— Я не состою ни в каком тайном обществе, отец, и если и знаю что-то о будущем, то лишь потому, что читаю в прошлом. Я не знаю, готовится ли какой-нибудь тайный заговор, однако мне известно, что мощный заговор зреет у всех на виду, средь бела дня: это заговор добра против зла, и двое сражающихся приготовились к бою; мир замер в ожидании… Живите, отец! Живите!
— Да, Доминик! — вскричал г-н Сарранти, протягивая сыну руку. — Вы правы. Теперь я хочу жить, но разве это возможно? Ведь я осужден!
— Отец! Это мое дело!
— Только не проси для меня снисхождения, Доминик! Я ничего не хочу принимать от тех, кто двадцать лет воевал с Францией.
— Нет, отец! Положитесь на меня, и я спасу честь семьи. От вас требуется одно: подайте кассационную жалобу; невинный не должен просить снисхождения.
— Что вы задумали, Доминик?
— Отец! Я никому не могу открыться.
— Это тайна?
— Глубокая и нерушимая.
— Даже отцу нельзя ее открыть?
Доминик, взяв руку отца, почтительно поцеловал ее.
— Даже отцу! — подтвердил он.
— Не будем больше об этом говорить, сын мой… Когда я снова увижу вас?
— Через пятьдесят дней, отец… Может быть, и раньше, но не позднее.
— Я не увижу вас целых пятьдесят дней? — ужаснулся г-н Сарранти.
Он начинал бояться смерти.
— Я отправляюсь пешком в далекое странствие… Прощайте! Я отправляюсь сегодня вечером, через час, и не остановлюсь вплоть до самого возвращения… Благословите меня, отец!
На лице г-на Сарранти появилось выражение необычайного величия.
— Пусть Бог сопутствует тебе в тяжком странствии, благородная душа! — сказал он, простерев руки над головой сына. — Пусть он хранит тебя от ловушек и предательств, пусть поможет тебе отворить двери моей темницы, что бы ни было за ними — жизнь или смерть!
Взяв в руки голову коленопреклоненного монаха, он с горделивой нежностью заглянул ему в лицо, поцеловал в лоб и указал на дверь, опасаясь, видимо, расплакаться от переполнявших его чувств.
Монах тоже почувствовал, что силы ему изменяют; он отвернулся, пряча от отца слезы, выступившие у него на глазах, и поспешно вышел.
XXVIIIПАСПОРТ
Когда аббат Доминик выходил из Консьержери, пробило четыре часа.
У выхода монаха ждал Сальватор.
Молодой человек заметил, что аббат взволнован, и догадался, что творится в его душе; он понял: говорить о его отце значило бы бередить рану. Поэтому он ограничился вопросом:
— Что вы намерены предпринять?
— Отправляюсь в Рим.
— Когда?
— Как можно раньше.
— Вам нужен паспорт?
— Вероятно, паспортом мне могла бы послужить моя сутана, однако во избежание задержек в пути я бы предпочел иметь необходимые бумаги.
— Идемте за паспортом. Мы в двух шагах от префектуры. С моей помощью, надеюсь, вам не придется ждать.
Спустя пять минут они уже входили во двор префектуры.
В ту минуту как они переступали порог бюро паспортов, в темном коридоре на них налетел какой-то человек.
Сальватор узнал г-на Жакаля.
— Примите мои извинения, господин Сальватор, — проговорил полицейский, в свою очередь узнавая молодого человека. — На этот раз я вас не спрашиваю, какими судьбами вы здесь очутились.
— Отчего же, господин Жакаль?
— Я и так это знаю.
— Вам известно, что меня сюда привело?
— А разве в мои обязанности не входит все знать?
— Итак, я пришел сюда, дорогой господин Жакаль?..
— За паспортом, дорогой господин Сальватор.
— Для себя? — засмеялся Сальватор.
— Нет… Для этого господина, — отвечал г-н Жакаль, указав пальцем на монаха.
