— Я! — в один голос ответили те.
— Вот видишь, Броканта! — сказал Сальватор.
Старуха опустила голову.
— Это лишний раз доказывает, — философски прибавил молодой человек, глядя и на гадалку и на четырех дам, — что в грядущем мире не будет больше сирот, потому что матерью им станет общество!
— Хорошо бы! — не менее философски заметил Баболен и, ерничая, осенил себя крестным знамением.
Год спустя после этой сцены Рождественская Роза получила два миллиона, которые, сам того не желая, оставил ей после смерти г-н Жерар, и вышла замуж за нашего друга Людовика, ставшего знаменитым доктором и прославленным ученым.
Словно оправдывая пословицу, гласящую: «Все хорошо, что хорошо кончается» — Рождественская Роза с помощью любви вновь обрела здоровье. Это подтверждает, что Мольер, как и говорил Жан Робер, величайший доктор, какой только известен в целом свете, потому что создал пьесу «Любовь-целительница»!
XXXIVСЛАВА МУЖЕСТВУ НЕСЧАСТЛИВЫХ!
Шант-Лила узнала о смерти г-жи Камилл де Розан и аресте американского джентльмена от г-на де Маранда.
Принцесса Ванврская пролила слезу при воспоминании о своем бывшем возлюбленном и поспешила перевести разговор на другую тему.
Наши бедные парижские гризетки славятся тем, что готовы снять с себя последнюю рубашку ради первой своей любви, зато едва удостоят слезой последующих любовников.
— Он должен был именно так и кончить! — заметила она, когда г-н де Маранд сообщил ей, что Камилл в лучшем случае будет осужден на многие годы галер.
— Почему же, дорогая, вы думаете, — спросил г-н де Маранд, — что все, кто имели честь вас любить, кончают плохо? Это жестокая развязка!
— Они всего-навсего меняют одни кандалы на другие, — улыбнулась гризетка. — Кроме того, — прибавила она, насмешливо поглядывая на новоиспеченного министра финансов, — я не говорю, что все кончают именно так! Вот, например, ты, ненаглядный мой, не так уж много грешил на земле, и для тебя наверняка найдется отдельная ложа в раю. Кстати, о ложе и о рае: когда дебютирует синьора Кармелита?
— Послезавтра, — отвечал г-н де Маранд.
— Ты заказал мне открытую ложу, как я просила?
— Разумеется, — откликнулся галантный банкир.
— Покажи! — ласково пропела она, обвивая обеими руками шею г-на де Маранда.
— Вот, прошу, — отвечал тот, доставая из кармана билет.
Шант-Лила выхватила его и стала рассматривать, пунцовая от удовольствия.
— Я буду сидеть напротив принцесс?! — воскликнула она.
— Разве ты сама не принцесса?
— Ладно, смейтесь, — надула губки принцесса Ванврская. — А я вот была три месяца назад у Броканты, и она мне поклялась, что я дочь принца и принцессы.
— Это еще не все, малышка, она скрыла от тебя правду! Ты не просто принцесса, а королева, потому что найденыши — это короли всей земли.
— А пропащие люди служат у них министрами! — лукаво взглянув на банкира, вставила Шант-Лила. — Итак, я, наконец, увижу принцесс вблизи. Честно говоря, позавчера у меня было неудобное место в театре Порт-Сен-Мартен, где давали премьеру по пьесе вашего друга Жана Робера. Никак не могу вспомнить названия…
— «Гвельфы и гибеллины», — улыбнулся г-н де Маранд.
— Да, да, похоже на «Грелки и гобелены», — подхватила принцесса Ванврская. — Теперь уж я запомню. Куда ты пропал к концу пьесы, любимый?
— Я зашел в ложу к г-же де Маранд поздравить ее с успехом нашего друга Жана Робера.
— Или изменить мне, противный бабник, — перебила его Шант-Лила. — Кстати, о бабниках: это правда, что вы бегаете за всеми женщинами подряд?
— Так говорят! — самодовольно подтвердил г-н де Маранд и выпятил грудь. — Но если я и позволяю себе бегать за всеми женщинами, то останавливаюсь только возле одной.
— Она светская дама?
— Самая светская из всех мне известных.
— Принцесса?
— Принцесса крови.
— Я ее знаю?
— Разумеется, ведь это ты и есть, принцесса.
— А еще говорите, что вы у моих ног!
— Смотри! — сказал г-н де Маранд, опускаясь перед Шант-Лила на колени.
— Правильно, — покачала та головой. — Так и оставайтесь, вы заслужили наказания.
— Это награда, принцесса. Не ты ли сама только что говорила, что за свои добродетели я попаду прямо в рай?
— Я не так выразилась, — возразила гризетка. — Добродетели бывают разные, как, впрочем, и грехи. Иными словами, добродетели иногда оказываются грехами, а грехи — добродетелями.
— Например, принцесса?
— Грех любить женщину только наполовину, а добродетель — в полную силу.
— Я и не подозревал, что ты так сильна в казуистике, прелесть моя.
— Я некоторое время носила белье к иезуитам Монружа, они-то меня и наставили… — проговорила принцесса Ванврская, опустив глаза и покраснев.
— На путь истинный! — подхватил банкир.
— Да, — шепотом сказала Шант-Лила. — Да, — повторила она, с трудом подавив вздох.
— Ты не могла обратиться, красавица моя, к более образованным людям. Чему же такому тебя научили иезуиты, чего ты не знала?
