Далеко в Атлантике, длинный галс за длинным галсом, привычка моряцкой жизни вернулась с прежней силой. Каждый день следовала стабильная рутина, становившаяся все более терпимой — от мытья палуб при первых проблесках зари до отбоя, неизменная последовательность склянок, совершенно предсказуемая еда, ничего кроме моря и неба от края до края горизонта. Жизнерадостность вернулась практически до былого беззаботного уровня. И, как всегда, каждый вечер бурные переживания и энтузиазм приносили артиллерийские учения — учения с полным смертоносным зарядом и ядрами, нацеленными на плавучие мишени.
Пока «Сюрприз» ловил весты, Джек потратил больше пороха, чем купил бы на призовые от захвата шнявы.
Он оправдывался перед самим собой (никто другой, а уж тем более Стивен, не ставил под сомнение необходимость расходов) отсылкой к высокому стандарту быстрой и точной стрельбы, которой славился фрегат, и тем, что матросы слегка заржавели. А оркнейцы (некоторые из них притащили на борт арбалеты) вообще очень слабо представляли себе дружную дисциплинированную стрельбу. Но все же Джек отлично знал, что громоподобный рев, прорезывающее дым пламя и восторг от того, что плот из бочек в двух сотнях ярдов внезапно разлетается на куски во всплеске белой пены, а отдельные клепки взлетают высоко вверх, очень помогали поднять настроение и вернуть «Сюрприз» в состояние счастливого корабля — единственно возможного состояния для эффективной боевой машины, единственного корабля, каким приятно командовать.
Лишь в немногих исключительных случаях подобное состояние возникало спонтанно. Например, когда славной компании хороших матросов удавалось попасть на сухой, способный ходить круто к ветру корабль с эффективными уоррентами (самая важная фигура в этом отношении — боцман), пристойным набором знающих морское дело офицеров и строгим, но не тиранящим команду капитаном. В остальных случаях счастливый корабль нужно пестовать. У нижней палубы есть свои способы разобраться с абсолютно бесполезными матросами, выгоняя их из-за общего стола и устраивая им чудовищную жизнь. Но были и другие — с крепким характером и кое-каким образованием, способные устроить большие проблемы, если окажутся одновременно неуклюжими и разочарованными. На «Сюрпризе», например, рядовыми матросами служили восемь шелмерстонцев, раньше самостоятельно командовавших судами, а еще больше ходили помощниками и разбирались в навигации.
То же самое, хотя и в другой манере, можно было сказать и о кают-компании. Не вписывающийся в нее член этого маленького мирка может примечательно расстроить работу всего корабля. Мелкие недостатки, ничего не значащие в плавании к Гибралтару, могут принять гигантские размеры в ходе долгого назначения — пара лет на блокаде Тулона, например, или три года на африканской станции. Джек сомневался, умно ли он поступил, назначив Стэндиша казначеем почти исключительно на основе его превосходной игры на скрипке и рекомендации Мартина, знакомого с ним по Оксфорду, несмотря на отсутствие у Стэндиша опыта.
Но помимо музыкального дара, Джек редко, когда так ошибался в человеке. Скромность и робость, принесенные на борт нищим безработным Стэндишем, куда-то исчезли. Уверенность в ежемесячном доходе и стабильном положении развили в нем неприятную дидактическую многословность. И он, конечно, оказался некомпетентным. Джек писал Софи: «Я предполагал, что любой человек, наделенный здравым смыслом, может стать терпимым казначеем, но ошибался. Он попытался поначалу, но каждый раз, когда мы поднимаем брамсели, его мучает морская болезнь. Складывать и умножать он не умеет — у него не выходит один и тот же результат дважды. Так что он быстро разочаровался и теперь свалил все на своего стюарда и на баталера.
Достоинства у него все же есть. Он абсолютно честен (чего не скажешь обо всех казначеях), и весьма благородно с его стороны не заявлять всем, что он хороший пловец, после того как я вытащил его из воды. Еще он слушает внимательно, даже жадно, когда Стивен и Мартин объясняют ему маневры корабля или различие между планширем и спиркетингом [7]. Но помимо этих лекций (тебя бы они подбодрили), во время которых он молчит, он говорит, говорит, и говорит, и всё время о себе. Том, Вест и Дэвидж, у которых образования не больше, чем можно получить на корабле, и не слишком склонные к чтению, его стесняются (он же университет закончил), а Мартин удивительно великодушен. Но так продолжаться не может — мало того, что Стэндиш некомпетентный казначей, так еще и до обидного глуп».
Джек прервался, вспомнив случай во время последнего его обеда в кают-компании, когда посередине долгой истории Стэндиша кто-то сказал:
— Я не знал, что вы были школьным учителем.
— О, только непродолжительное время, когда от меня отвернулась удача. У нас, людей с университетским дипломом, всегда есть прибежище — в случае временных затруднений можно укрыться в школе, если есть степень.
— Прекрасная задача — учить юношей стрелять, — заметил Стивен.
— О нет, — воскликнул Стэндиш. — Мои обязанности были более возвышенными. Я вдалбливал в них Лили и греческий[8]. Другой человек учил их фехтованию, стрельбе из лука и пистолета и тому подобному.
