Читатели знают, что ванврский филантроп отнюдь не являл собой образец благодарности.
Он бросил лошадь, не расседлав ее и не думая, что станется с трупом; по всей вероятности, животное должны были обнаружить лишь на следующее утро, так как оно пало у дома, а не на дороге. Господин Жерар торопливо отомкнул дверь, еще быстрее запер ее за собой на два замка и три задвижки, взбежал на второй этаж, вынес из комнаты, где хранилась обувь, огромный кожаный чемодан, затащил его в спальню и зажег свечу.
Там он немного передохнул… Сердце у него стучало так, что казалось: вот-вот оно разорвется. Он постоял, прижав руку к груди и пытаясь справиться с сердцебиением. Когда дыхание стало ровнее, он занялся подготовкой к отъезду, или, как говорят, стал укладываться.
Если бы самый непроницательный человек прятался сейчас в уголке этой спальни, он понял бы, что перед ним преступник: достаточно было увидеть, как бездумно г-н Жерар занимался делом, требующим обыкновенно сосредоточенности. Он бросал на дно огромного чемодана белье, верхнюю одежду из зеркального шкафа и ящиков комода, валил в одну кучу чулки и воротнички, рубашки и жилеты, засовывал сапоги в карманы фрака, а туфли — в рукава редингота. Он вздрагивал при малейшем шуме и останавливался, чтобы смахнуть рубашкой или полотенцем пот со своего бледного лица.
Когда пришло время запирать чемодан, тот оказался настолько забит, что г-н Жерар не смог закрыть его; он налег на него всем телом, но безуспешно. Тогда он наугад выбросил из чемодана охапку одежды и наконец закрыл его.
Затем он подошел к секретеру и достал из ящика, запиравшегося на два оборота ключа, портфель, в котором было на два не то на три миллиона ценных бумаг английских и австрийских банков: для такого случая он держал эти бумаги наготове.
Он снял пару двуствольных пистолетов, висевших в изголовье его кровати, быстро спустился с лестницы, побежал в конюшни, сам запряг пару лошадей в коляску. Он рассчитывал доехать в ней до Сен-Клу; там он наймет почтовый экипаж, поручит хозяину заботу о собственных лошадях до своего возвращения, а сам поедет в Бельгию.
Через двадцать часов, рассчитываясь с форейторами двойными прогонными, он пересечет границу.
Когда коляска была готова, он сунул пистолеты в карман дверцы, распахнул ворота, чтобы лишний раз не спускаться с козел, и поднялся в дом за вещами.
Чемодан оказался неподъемным. Господин Жерар попытался взвалить его на плечо, но понял, что это бесполезно.
Он решил дотащить его до кареты волоком.
Но в ту минуту как он наклонился, чтобы взяться за кожаную ручку, со стороны лестницы ему послышался едва уловимый шум, похожий на шорох одежды.
Он резко обернулся.
В темном дверном проеме возник белый силуэт.
Дверь напоминала нишу, белая фигура — статую.
Что означало это видение?
Кто бы это ни был, г-н Жерар отступил.
Призрак, словно с трудом отрывая ноги от земли, сделал два шага вперед.
Если бы не пошлая и гнусная физиономия убийцы, можно было подумать, что вы присутствуете на представлении «Дон Жуана», в тот момент как Командор, неслышно шагая по плитам пиршественной залы, заставляет отступать перед собой испуганного хозяина.
— Кто здесь? — спросил наконец г-н Жерар, стуча зубами от страха.
— Я! — отозвался призрак глухим голосом, словно исходившим из глубины склепа.
— Вы? — переспросил г-н Жерар, вытянув шею и пристально вглядываясь; он безуспешно пытался разглядеть вновь прибывшего: от страха ему словно упала на глаза пелена. — Кто же вы?
Призрак ничего не ответил и сделал еще два шага вперед. Он очутился в круге дрожащего света, отбрасываемого свечой, и опустил капюшон.
Пришелец и в самом деле походил на привидение: никогда более пожирающая худоба так деспотически не овладевала человеческим существом, никогда более мертвенная бледность не была разлита по человеческому лицу.
— Монах! — вскричал убийца тем же голосом, каким он сказал бы: «Я погиб!»
— Наконец-то вы меня узнали! — сказал аббат Доминик.
— Да… да… да… Я вас узнаю! — пролепетал г-н Жерар.
И, подумав, что вряд ли стоит опасаться физически слабого монаха, призванного выполнять на земле скромную и благочестивую миссию, он чуть смелее продолжал:
— Что вам от меня угодно?
— Я сейчас все объясню, — тихо проговорил монах.
— Не сейчас! — остановил его г-н Жерар. — Завтра… послезавтра.
— Почему не теперь же?
— Я на сутки уезжаю из Парижа, я очень спешу и не могу отложить свой отъезд ни на минуту.
— Вам все-таки придется меня выслушать, — настаивал монах.
— В другой раз, не сегодня, не сейчас.
Господин Жерар взялся за чемодан. Он сделал два шага к двери и потянул его за собой.
Монах отступил, загородив собой дверь.
— Вы не пройдете! — сказал он.
— Пустите! — взвыл убийца.
— Нет! — спокойно, но твердо возразил монах.
Господин Жерар понял, что между ним и этим живым призраком должно произойти нечто страшное.
