Охая, недоумевая и оглядываясь, старуха обошла бочку. Она опустила руку в воду и поднесла её к носу. Потом подбежала к крыльцу проверить, цел ли замок у двери. И наконец, не зная, что и думать, она стала стучать в окно соседке.
Тимур засмеялся и вышел из своей засады. Надо было спешить. Уже поднималось солнце. Коля Колокольчиков не явился, и провода всё ещё исправлены не были…
Во двор того дома, откуда пропала коза и где жила бабка, которая поколотила бойкую девчонку Нюрку, привезли два воза дров.
Ругая беспечных возчиков, которые свалили дрова как попало, кряхтя и охая, бабка начала укладывать поленницу. Но эта работа была ей не под силу. Откашливаясь, она села на ступеньку, отдышалась, взяла лейку и пошла в огород. Во дворе остался теперь только трёхлетний братишка Нюрки — человек, как видно, энергичный и трудолюбивый, потому что едва бабка скрылась, как он поднял палку и начал колотить ею по скамье и по перевёрнутому кверху дном корыту.
Тогда Сима Симаков, только что охотившийся за беглой козой, которая скакала по кустам и оврагам не хуже индийского тигра, одного человека из своей команды оставил на опушке, а с четырьмя другими вихрем ворвался во двор. Он сунул малышу в рот горсть земляники, всучил ему в руки блестящее перо из крыла галки, и вся четвёрка рванулась укладывать дрова в поленницу. Сам Сима Симаков понёсся кругом вдоль забора, чтобы задержать на это время бабку в огороде. Остановившись у забора, возле того места, где к нему вплотную примыкали вишня и яблони, Сима заглянул в щёлку.
Бабка набрала в подол огурцов и собиралась идти во двор.
Сима Симаков тоненько постучал по доскам забора.
Бабка насторожилась. Тогда Сима поднял палку и начал ею шевелить ветви яблони.
Бабке тотчас же показалось, что кто-то тихонько лезет через забор за яблоками. Она высыпала огурцы на межу, выдернула большой пук крапивы, подкралась и притаилась у забора.
Сима Симаков опять заглянул в щель, но бабки теперь он не увидел. Обеспокоенный, он подпрыгнул, схватился за край забора и осторожно стал подтягиваться.
Но в то же время бабка с торжествующим криком выскочила из своей засады и ловко стегнула Симу Симакова по рукам крапивой. Размахивая обожжёнными руками, Сима помчался к воротам, оттуда уже выбегала закончившая свою работу четвёрка.
Во дворе опять остался только один малыш. Он поднял с земли щепку, положил её на край поленницы, потом поволок туда же кусок берёсты.
За этим занятием и застала его вернувшаяся из огорода бабка… Вытаращив глаза, она остановилась перед аккуратно сложенной поленницей и спросила:
— Это кто же тут без меня работает?
Малыш, укладывая берёсту в поленницу, важно ответил:
— А ты, бабушка, не видишь — это я работаю.
Во двор вошла молочница, и обе старухи оживлённо начали обсуждать эти странные происшествия с водой и дровами. Пробовали они добиться ответа у малыша, однако добились немногого. Он объяснил им, что прискочили из ворот люди, сунули ему в рот сладкой земляники, дали перо и ещё пообещали поймать ему зайца с двумя ушами и четырьмя ногами. А потом дрова покидали и опять ускочили.
В калитку вошла Нюрка.
— Нюрка, — спросила её бабка, — ты не видела, кто к нам сейчас во двор заскакивал?
— Я козу искала, — уныло ответила Нюрка. — Я всё утро по лесу да по оврагам сама скакала.
— Украли! — горестно пожаловалась бабка молочнице. — А какая была коза! Ну, голубь, а не коза. Голубь!
— Голубь! — отодвигаясь от бабки, огрызнулась Нюрка. — Как почнёт шнырять рогами, так не знаешь, куда и деваться. У голубей рогов не бывает.
— Молчи, Нюрка! Молчи, разиня бестолковая! — закричала бабка. — Оно, конечно, коза была с характером. И я её, козушку, продать хотела. А теперь вот моей голубушки и нету.
Калитка со скрипом распахнулась. Низко опустив рога, во двор вбежала коза и устремилась прямо на молочницу. Подхватив тяжёлый бидон, молочница с визгом вскочила на крыльцо, а коза, ударившись о стену, остановилась.
И тут все увидали, что к рогам козы крепко прикручен фанерный плакат, на котором крупно было выведено:
Я коза-коза,
Всех людей гроза.
Кто Нюрку будет бить,
Тому худо будет жить.
А на углу за забором хохотали довольные ребятишки.
Воткнув в землю палку, притоптывая вокруг неё, приплясывая, Сима Симаков гордо пропел:
Мы не шайка и не банда,
Не ватага удальцов.
Мы весёлая команда
Пионеров-молодцов.
У-ух ты!
И, как стайка стрижей, ребята стремительно и бесшумно умчались прочь.