— Тысяче разных вещей, которые я… не запомнила, — зарделась гризетка, хотя ее не так-то легко было вогнать в краску.
— Дьявольщина! — вскричал министр, поднимаясь. — Я вас оставлю, принцесса, из опасения напомнить вам нечто такое, что вы старательно забывали.
— Чертовски иезуитское бегство! — закусила губку Шант-Лила. — Но этим грехов все равно не искупить, — прибавила она и пристально посмотрела на г-на де Маранда.
— Назначьте сами сумму выкупа, — предложил банкир.
— Для начала встаньте на колени.
— Пожалуйста.
— Просите прощения за то, что оскорбили меня.
— Нижайше прошу меня извинить за оскорбления, хотя и не знаю, чем я провинился.
— Не знаете?
— Ну, конечно, раз говорю.
— Вы самый извращенный человек из всех мне известных.
— Исправьте меня, принцесса, и обратите в свою веру.
— Каким образом? — вздохнула Шант-Лила.
— Дай мне веру, девочка.
— Боюсь, что вера вас не спасет.
— Попытайся! — сказал г-н де Маранд, смутившись тем, какой оборот принимал разговор.
— Взгляни на меня! — приказала Шант-Лила, не сводя с банкира сладострастного взгляда своих больших глаз.
Под огнем этого взгляда г-н де Маранд потупился.
— Что с вами? — удивилась гризетка. — Уж не мальтийский ли вы рыцарь? Может, вы поклялись сохранять целомудрие?
Господин де Маранд принужденно усмехнулся.
— Дитя! — молвил он, беря руки принцессы в свои и целуя их. — Сущее дитя! — повторил он, не находя других слов.
— Признайтесь, что не любите меня! — проговорила Шант-Лила.
— Никогда я этого не скажу, — возразил банкир.
— Тогда скажите, что любите.
— Вот это уже лучше!
— Теперь… докажите мне это.
Господин де Маранд поморщился, словно давая понять: «Вот это уже хуже».
— Разве вы никого не ждете? — спросил он, то ли желая сменить тему разговора, то ли надеясь избежать нависшей над ним опасности, которая с каждой минутой становилась все более ощутимой из-за томных взглядов принцессы.
— Я жду только вас, — отвечала Шант-Лила.
Она была в этот день поистине восхитительна, наша принцесса Ванврская: алые розы щек, белые розы в прическе, жаркие губы, горящие глаза. Ее белая, немного длинная шея томно склонялась, как у лебедя; пышная грудь вздымалась от волнения.
Девушка была достаточно хороша и достаточно декольтирована, чтобы пробудить желание; окутанная голубой газовой вуалью, падавшей до самых пят, она невыразимо манила к себе, словно лазурный грот, в голубой эфир которого бросаешься очертя голову, не думая о возвращении.
Господин де Маранд был далек от того, чтобы недооценивать прелести этого зрелища, но еще дальше он был от того, чтобы их вкушать. Для него главное заключалось не в том — выйдет или не выйдет он из лазурного грота; главным было вступить на этот путь. Однако он решил не подавать виду и изо всех сил старался изобразить страсть.
Принцесса Ванврская — а она была женщиной до кончиков ногтей — на какое-то время впала в заблуждение. В душе она винила себя в холодности г-на де Маранда, относя его сдержанность на счет презрения, с каким банкир, должно быть, относился к ней.
Она попыталась ему помочь, обвиняя себя в легкомыслии, исповедуясь в собственных грехах, обещая исправиться и в будущем жить достойно, чтобы заслужить уважение благородного человека. Тщетная попытка, пустые усилия.
Господин де Маранд в страстном порыве сжал ее в объятиях и воскликнул:
— До чего же ты хороша, детка!
— Льстец! — заскромничала Шант-Лила.
— Я знаю не много столь же прелестных созданий, как ты.
— Вы меня не презираете?
— Чтобы я тебя презирал, принцесса?! — проговорил банкир, осыпая поцелуями ее руки от запястий до плеч.
— Значит, вы меня немножко любите?
— Люблю ли я тебя, моя красавица? Даже слишком!
Он приобнял девушку за шею и, любовно (насколько ему это удавалось) на нее поглядывая, сказал:
— Клянусь весной, цвета которой ты носишь! Клянусь цветком, чье имя ты позаимствовала! Я люблю тебя безгранично, принцесса. Я считаю, что ты одно из пленительнейших созданий, которые мне доводилось видеть в жизни. Ты удивительно похожа на одну из очаровательных девушек, украшающих свадебный пир в Кане Галилейской на картине Паоло Веронезе. Но я напрасно ищу, на кого ты похожа. Ты не похожа ни на какую другую женщину, только на себя. Вот почему я отношусь к тебе с такой нежностью; если немного постараешься, ты прочтешь это в моих глазах.
— В ваших глазах!.. Да!.. — невесело усмехнулась Шант-Лила.
Господин де Маранд встал и, прильнув к губам принцессы Ванврской, в утешение поцеловал ее более пылко, чем обыкновенно.
Девушка откинула голову назад и тихо прошептала или, вернее, выдохнула три слова, так много значащие в устах влюбленной:
— О мой друг!.. О мой друг!
Но друг, который в данных обстоятельствах был, несомненно, недостоин этого звания, то ли испугавшись по одному ему известным причинам слишком далеко зайти в этом деле, то ли будучи уверенным в том, что не сможет зайти достаточно далеко, собрался уже отступить, как вдруг случай, этот помощник умных людей, прислал ему подкрепление: в будуаре гризетки вдруг зазвенел звонок.