— Мы стоим на пороге бюро паспортов. Брат Доминик пришел со мной. Вы знаете, что мои занятия не позволяют мне уехать из Парижа. Стало быть, нетрудно догадаться, дорогой господин Жакаль, что я явился за паспортом для этого господина.
— Но я не только догадался, но и предвидел ваше желание.
— A-а! Предвидели…
— Да, насколько это позволительно при моей скромной прозорливости.
— Не понимаю.
— Сделайте одолжение и последуйте вместе с господином аббатом за мной, дорогой господин Сальватор! Возможно, тогда вы все поймете.
— Куда мы должны идти?
— В комнату, где выдают паспорта. Вы убедитесь, что бумаги господина аббата уже готовы!
— Готовы? — усомнился Сальватор.
— Ах ты, Господи! Ну, разумеется! — отозвался г-н Жакаль с добродушным видом, который он умел так хорошо на себя напускать.
— С описанием примет?
— Ну да! Не хватает лишь подписи господина аббата.
Они подошли к кабинету в глубине коридора напротив двери.
— Паспорт господина Доминика Сарранти! — приказал г-н Жакаль начальнику бюро, сидевшему за решетчатой конторкой.
— Пожалуйте, сударь, — отвечал тот, подавая паспорт г-ну Жакалю, а тот передал его монаху.
— Все в порядке, не так ли? — продолжал г-н Жакаль, пока Доминик с удивлением разглядывал официальную бумагу.
— Да, сударь, — промолвил Сальватор. — Нам остается лишь получить визу у его высокопреосвященства нунция.
— Это сделать просто, — заметил г-н Жакаль, запуская пальцы в табакерку и с вожделением втягивая понюшку табаку.
— Вы оказываете нам настоящую услугу, дорогой господин Жакаль, — признался Сальватор. — Не знаю, право, как выразить вам свою благодарность.
— Не будем об этом говорить; разве друзья наших друзей — не наши друзья?
При этих словах г-н Жакаль повел плечами с таким добродушным видом, что Сальватор взглянул на него с сомнением.
В иные минуты он был готов принять г-на Жакаля за филантропа, занимающегося полицейским сыском из человеколюбия.
Но именно в это мгновение г-н Жакаль бросил исподлобья взгляд, свидетельствовавший о сходстве с животным, название которого напоминало имя этого человека.
Сальватор зна́ком попросил Доминика подождать и произнес:
— На два слова, дорогой господин Жакаль.
— Хоть на четыре, господин Сальватор… на шесть, на весь словарный запас. Мне так приятно беседовать с вами, и, когда мне выпадает это счастье, я хотел бы, чтобы наша беседа длилась вечно.
— Вы очень добры, — отозвался Сальватор.
Несмотря на тщательно скрываемое отвращение к такому панибратству, он взял полицейского за руку.
— Итак, дорогой господин Жакаль, ответьте мне на два вопроса…
— С превеликим удовольствием, дорогой господин Сальватор.
— Зачем вы приказали сделать этот паспорт?
— Это первый вопрос?
— Да.
— Я хотел доставить вам удовольствие.
— Благодарю… Теперь скажите, как вы узнали, что мне доставит удовольствие паспорт, выданный на имя господина Доминика Сарранти?
— Потому что господин Доминик Сарранти — ваш друг, насколько я мог об этом судить в тот день, когда вы его встретили у постели господина Коломбана.
— Отлично! А как вы догадались, что он соберется в путешествие?
— Я не догадался. Он сам сказал об этом его величеству, прося пятидесятидневной отсрочки.
— Но он не говорил его величеству, куда отправляется.