Он бросил взгляд на то место, где обычно висели пистолеты.
Он только что сам их снял и отнес в коляску.
Он огляделся в поисках хоть какого-нибудь оружия.
Ничего!
Он судорожно порылся в карманах, надеясь обнаружить нож.
Нет!
— A-а! Ну да! Вы хотите меня убить, как убили своего племянника! — сказал монах. — Но даже если бы у вас в руках оказалось сейчас оружие, вам меня не убить. Господу угодно, чтобы я жил!
При виде его уверенного лица, слыша его торжественный голос, г-н Жерар почувствовал, как им снова овладевает ужас.
— Не угодно ли вам все-таки выслушать меня? — продолжал монах.
— Говорите! — скрипнул зубами г-н Жерар.
— Я пришел в последний раз, — печально обратился к нему монах, — просить вашего разрешения обнародовать вашу исповедь.
— Вы же требуете моей смерти! Это все равно, что отвести меня за руку на эшафот. Никогда! Никогда!
— Нет, я не требую вашей смерти. Если я получу ваше разрешение, освобождающее меня от клятвы хранить молчание, я не стану мешать вашему отъезду.
— Ну да! А как только я ступлю за порог, вы на меня донесете, сообщите обо мне по телеграфу, и через десять льё отсюда я буду арестован… Никогда, никогда!
— Даю вам слово, сударь — а вы знаете, я раб своего слова, — что я воспользуюсь этим разрешением завтра не раньше полудня.
— Нет, нет, нет! — повторил г-н Жерар, находя удовольствие в жестокости своего отказа.
— Завтра в полдень вы уже будете за пределами Франции.
— А если вы добьетесь моей выдачи?
— Я не стану этого делать. Я миролюбивый человек, сударь, и прошу, чтобы грешник раскаялся, а вовсе не требую его наказания, хочу не вашей смерти, а того, чтобы остался в живых мой отец.
— Никогда! Никогда! — завопил убийца.
— Это невыносимо! — проговорил аббат Доминик, словно разговаривая сам с собой. — Вы меня не слышите? Не понимаете моих слов? Не видите, как я страдаю? Не знаете, что я прошел восемьсот льё пешком, побывал в Риме, добивался от его святейшества разрешения обнародовать вашу исповедь и… и не получил такого разрешения?
Господину Жерару показалось, что над ним пролетела сама Смерть, но на сей раз она не задела его своим крылом.
Негодяй воспрял духом.
— Как вам известно, — сказал он, — ваше обязательство передо мной остается в силе. После моей смерти — да! Но пока я жив — нет!
Монах вздрогнул и машинально повторил:
— После его смерти — да! Пока он жив — нет!..
— Дайте же мне пройти, — продолжал г-н Жерар, — вы против меня бессильны.
— Сударь! — сказал монах и, раскинув белые руки в стороны, чтобы загородить преступнику путь, стал похож на мраморное распятие; сходство подчеркивала бледность его лица. — Вы знаете, что казнь моего отца назначена на завтра, на четыре часа?
Господин Жерар промолчал.
— Знаете ли вы, что в Лионе я слег от изнеможения и думал, что умру? Знаете ли вы, что, дав обет пройти весь путь пешком, я был вынужден одолеть сегодня около двадцати льё, так как после болезни смог продолжать путь лишь неделю назад?
Господин Жерар опять ничего не сказал.
— Знаете ли вы, — продолжал монах, — что я, благочестивый сын, сделал все это ради спасения чести и жизни своего отца? По мере того как на моем пути вставали преграды, я давал слово, что никакие препятствия не помешают мне его спасти. После этой страшной клятвы я увидел, что ворота, которые могли оказаться закрыты, незаперты, а вы не уехали, и я встречаю вас лицом к лицу, хотя все могло сложиться совсем иначе, верно? Не угадываете ли вы во всем этом Божью десницу, сударь?
— Я, напротив, вижу, что Бог не хочет моего наказания, монах, если Церковь запрещает тебе обнародовать исповедь; вижу, что ты напрасно ходил в Рим за папским разрешением!
Он угрожающе замахнулся, показывая, что, раз у него нет оружия, он готов сразиться врукопашную.
— Дайте же пройти! — прибавил он.
Но монах снова раскинул руки, загораживая дверь.
Все так же спокойно и твердо он продолжал:
— Сударь! Как вы полагаете: чтобы убедить вас, я употребил все возможные слова, мольбы, уговоры, способные найти отклик в человеческой душе? Вы полагаете, есть другой способ для спасения моего отца, кроме того, который я вам предложил? Если такой существует, назовите его, и я ничего не буду иметь против, даже если мне придется поплатиться за это земной жизнью и погубить душу в мире ином! О, если вы знаете такой способ, говорите! Скажите же! На коленях умоляю: помогите мне спасти отца…
Монах опустился на колени, простер руки и умоляюще посмотрел на собеседника.
— Не знаю я ничего! — нагло заявил убийца. — Дайте пройти!
— Зато я знаю такой способ! — воскликнул монах. — Да простит меня за него Господь! Раз я могу обнародовать твою исповедь только после твоей смерти — умри!
Он выхватил из-за пазухи нож и вонзил его негодяю в самое сердце.
Господин Жерар не успел даже вскрикнуть.
Он упал замертво.