ое), а признаков угасания бесконечного энтузиазма Фокса вовсе не наблюдалось.
Прислушиваясь к неразборчивым, но однозначно озлобленным голосам за тонкой переборкой, он размышлял о разных вещах. Разум Стивена впал в расслабленное послеобеденное состояние, колеблясь между сном и явью. В какой-то момент ему вспомнился ресторан «У Четырех судов» в Дублине, невероятно отчетливый и детальный образ этого места. Он сидел в дальнем конце зала и увидел, как мужчина открыл дверь, взглянул на длинное, полное народу помещение (было время судебной сессии) и после секундного раздумья зашел внутрь с наигранной небрежностью, держа руки в карманах и не сняв шляпу, а потом занял одно из немногих свободных мест неподалеку от Стивена. Ничего примечательного в нем не было, разве что он чувствовал себя не в своей тарелке, ощущал, что он здесь подозрителен, сожалел об этом и вел себя еще более подозрительно, развалившись на стуле с вытянутыми ногами.
Вскоре стало ясно, что это еще и недружелюбный тип. Когда ему принесли меню, он начал расспрашивать о каждом блюде: «А баранина хорошо выдержанная? Пастернак внутри не жесткий? Молодая говядина от бычка или телки?» В конце концов он заказал толченый картофель с капустой и маслом, кусок говяжьей вырезки и полпинты шерри. К этому времени он отчетливо осознавал, что раздражает окружающих, и ел нарочито неделикатно, положив локти на стол, источая враждебность и вызов.
— Если мое внутреннее «я» предлагает мне аналогию, — озвучил мысли Стивен, возвращаясь разумом к настоящему, — то я не могу поздравить его с удачей. Упущен важный фактор триумфа и интенсивной радости. Единственный важный аспект — подозрение, что он непопулярен, и его огромные усилия для того, чтобы его проклинали.
Стивен никогда не любил Фокса и полностью не доверял ему, но до подписания договора они вполне ладили. Во время переговоров, когда Стивен дал посланнику возможность раз за разом наносить Дюплесси удары с фланга и (о чем Фокс прекрасно знал) добился поддержки большинства в совете, без чего казнь Абдула не принесла бы дипломатических плодов, они неплохо работали вместе. Фокс трогательно благодарил за помощь в решении проблемы с Ледвардом и Рэем. Но он впал во что-то вроде затяжного опьянения или экзальтации еще на церемонии подписания соглашения, конечной цели их плавания, и с тех пор относился к Стивену откровенно некрасиво.
Дело не только в пренебрежении гостем на том злополучном обеде. Имелось множество мелких знаков и настойчивое утверждение его персонального, без чьей-то помощи, успеха. Пусть даже в несдержанной болтовне во время той беспросветной трапезы Фокс не выдал настоящей роли Стивена, но предположение о том, что он хотел присвоить все заслуги себе, в данных обстоятельствах не выглядело неблагородным. Что о нем подумает Раффлз? Какие выводы он сделает, глядя на нынешнего Фокса? Что скажет Блейн?
Очень странное состояние. Вот человек реальных талантов, презиравший «старых пердунов», извинявшийся за них, но теперь он же бражничает в их компании и слушает их вовсе не деликатную лесть. Общеизвестно, что скоро освободится должность губернатора Бенкулена. Они все заверяли, что Фокс должен стать очевидной кандидатурой. Его это радовало, но по-настоящему он жаждал рыцарства. Он был уверен, или почти уверен, что договор принесет ему титул. Ничто не могло умерить его желание вернуться в Англию как можно быстрее. Он даже рассматривал возможность чрезвычайно трудного сухопутного путешествия.
— Есть тут какой-то изъян, серьезное нарушение, — озвучил мысль Стивен. — Всегда ли оно присутствовало? Мог ли я его заметить? Каков прогноз? — Он покачал головой и громко посетовал: — Как бы мне хотелось проконсультироваться с доктором Уиллисом.
— Кто такой этот доктор Уиллис? — спросил Джек, открывая дверь.
— Великий специалист в умственных расстройствах. Он наблюдал короля во время первой его болезни. В годы моей юности он был добр ко мне, и будь он жив, я бы докучал ему вопросами. Могу ли я вместо этого расспросить тебя, или это будет не вовремя, невежливо и неуместно?
На лице Джека читалось, что встреча оказалась неприятной, но Стивен не думал, что Фокс, даже купаясь в лучах славы и пребывая в восторженном состоянии ума, имеет столько авторитета, чтобы доставить Джеку Обри серьезное беспокойство. Так что ответ его не удивил.
— Ох, короткая неприятная беседа, как я и думал. Но, по крайней мере, я считаю, что проблема решена. Повторений не будет. – Чуть позже, отстраненно и разочаровано он пояснил — почему, я не скажу, но все к этому шло еще с отбытия из Пуло Прабанга. Но я все же надеялся, что еще несколько дней обойтись без стычек. Очень неприятно, когда на борту такая вражда. Буду очень рад выкинуть их прочь. «Мускат утешения» — возможно, «роза восторга» — наверное, но «цветок вежливости»... сорняк. Помимо всего прочего, не могу я с легкостью играть, когда рядом такая злоба. Мы не музицировали с момента отплытия. Но даже с таким ветром мы где-то к завтрашнему полудню достигнем нашей зоны крейсирования. Потом всего лишь неделя плавания туда-сюда, если Тома там еще нет или он не оставил послание, а затем — пара дней ходу до Батавии. Может, там нас будут ждать новости из дома. Господи, как же я жажду узнать, как там идут дела.