— Эка хитрость, дорогой господин Сальватор! Господин Доминик Сарранти просит у короля отсрочки на полтора месяца, чтобы совершить путешествие за триста пятьдесят льё. А сколько от Парижа до Рима? Тысяча триста километров по дороге на Сиену, тысяча четыреста тридцать — через Перуджу. В среднем, стало быть, выходит триста пятьдесят льё. К кому может обратиться господин Сарранти при сложившихся обстоятельствах? Поскольку он монах, к папе: папа — король монахов. Ваш друг отправляется в Рим, чтобы попытаться заинтересовать короля монахов судьбой своего отца, и папа, возможно, обратится с просьбой о помиловании к французскому королю. Вот и все, дорогой господин Сальватор. Я мог бы заставить вас поверить в то, что я волшебник, но предпочитаю просто сказать вам правду. Теперь вы видите, что первый встречный способен путем последовательных умозаключений прийти к такому же выводу, что и я. Господину Доминику осталось, поблагодарив меня от вашего и своего имени, отправляться в Рим.
— Именно это он сейчас и сделает, — подтвердил Сальватор.
Он позвал монаха.
— Дорогой Доминик! Господин Жакаль готов принять вашу благодарность.
Монах приблизился, поблагодарил г-на Жакаля, а тот выслушал его с тем же благодушным видом, который он напускал на себя во все время этой сцены.
Два друга вышли из префектуры.
Некоторое время они шагали молча.
Наконец аббат Доминик остановился и положил руку на плечо задумавшемуся Сальватору.
— Я беспокоюсь, друг мой, — признался он.
— Я тоже, — отозвался Сальватор.
— Предупредительность этого полицейского кажется мне подозрительной.
— И мне… Однако давайте пойдем дальше: за нами, очевидно, следят.
— Зачем им мне помогать, как вы полагаете? — спросил аббат, вняв замечанию Сальватора.
— Не знаю, но мне кажется, что каким-то образом они в этом заинтересованы, тут вы правы.
— И вы верите, что ему хотелось доставить вам удовольствие?
— Ну, Боже мой, и такое возможно: человек этот весьма странный; иногда, неизвестно как и почему, его охватывают чувства, вроде бы не свойственные людям его профессии. Однажды ночью я возвращался через сомнительные городские кварталы и вдруг услышал в конце одной из улиц без имени или, вернее, с ужасным именем — Бойни, рядом с улицей Старого Фонаря, приглушенные крики. Я всегда при оружии — вы, должно быть, понимаете почему, Доминик. Я бросился в ту сторону, откуда доносились крики. С высоты скользкой лестницы, ведущей с улицы Бойни на улицу Старого Фонаря, я увидел человека, отбивающегося от трех нападавших, которые пытались через открытый люк сточного желоба спустить его в Сену. Я не стал сходить по лестнице: соскользнул под балюстраду и спрыгнул на улицу. Я был в двух шагах от боровшихся; один из них отделился от группы и пошел на меня с занесенной палкой. Пронзенный пулей, он в то же мгновение покатился в сточную канаву. При звуке выстрела двое других нападавших, видя такое дело, убежали, а я остался вдвоем с тем, кому Провидение послало меня на помощь столь чудесным образом. Это и был господин Жакаль. Я тогда знал его только понаслышке — как знают его все. Он представился и рассказал, как оказался в этом квартале: он собирался нагрянуть с обыском в вызывавшие подозрение меблированные комнаты на улице Старого Фонаря, в нескольких шагах от лестницы; прибыв за четверть часа до своих агентов, он спрятался за решеткой сточной канавы, как вдруг решетка распахнулась и на него набросились трое неизвестных. Это были в некотором роде посланцы от всех воров и убийц Парижа, поклявшихся разделаться с господином Жакалем: его слежка была для них настоящим бедствием. И они сдержали бы слово и покончили бы с ним, если бы, к несчастью для них, и в особенности для того, кто испускал теперь предсмертные хрипы у моих ног, я не пришел господину Жакалю на помощь… С этого дня господин Жакаль, сохранив ко мне некоторую признательность, оказывает мне и моим друзьям небольшие услуги, насколько позволяют его обязанности начальника сыскной полиции.