Александр ТвардовскийРассказ танкиста(Баллада)
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
А как зовут, забыл его спросить.
Лет десяти — двенадцати. Бедовый,
Из тех, что главарями у детей,
Из тех, что в городишках прифронтовых
Встречают нас как дорогих гостей,
Машину обступают на стоянках.
Таскать им воду вёдрами — не труд,
Приносят мыло с полотенцем к танку
И сливы недозрелые суют…
Шёл бой за улицу. Огонь врага был страшен,
Мы прорывались к площади вперёд.
А он гвоздит — не выглянуть из башен,—
И чёрт его поймёт, откуда бьёт.
Тут угадай-ка, за каким домишкой
Он примостился, — столько всяких дыр,
И вдруг к машине подбежал парнишка:
— Товарищ командир, товарищ командир!
Я знаю, где их пушки. Я разведал…
Я подползал, они вон там, в саду…
— Да где же, где?.. — А дайте я поеду
На танке с вами. Прямо приведу.
Что ж, бой не ждёт.
— Влезай сюда, дружище! —
И вот мы катим к месту вчетвером.
Стоит парнишка — мины, пули свищут,
И только рубашонка пузырём.
Подъехали. — Вот здесь, — И с разворота
Заходим в тыл и полный газ даём.
И эту пушку, заодно с расчётом,
Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.
Я вытер пот. Душила гарь и копоть:
От дома к дому шёл большой пожар,
И, помню, я сказал: — Спасибо, хлопец! —
И руку, как товарищу, пожал…
Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
Но как зовут, забыл его спросить.
Н. НадеждинаОдин день маленькой разведчицы
В 106-й школе города Ленинграда на двери одного из классов прибита дощечка: «Здесь училась героическая партизанка Лариса Михеенко». Летом 1941 года Лара гостила у бабушки в деревне Печенёво. Здесь её застала война. Четырнадцатилетняя пионерка вступила в партизанский отряд. В ноябре 1943 года Лара погибла при выполнении задания.
Мы печатаем рассказ об одном дне из жизни Лары.
Была та утренняя рань, когда в деревне доят коров. В хлеву слышен и голос хозяйки — она уговаривает свою Бурёнку стоять спокойно, — и частые удары о дно ведра тугих тёплых струй молока. А в домах ещё по-ночному тихо, утро едва занялось, небо ещё не голубое, а белёсое, будто его облили молоком.
В эту пору в одном из домов деревни Тимоново распахнулось окно. На грядки выпрыгнули две девочки. Шурша огуречной ботвой, опрокидывая хрупкие голубоватые стебли мака, они пробежали по огороду и, добравшись до реки, как были в платьях, с размаху бросились в воду.
Лара переплыла реку первой и, протянув руку, потащила Раю вслед за собой в чащу камышей.
На воде с глухим бульканьем рябили круги — рыба играла на утренней заре. Но ни одного звука не доносилось с противоположного берега, где стоял дом, в котором девочки провели ночь взаперти…
Разведчицам было дано задание пробраться в Морозово; но по дороге, в Тимонове, их задержал немецкий патруль. Девочки хорошо знали дом, в который их привели: здесь раньше была изба-читальня, а теперь перед ними, упёрши руки в бока, стояла хозяйка, жена раскулаченного Антона Юркина.
— Никак, печенёвские Ларька да Райка? Зачем пожаловали?
— Мы нанимаемся рожь жать.
— Жать, значит? Что посеешь, то и пожнёшь. Так-то… Нет тут больше вашей читальни, тут опять мой собственный дом.
Всю ночь бабой-ягой сидела у окна Антонова жена, стерегла девочек, лежавших на печи. Но, когда стало рассветать, женщина не утерпела, пошла доить корову.
Под окнами прохаживался часовой, но девочки знали, что в другой половине дома есть ещё окно, которое выходит на огород…
Из своей камышовой засады они видели сейчас и это окно и всю юркинскую усадьбу. Там царила тишина.
— Ещё доит! — сказала Лара. — Надо, пока не спохватилась, подальше уйти…
Из осторожности пошли камышами. Лара была самой младшей в партизанском отряде, её сперва даже не хотели принимать из-за возраста, а потом увидели, что эта девочка ни в смелости, ни в стойкости не уступит старшим. И сейчас, пробираясь в камышах, она не отставала от Раи, которая была на два года старше. Мокрое платье хлестало по ногам, девочку знобило, от голода и бессонной ночи мутилось в глазах.
— Замёрзла? — спросила Рая.
— Ничуть не замёрзла!
— Да разве ты скажешь! А у самой зубы стучат.
Вода в реке всё розовела и розовела, и, когда девочки подошли к Печенёву, где жили бабушка Лары и мать Раи, из-за горушки блеснул огромный край солнца.
— Завернём к маме, больше негде укрыться, — сказала Рая.
К дому Раиной мамы можно было подойти незаметно — на усадьбе росла ещё не сжатая рожь. Когда Раина мать увидела две фигурки, словно перепёлки вынырнувшие из ржи, она тихо ахнула.