Любой другой моряк, кроме этого закаленного в боях морского волка, долгое время колебался бы, прежде чем решиться напасть на противника, силы которого на треть превосходили его собственные. Но превосходство корабля противника, напротив, давало капитану Эрбелю то удовлетворение, которое получает любой отважный человек при встрече с достойным его противником.
И прежде, чем стихли крики «ура», капитан с удовольствием посмотрел на эти окружавшие его загорелые лица, на эти горящие глаза и белые зубы.
– Спрашиваю в последний раз, – сказал он. – Вы твердо намерены биться?
– Да! Да! – в едином порыве ответил экипаж.
– И будете биться насмерть?
– Насмерть! – раздалось со всех сторон.
– И даже больше этого! – крикнул Парижанин со своего наблюдательного поста.
– Тогда, дети мои, приступим. Поднять трехцветный флаг и не спускать глаз с «Калипсо». Посмотрим, что он будет делать.
Приказ капитана был немедленно исполнен. Над кораблем, подобно радуге, вспыхнул боевой вымпел. Все взоры устремились к вражескому бригу.
Как только французский вымпел стал развеваться на ветру, вызов был принят, и над кораблем противника взвился флаг Великобритании. Вдобавок раздался еще и пушечный выстрел.
«Прекрасная Тереза» по-прежнему скрывала свои пушки, продолжая хранить скромный и мирный облик торгового судна.
– Теперь, когда мы все увидели, – сказал Пьер Эрбель, – давайте послушаем.
Экипаж «Прекрасной Терезы» стал прислушиваться. И, хотя расстояние до «Калипсо» было еще довольно большим, порыв ветра донес до них дробь барабана, раздававшуюся на вражеском бриге.
– Отлично! – сказал Пьер Эрбель. – Про них не скажешь, что они скрывают свои намерения. Давайте, ребятки, и мы покажем Джону Булю свои намерения. Пусть он убедится в том, что, хотя у нас и не столько зубов, как у него, но они у нас все-таки есть.
Едва он отдал этот приказ, как ткань, прикрывавшая артиллерию «Прекрасной Терезы», исчезла, словно по мановению волшебной палочки, и «Калипсо» смог, в свою очередь, сосчитать в борту «Прекрасной Терезы» двенадцать бойниц, из которых похотливо выглядывали жерла восемнадцатифунтовых орудий.
Затем Щелкунчик, который был не только юнгой, но и флейтистом, спустился по вантам на палубу и очутился рядом с барабанщиком, который, подняв палочки, только и ждал, когда капитан отдаст приказ сыграть первый аккорд на своем мелодичном инструменте.
И капитан этот знак подал.
Немедленно над «Прекрасной Терезой» раздался сигнал «к бою». Барабанщик пробежал вдоль всей палубы, нырнул в кормовой люк и снова вышел на палубу через носовой люк. За ним неотступно следовал Щелкунчик, который подыгрывал сигналу боевой тревоги, исполняя вариации на тему народной песни «Счастливого пути, господин дю Молле!».
Первые же звуки этих двух инструментов произвели магическое действие.
В мгновение ока все члены экипажа заняли свои места согласно боевому расписанию, вооружившись собственным оружием.
Марсовые стрелки с карабинами полезли на ванты. Люди, вооруженные мушкетами, заняли места на полубаке, полуюте и шкафуте. Мушкетоны были установлены на подставки, пушки разнайтованы и подвинуты к бойницам. Запасы гранат были уложены в места, откуда их можно будет метать на палубу вражеского корабля. И наконец боцман абордажной команды приказал подтащить шкоты, установить на мачтах заряды с зажигательной смесью и приготовить абордажные крюки.
Все это происходило на палубе.
Но и под палубой, то есть в недрах корабля, шла не менее напряженная работа.
Пороховые погреба были открыты, фонари колодцев зажжены, запасной руль уложен на место, перегородки задраены.
Группа захвата была готова: в нее входили самые здоровые и отчаянные моряки из экипажа «Прекрасной Терезы». Каждый из них был вооружен по своему вкусу: у кого-то был в руке топорик, кто-то держал гарпун, а кто-то опирался на копье.
Про них можно было сказать, что это – шайка великанов, вооруженная орудиями боя, давно забытыми, ушедшими в прошлое со времен битвы титанов, употреблявшимися только в сказочные времена Антея, Энселада и Жериона.
Капитан Эрбель, засунув руки в карманы своей бархатной куртки, словно прогуливаясь, как мирный горожанин Сен-Мало по набережной в воскресный день, обошел весь корабль, обращаясь к каждой группе с дружескими напутствиями и щедро угощая всех из огромного кисета, конец которого высовывался из его кармана, словно змея.
Закончив осмотр, он сказал:
– Дети мои, вы ведь знаете, что, возможно, наступит день, когда я женюсь?
– Нет, капитан, – отвечали моряки. – Мы этого не знали.
– Так вот я вам сейчас об этом сообщаю.
– Спасибо, капитан, – сказали матросы. – А когда же свадьба?
– О, даты я еще не знаю. Но одно я знаю наверняка.
– Что же, капитан?
– А то, что, если я женюсь, то непременно подарю мадам Эрбель пацана.
– Мы очень на это надеемся, – со смехом ответили матросы.
– Так вот, я обещаю вам, дети мои, что тот из вас, кто вторым окажется на палубе «Калипсо», будет крестным отцом этого мальчугана.
