол машинально встал на ноги и отошел от Сюзанны де Вальженез.
Но та продолжала лежать так же неподвижно, как госпожа де Розан.
Во время борьбы Камил задушил ее.
Она была мертва.
Спустя пять или шесть лет после описанных событий, то есть где-то в 1833 году во время посещения каторги в Рошфоре, куда мы приехали навестить святого Венсана де Поля девятнадцатого века – аббата Доминика Сарранти, – он показал нам возлюбленного Шант-Лила, человека, повинного в смерти Коломбана и убившего Сюзанну. Его некогда такие черные волосы стали белее снега, а лицо, всегда такое веселое, носило отпечаток черной тоски.
Жибасье, как всегда свежий, бодрый и насмешливый, заявил, что Камил де Розан был старше его лет на сто.
Глава CLIВ которой богомолка убивает волтерьянца
Мы оставили нашего приятеля Петрюса в роли сиделки у постели больного дяди, графа Эрбеля. Именно из дома графа он написал Регине письмо, в котором сообщил о том, что, когда пройдет приступ подагры и он снова станет свободным, он немедленно встретится со своей прекрасной возлюбленной.
Но подагра, увы, похожа на кредиторов: она не покидает вас до самой смерти. То есть до тех пор, когда иначе поступить уже не может.
И приступ подагры у графа Эрбеля проходил не так скоро, как на это надеялся его племянник. Более того, он с каждым часом все усиливался. И генерал, в один из приступов, подумал уже было избавиться от подагры, покончив жизнь самоубийством.
Петрюс нежно любил своего дядю. Догадавшись о его замыслах, он сумел с помощью нежных слов, двух-трех слезинок так уговорить генерала, что тот отказался от своего ужасного плана.
Однажды, когда они были вдвоем, к ним в комнату вихрем влетела маркиза де Латурнель, вся в черном.
– О! – воскликнул граф Эрбель. – Неужели смерть моя так близка, что она прислала ко мне самую большую муку в моей жизни?
– Дорогой генерал, – произнесла, стараясь говорить как можно взволнованнее, маркиза де Латурнель.
– Что случилось? – грубо спросил граф. – Вы не можете дать мне умереть спокойно, маркиза?
– Генерал, знаете ли вы о несчастьях, произошедших в доме Ламот-Уданов?
– Я понял, в чем дело, – сказал граф Эрбель, хмуря брови и сжимая губы. – Вы догадались о том, что мы с племянником ищем самую короткую дорогу, чтобы уйти из жизни, и вы пришли нам в этом помочь.
– Вы сегодня не очень-то веселы, генерал.
– А с чего веселиться? – ответил граф, поглядев сначала на маркизу, а потом на свою ногу, – подагра и…
Он собрался было сказать вы, но одумался и спросил:
– Так что же вам от меня нужно?
– Вы согласны выслушать меня? – радостно спросила маркиза.
– А что мне остается делать? – ответил граф, пожимая плечами.
Затем, обращаясь к племяннику, сказал:
– Петрюс, ты три дня не дышал парижским воздухом. Я отпускаю тебя на два часа, дитя мое. Зная длительность разговоров, которые ведет госпожа маркиза, я уверен, что беседа наша не закончится до твоего возвращения. Но не больше двух часов, слышишь? Иначе я за себя не ручаюсь!
– Я буду здесь через час, дядя! – воскликнул Петрюс, горячо пожав руки генерала. – Только забегу домой.
– Ба! – воскликнул тот, – если тебе надо кого-то навестить, не стесняйся.
– Спасибо, дядя! – сказал молодой человек. Он поклонился маркизе и вышел из комнаты.
– Теперь мы одни, маркиза! – сказал полусерьезно-полунасмешливо граф Эрбель после ухода племянника. – И пока мы одни, скажите мне честно: вы ведь пришли затем, чтобы укоротить мне жизнь?
– Я не желаю смерти грешника, генерал! – елейным голосом произнесла богомолка.
– Теперь, когда мсье Рапт, ваш сын…
– Наш сын, – живо перебила его маркиза де Латурнель.
– Я говорю, что теперь, – упрямо повторил генерал, – когда мсье Рапт, ваш сын, отправился отчитываться за свои деяния перед высшим судом, вам больше не приходится просить меня, чтобы я сделал его своим наследником.
– Речь идет не о вашем наследстве, генерал.
– Теперь, – продолжал граф Эрбель, не обращая ни малейшего внимания на слова маркизы, – когда знаменитый и добропорядочный маршал де Ламот-Удан, ваш брат, мертв, вам не приходится просить меня, как вы это делали в прошлый свой визит, оказать ему помощь и протащить через Собрание один из тех чудовищных законов, которыми пользуются народы для того, чтобы бросить королей в тюрьму или отправить их в ссылку, разметать королевские короны по ветру, а троны их сбросить в реку. Итак, поскольку вам нет нужды говорить со мной ни по поводу графа Рапта, ни по поводу маршала де Ламот-Удана, чему я обязан счастью видеть вас у себя?