— И я тоже, — воскликнул Стивен. — Хотя все еще нет возможности получить весточку о Диане и нашей дочери. Иногда, думая об этой маленькой душе, я становлюсь довольно сентиментальным.
— Несколько месяцев плача, криков и пеленок тебя излечат. Нужно быть женщиной, чтобы выносить ребенка.
— Я так всегда и считал.
— Великолепно, доктор Паяц. Но все равно остаются чертовски неприятные слухи о банкротстве банков. Хотел бы услышать опровержение.
Еще позже, лежа на поверхности теплого Южно-Китайского моря рядом с яликом Стивена (с распущенными, будто ковер из желтых водорослей, волосами), он поделился:
— Приглашу их на обед послезавтра, чтобы ответить на тот примечательный пир. Не желаю выглядеть жалко и знаю, что полагается ему по должности.
— Тем не менее, Джек, прошу следить за собой. Фокс — человек необычайно мстительный, и он юрист. Если он вернется домой, затаив хоть сколь-нибудь значительную обиду, тебе это может повредить, невзирая на твое положение. Какое-то время к нему будут прислушиваться власть имущие.
— О нет, я не подставлюсь. Видел немало пост-капитанов, хороших моряков, которым отказывали в назначениях после того, как они повелись на провокации.
Ветер совершенно стих, как обычно за час до заката, и корабль неподвижно замер. Но солнце висело уже недалеко от горизонта, ветер вернется с его заходом. Джек крикнул Стивену накренить шлюпку и втянулся в крохотный ялик, перевалив свои семнадцать стоунов через планширь так, что ялик едва не ушел под воду.
— Кажется, ты когда-то рассказывал, что в детстве учил греческий, — вспомнил Стивен, мягко гребя к фрегату.
— Точнее, меня учили, — рассмеялся Джек. — Ну, или пытались учить, вколачивая эту мудрость. Но не скажу, будто я что-то выучил. В любом случае, не дальше зеты.
— Ну, я тоже не знаток греческого, но дошел до ипсилона. И тогда узнал слово «гибрис». Некоторые авторы используют его для описания высокомерной гордости собственной силой или достижениями, открытого, неосмотрительного ликования и торжества.
— Ничто не может принести большей неудачи.
— Ничто не может быть менее благочестиво, а это, наверное, близко. Ирод был, наверное, повинен в гибрисе, прежде чем его съели черви.
— Моя старая нянька... Табань же! Другим веслом, живее!
Старая нянька Джека знала отличное средство для червей, точнее против червей, но про него забылось во время прискорбного столкновения в кораблем, вытаскивания Мэтьюрина со дна шлюпки и вылавливания весел. Джека, когда он все-таки поднялся на борт, встретил на шкафуте Киллик, а Ричардсон, Эллиот, один из юных джентльменов и два рулевых поспешили прикрыть, после чего капитана обернули большим полотенцем. Вся команда знала, какие ветры дуют, и, хотя их самих ситуация совершенно не беспокоила, но они не желали, чтобы Фокс и «старые пердуны» видели капитана в чем мать родила.
Вечером, после боевой тревоги, когда впервые после визита султана орудия «Дианы» заговорили в полную силу, сделав три залпа за вполне достойные четыре минуты двадцать три секунды, и переборки уже установили на место, Джек позвал своего стюарда.
— Киллик, я приглашаю его превосходительство со свитой на обед. Не завтра, потому что хочу широко развернуться, а через день. Пять джентльменов, мистер Филдинг, доктор и я. Тебе стоит опустить шерри и кларет глубоко за борт спозаранку, и пусть серебро по-настоящему сияет. Хочу еще перекинуться словечком с моим коком и Джемми-Птичником.
По совершенно ясной любому моряку логике, черепахи попадали в разряд домашней птицы, по крайней мере в вопросах ухода за ними. Джемми-Птичник в жизни не видел столь оживленного и симпатичного существа, чем большая из двух черепах в его хозяйстве. Вторая, кажется, «угрюмая и какая-то робкая». Что же до маленьких яванских гусей, так у него есть четыре первоклассных птицы, прямо-таки рвущихся на вертел. Четырех птиц для восьми господ вполне хватит, даже с запасом на хорошие манеры. Капитанский кок, одноногий негр с Ямайки, сверкая улыбкой, заверил, что если какое-то блюдо он и может послать к столу самого короля Георга, так это гуся. А уж что с черепахами делать, он точно знает — его от материнской груди отучали черепашьим филе.
— Весьма неплохо, — признал Джек. — Мне жаль было бы держать это дело в подвешенном состоянии. — Написав приглашение и отослав его, он предложил: — Раз музицировать мы не можем, почему бы не сыграть партию в пикет? Годы прошли с тех пор, как мы последний раз садились за карты.
— Буду очень рад.
Стивен был рад лишь в определенном смысле. Он всегда, без вариантов, с поразительной регулярностью обдирал Джека Обри как липку, как и большинство других соперников в этой игре. Хотя деньги сейчас не имели значения, все равно приятно видеть, как его квинта выигрывает у Джека на одно очко, как его старшая терция торжествует над младшей и как с гордостью объявленная Джеком септима побивается почти невиданным октетом. Но с другой стороны, он был недоволен, его беспокоило, что удача утекает на пустяки. Хотя игра, конечно, требовала умения, успех такого рода целиком зависел от удачи. Если человеку на его долю отпущено лишь ограниченное количество удачи, стыдно спускать ее на щепоти.