– А первый? – спросил Парижанин.
– Первому, – ответил капитан, – я раскрою топором голову: я не желаю, чтобы кто-то хоть в чем опередил меня. А теперь, коль скоро мы обо всем договорились, дети мои, опустите-ка грот, бизань и бом-кливер, а то англичанин не сможет приблизиться к нам настолько, чтобы с ним можно было завязать разговор.
– Отлично! – сказал Парижанин. – Вижу, что капитану хочется поиграть в городки. Ступай на свой боевой пост, Пьер Берто!
Пьер Берто взглянул на капитана, желая убедиться, следует ли ему понимать приглашение Парижанина за приказ.
Эрбель кивнул.
– Могу я вас спросить, капитан? – произнес Пьер Берто.
– В чем дело, Пьер? – спросил капитан.
– Вы, надеюсь, ничего не имеете против Лойзы?
– Нет, мой мальчик. А почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Потому что надеюсь, что по нашему возвращению она не только станет моей женой, но и крестной матерью вашего мальчика.
– Какое честолюбие! – произнес в ответ капитан.
После этого в одно мгновение ока паруса, указанные капитаном, были спущены, а Пьер Берто стоял на своем боевом посту, лаская тридцатишестифунтовые орудия, словно паша своих двух султанш.
Глава LXБой
Поскольку после уборки части парусов скорость движения французского брига снизилась, а английский корабль продолжал двигаться с той же скоростью, расстояние между преследуемым кораблем и его преследователем начало постепенно сокращаться.
Капитан стоял на своем командирском мостике и, казалось, с помощью компаса измерял расстояние между судами.
И все же, как ни спешил он начать игру в городки, как это называл Пьер Берто, первым огонь открыл вовсе не он.
Несомненно, у капитана вражеского брига чувство дистанции не было развито столь хорошо, как у капитана «Прекрасной Терезы», поскольку французы увидели, что англичане опустили некоторые паруса и «Калипсо» развернулся к преследуемому кораблю одним из бортов. В это же самое время линию бойниц окутал дым. И раньше, чем донеслись звуки выстрелов, град ядер вспенил воду в трех-четырех кабельтовых от «Прекрасной Терезы».
– Кажется, что нашим английским друзьям некуда девать порох и ядра, – произнес капитан Эрбель. – Мы будем поэкономнее их, не так ли, Пьер?
– Черт побери! – ответил наводчик. – Вы ведь знаете, капитан, все зависит только от вашего желания: дайте приказ начать огонь, и мы начнем.
– Ладно, – сказал капитан. – Дадим ему возможность приблизиться еще на несколько саженей. У нас время еще есть.
– Да, – сказал Парижанин. – Ночь будет лунная. Послушайте, капитан, а ведь это должно быть великолепное зрелище – бой при лунном свете! Это так необычно! Не хотите ли дать нам насладиться этим?
– Слушай! А ведь это идея! – сказал капитан. – Ты правда этого хочешь, Парижанин?
– Слово чести! Я был бы вам очень за это признателен!
– Что ж, – сказал капитан. – Друзьям надо идти навстречу.
Он вынул из кармана часы.
– Сейчас пять часов вечера, дети мои, – сказал он. – Мы поиграем с «Калипсо» до одиннадцати. А в пять минут двенадцатого пойдем на абордаж. В одиннадцать с четвертью мы его захватим, а к половине двенадцатого каждый уже будет лежать в своем гамаке: «Прекрасная Тереза» – хорошо воспитанная девушка и ложится спать рано, даже после балов.
– Тем более, – сказал Парижанин, – что к половине двенадцатого у всех танцоров будут болеть ноги.
– Капитан, – произнес Пьер Берто, – у меня очень чешутся руки.
– Хорошо, – ответил Эрбель. – Тогда пошли им парочку ядер. Но предупреждаю, что это будет за твой счет, а не за мой.
– А! Будь, что будет! – сказал на это Пьер Берто.
– Только подожди чуть-чуть, Пьер. Пусть Парижанин посмотрит, что эти ядра будут там делать.
– Через пять секунд я буду в состоянии доложить вам, капитан, – сказал Парижанин, взбираясь на марсель, поскольку корабли находились уже достаточно близко друг от друга и ему не было нужды подниматься на поперечину брамселя.
– Ну, так что, приятель, – сказал капитан. – Ты что-нибудь видишь?
– Вижу темнеющую воду моря, – сказал Парижанин, – и пылающий на солнце вымпел Его Британского Величества.
– А что находится между морем и вымпелом? – спросил капитан.
– Вижу каждого, кто находится на своем боевом посту: канониры у пушек, абордажная команда на шкафуте, полубаке и полуюте. Вижу и капитана, который держит в руке рупор.
– Ах, Парижанин, – сказал Пьер Эрбель. – Какая жалость, что слух у тебя не такой же острый, как твое зрение! Ты ведь мог бы сказать нам, что он там говорит.
– О! – сказал Парижанин. – Прислушайтесь сами, капитан, и сами всё поймете.
Едва Парижанин закончил фразу, как на носу вражеского брига вспыхнули две молнии, раздались два выстрела пушек и позади «Прекрасной Терезы» срикошетировали два ядра.
– Ах-ах! – произнес капитан Эрбель. – Похоже, что начинаются танцы для двух пар. Пьер, давай, давай же, надо быть учтивым кавалером! Пьер, подай руку даме! Пошли им парочку гостинцев!