– Генерал, – жалобным голосом произнесла маркиза де Латурнель, – я сильно страдала, постарела и очень изменилась после этого двойного несчастья! И пришла к вам вовсе не для того, чтобы говорить о моем брате или о нашем сыне…
– О вашем сыне! – нетерпеливо прервал ее граф Эрбель.
– Я пришла, чтобы поговорить с вами обо мне.
– О вас, маркиза? – спросил граф, с недоверием глядя на богомолку.
– Обо мне и о вас, генерал.
– Надо быть начеку! – прошептал граф Эрбель и добавил вслух: – И на какую же приятную тему мы будем вести беседу? Какой интересный вопрос мы будем обсуждать?
– Друг мой, – начала маркиза де Латурнель самым что ни на есть медоточивым голосом, глядя на графа Эрбеля глазами влюбленной голубки, – друг мой, вы ведь понимаете, что мы с вами уже не молоды!
– Кому вы об этом говорите, маркиза! – ответил, или скорее вздохнул генерал.
– Не наступило ли, наконец, для вас время искупления ошибок нашей молодости, друг мой? – продолжала госпожа де Латурнель томным и елейным тоном. – Для меня это время уже пробило.
– Что это вы называете временем искупления, маркиза? – спросил с недоверием и нахмурив брови граф Эрбель. – И колокол какого именно прихода вы слышали?
– Не пора ли нам, генерал, вспомнить о том, что в молодости мы нежно любили друг друга?
– Честно говоря, маркиза, не думаю, что настало время об этом вспоминать.
– Вы будете отрицать, что вы любили меня?
– Отрицать я этого не буду, маркиза, но я об этом забыл.
– Вы отказываете мне вправе быть частью ваших воспоминаний?
– Полностью, маркиза! На это наложен запрет!
– Вы стали очень злым человеком, друг мой.
– Вы ведь знаете о том, что старые черти становятся отшельниками, а мужчины, старея, превращаются в чертей. Если хотите, маркиза, я могу показать вам мое копыто.
– Значит, вы ни в чем не можете себя упрекнуть?
– Простите, маркиза, я упрекаю себя только в одном.
– В чем же?
– В том, что заставляю вас терять со мной ваше драгоценное время.
– Другими словами вы меня выгоняете, – гневно сказала маркиза.
– Я вас выгоняю, маркиза! – воскликнул граф Эрбель, наивно глядя на нее. – Выгоняю вас! – повторил он. – Что за слово вы произнесли?.. Да кто же это думал о том, чтобы вас выгнать?
– Вы! – ответила госпожа де Латурнель, – с самого первого момента моего появления здесь вы только и делаете, что говорите мне оскорбительные дерзости.
– Признайтесь, маркиза, что вам больше понравилось бы, если бы я их проделал.
– Я вас не понимаю! – живо оборвала его маркиза де Латурнель.
– И это доказывает, маркиза, что оба мы уже вышли из того возраста, когда люди делают глупости вместо того, чтобы их произносить.
– Повторяю вам, что вы очень злой человек и что все мои молитвы не смогут вас спасти.
– Значит, я в серьезной опасности, маркиза?
– Вы больше чем наполовину прокляты!
– Правда?
– И я уже вижу, куда именно попадет ваша душа.
– Вы имеете в виду ад, маркиза?
– О рае и речи быть не может!
– Но между адом и раем, маркиза, находится чистилище. И, если только вы собрались устроить мне его здесь, мне там, наверху, будет предоставлена милость поразмыслить над ошибками, совершенными мною здесь, не так ли?
– Да, если вы исправитесь.
– Каким же образом?
– Признав ваши грехи и постаравшись их исправить.
– Значит, любить вас было грехом, маркиза? – сказал галантно граф Эрбель. – Признайтесь, что раскаиваться в этом мне будет нелегко!
– Исправлять надо будет только неправедные деяния.
– А, теперь я понимаю, в чем дело, маркиза. Вы хотите выслушать мою исповедь и добиться от меня раскаяния. Что ж, если это не будет выше моих сил, то даю слово благородного человека, я так и поступлю.
– Вы будете продолжать шутить до самого последнего вашего часа! – разочарованно произнесла маркиза.
– Да! И долгое время после него, маркиза.
– Так желаете вы или нет исправить ваши ошибки?
– Скажите, что я должен буду для этого сделать?
– Жениться на мне.
– Нельзя исправить одну ошибку, совершая другую, милочка моя.
– Вы недостойный человек!
– Естественно, я недостоин вашей руки.
– Итак, вы отказываетесь?
– Решительно. Если это вознаграждение, то я нахожу, что оно слишком мало. Если это наказание, то оно кажется мне слишком суровым.
Тут лицо старого дворянина так перекосилось, что маркиза де Латурнель невольно вздрогнула.
– Что с вами, генерал? – воскликнула она.