Джек вернулся к перу: «Но особенно меня беспокоит музыка. Мартин — не слишком одаренный исполнитель, и Стэндиш его постоянно поправляет. Объясняет, что у него неправильная аппликатура и техника владения смычком, критикует, как он держит инструмент, его чувство темпа и ритма. Уже предложил несколько советов Стивену, и думаю, что когда достаточно осмелеет, проделает то же и со мной. Я очень сильно ошибался, считая, что смогу играть вторую скрипку при таком человеке. Нужно найти какие-то вежливые извинения. Музыка его и впрямь небесная (за гранью моего понимания, как такой человек может в ней растворяться и играть прекрасно), но от встречи сегодня вечером я ничего хорошего не жду. Может, ее и не будет. Море начинает слегка волноваться».
Джек остановился, перечитал последнюю страницу и покачал головой. Софи не любит критиканство — оно ее беспокоит, и в детстве она наслушалась достаточно придирок. А в письме критиканство может звучать еще грубее, чем сказанное устно. Он смял листок и швырнул его в корзину для бумаг (кладезь информации для Киллика и тех, кому он доверял), и в это время услышал команду Пуллингса: «Поднять фор-брамсель», а сразу после этого — дудку боцмана.
Музыкального вечера не получилось, только Обри и Мэтьюрин тихо бренчали знакомые мотивы (одинаково посредственно), и час или около того упражнялись в своей любимой импровизации на тему, когда один предлагал, а второй подхватывал. Иногда в ней они возносились значительно выше своего посредственного уровня благодаря глубокому взаимопониманию, по крайней мере в этой области. Стэндиш прислал свои извинения — сожалеет, что недомогание не позволило ему иметь честь и т.д. А Мартин в двойной роли помощника хирурга и старого знакомого сидел рядом с горемычным казначеем, держа таз.
Не было музыки, и когда они достигли зоны вестов — энергичный ветер дул немного с норда, так энергично, что «Сюрприз» несся вперед в полный бакштаг с двумя рифами на марселях со скоростью девять и даже десять узлов, брыкаясь в нижней точке затяжной бортовой и килевой качки в не делающей ему чести манере.
Прекрасный ветер держался день за днем, ослабев только на подходе к островам Берленгаш. Вечером Мартин вывел Стэндиша на палубу, чтобы их показать — грубые иззубренные скалы далеко в беспокойном океане под беспокойным небом на темном горизонте. Казначей приник к поручню, жадно глядя на первые крупицы суши после Малин-Хед. Одежда на нем болталась.
— Надеюсь, что вы в лучшей форме, мистер Стэндиш, — обратился к нему Джек Обри. — Даже таким спокойным ходом мы на рассвете увидим мыс Лиссабона, а если повезет с приливом, то пообедаем на площади Черной лошади. Ничего так не улучшает самочувствие, как плотная трапеза.
— Но перед этим, — вмешался Стивен, — мистеру Стэндишу стоит посоветовать съесть пару яиц всмятку и немного размягченных галет, как только его желудок сможет их принять. Потом ему рекомендован крепкий, восстанавливающий, животворящий сон. Что же до яиц, я слышал, что две принадлежащих кают-компании курицы провозгласили, что утром снесли яйца.
И они действительно увидели мыс Лиссабона незадолго до яркого сверкающего рассвета. Земля дохнула на них ароматным теплым ветерком. В это время они прошли мимо семидесятичетырехпушечного ЕВК «Бризей» — облако парусов мористее — очевидно идущего домой из Лиссабона и выжимающего все возможное из более сильного ветра вдали от берега. Джек приспустил марсели, как положено перед кораблем его величества. «Бризей» под командованием дружелюбного моряка по фамилии Лампсон ответил на салют и поднял сигнал, из которого разобрать удалось только слово «счастливый».
Но с приливом не повезло. Ароматный теплый ветерок дарил наслаждение для тех, кто соскучился по суше, но помешал «Сюрпризу» пройти песчаные наносы в устье Тежу. Пришлось ждать на якоре окончания стояния отлива вплоть до того, как лоцман согласился провести корабль в порт.
На воде, спокойной как озеро, Стэндиш, съев вечером предписанные два яйца и проведя ночь спокойно, сначала выхлебал три пинты растворимого супа, загущенного овсянкой, а потом уничтожил солидное количество ветчины. Его дух чудесным образом восстановился, и, оставаясь все еще слабым, он осилил подъем на марс, где Стивен и Мартин собирались разъяснить ему операцию по снятию с якоря.
Внизу, на квартердеке, лоцман закончил рассказ о том, как «Уэймут», полагаясь на собственное знание реки, разбился на мели. Прямо тут, три румба по правому крамболу, меньше чем в миле отсюда.
— А всё из-за нежелания платить лоцману.
— Очень плохо, согласен. — признался Джек. — Экипаж спасли?
— Немногих. — неохотно признал лоцман. — Но и те оказались жестоко искалеченными. Теперь же, сэр, как только вы прикажете, думаю, можем начинать.