– Признаю, слега перебрал с пиротехникой. Статист, дурак, бросил два заряда, а не один. Вот и жахнуло.
– Жахнуло знатно. В соседних домах как бы стекла не повылетали. Народ и так сейчас встревожен вестями с фронта, а тут вы еще со своими съемками. Но вынужден признать, вышло недурно. Весьма.
Зинштейн шутливо поклонился, развел руками.
– Сергей Михайлович, может, коньячку за знакомство? Исключительно полезно для внутреннего сугрева после обеда и душевного равновесия. А?
Уволенный пиросценарист остро посмотрел на Щепкина, развел руками:
– Извиняюсь, пока на мели. Причину сами видели и слышали.
– Так я угощаю. В чем проблема?
Половой примчался на зов капитана, выслушал, бормотнул «сей момент» и действительно вернулся через пару минут, неся поднос с двумя рюмками. Живо прибрал пустую посуду, поклонился и пропал.
Выпили, отсалютовав друг другу на европейский манер, без всегдашнего русского чоканья.
– А что же теперь, Сергей Михайлович? Смените команду?
– Простите? – не понял Зинштейн.
– Спортивный термин. Перейдете к другому режиссеру. В Питере сейчас хватает маститых…
Зинштейн брезгливо поморщился.
– Увольте. Опять бегать на поводу у новой знаменитости? Снимать типажные картины о неразделенной любви и пылкой страсти? Помогать ставить безвкусицы в стиле дешевых американских боевичков? Впрочем… – Зинштейн посмотрел на пустой стол. – Голодный желудок чужд излишней щепетильности. Может, и пойду.
– А если попробовать собственные силы? Вы же об этом мечтаете?!
Зинштейн покачал головой:
– Мечтаю!.. Какое пошлое слово. Мещанская сказка для бедных волей, для моральных импотентов. Я творю шедевры и создаю легенду! Пусть в мыслях, пусть вчерне, но творю! Зная, что однажды смогу это воплотить в жизни! Я отвергаю спорные условности старого искусства и иду вперед, к новым реалиям.
– Да, эти реалии я сегодня видел, – прервал заумную тираду собеседника Щепкин. – До сих пор в ушах звон. Впрочем, вы правы, не стоит ограничивать себя нынешним днем. Хотя само искусство синематографа весьма молодо.
– Тот, кто не стремится вперед, рискуя и экспериментируя, неизменно откатывается назад, – враз поскучнел Зинштейн. – День простоя приносит годы разочарований. Нельзя вечно мыслить одними и теми же категориями. Однако сейчас на пути моих… замыслов стоит одно небольшое, но значительно препятствие. Именуется оно просто – наличность. Капитал! Без которого все замыслы и планы просто тлен.
Похоже, этот спич Зинштейн готовил к какому-то разговору, может, даже с незабвенным Львом Яновичем, изгнавшим его днем с площадки. Однако на Щепкина особого впечатления спич не произвел. Но дал ответ на интересующий вопрос.
– В таком случае я попробую протянуть вам руку помощи. Если так можно высказаться. А?
Зинштейн вышел из образа обличителя и правдоборца, вопросительно посмотрел на капитана и вполне нормальным голосом спросил:
– Что вы имеете в виду?
Вместо ответа Щепкин подозвал полового и велел повторить заказ.
– За воплощение замыслов! – пояснил он Зинштейну. – И за сотворение шедевра.
Вторая рюмка явно пробила каркас скепсиса у Зинштейна, и на собеседника он уже смотрел вполне благожелательно.
Поняв, что клиент дозрел и можно переходить к делу, Щепкин чуть нагнулся вперед и сказал:
– Давно мечтал снять фильм. Даже не фильм, а шедевр. Вулкан! Но потом понял, что сам такого никогда не сделаю. Ибо ничего не понимаю в синематографе. И тогда решил найти умного знающего режиссера, талантливого сценариста, прекрасных актеров… И поддержать дело деньгами. Чтобы хватило на все. Думал об этом давно, а вот сегодня понял, что далее ждать не намерен. Ибо нереализованная мечта сродни протухшему пирогу – воняет страшно и нагоняет тоску. Согласны?
Зинштейн неопределенно пожал плечами. Трудно спорить с богачом, которому вожжа под хвост попала. Он готов швырять деньги направо и налево, лишь бы все было по его.
– Вам виднее. Ваша мечта, ваши деньги…
– Верно. И мой ум! А ум как раз подсказывает, что без профессионала здесь не обойтись. И вот судьба сперва везет меня на ту улицу, а потом сводит с вами. Сергей Михайлович, мне вас сам бог послал!
– Скорее, Лев Янович, – усмехнулся Зинштейн. – И что вы хотите?
– Чтобы вы сняли мне фильм!
Зинштейн откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Щепкина и серьезным голосом, так не подходившим ему, сказал:
– А вы отдаёте себе отчёт, что это довольно рискованное предприятие? И никакой гарантии, что фильм принесёт доход, способный покрыть хотя бы затраты на его производство.
Капитан снисходительно оскалил зубы.
– Я, Сергей Михайлович, коммерсант. Я мало понимаю в синема, но зато разбираюсь в коммерции. Я знаю, что если на продукт есть спрос и этот продукт надлежащего качества, он не может не принести прибыль.
– Но чтобы создать хороший продукт, нужны хорошие вложения? Не так ли?
– Ну, за этим дело не станет… – Щепкин достал блокнот и карандаш, вывел на листке сумму и подвинул блокнот Зинштейну.
– Столько хватит?
Зинштейн бросил взгляд на листок, недоверчиво нахмурился, посмотрел на капитана.
– Именно, Сергей Михайлович. Именно! Я же сказал – моя мечта стоит дорого.
Будущий создатель шедевра вновь покосился на листок. Пока шел разговор, можно было относиться к собеседнику как к шутнику, пустослову. Но после демонстрации суммы следовало изменить мнение.
– Вы доверяете мне? Неизвестному вам человеку, которого вы не видели в деле, не знаете, чего от него ждать, на что он способен?
– Милейший Сергей Михайлович! – капитан добавил в голос иронии. – Коммерция к тому же учит видеть компаньона, пусть и потенциального, сразу. Для этого не нужно знать его много лет. Риск? Да. Но кто не рискует, тот… не имеет ничего. Я видел вас на площадке. Вы не выполняли свою работу, вы жили ей. Вы горели, пылали. Стремились достичь даже в мелком эпизоде идеала, совершенства. Выразить то, что зритель почувствует не глазами, а душой, сердцем. Вы были искренни. И так же искренне переживали за неудачу. В отличие от вашего Льва Яновича, который просто мастерил картину, как… ремесленник. А режиссер прежде всего творец!
– Он не мой, этот Лев… Янович… – ответил смутившийся Зинштейн.
Щепкин верно выбрал тон, и, как подсказывал Игнатьев, не пожалел дифирамбов. Творческие личности падки на похвалу и лесть, даже грубую, прямую. Особенно когда она произносится на полном серьезе, искренне и подана как откровение.
Сейчас, глядя в лицо молодого человека, Щепкин понимал, что тот уже согласен, уже ангажирован. Теперь только довести дело до конца и закончить разговор если не наймом, то хотя бы устным обязательством Зинштейна.
Деньги и перспектива – мощный импульс для молодого амбициозного человека. Вот пусть и творит свой шедевр… как хочет.
Зинштейн побарабанил пальцами по столешнице, убрал руку – дурной тон, выдает нервное состояние. Вопросительно посмотрел на Щепкина.
– А сюжет? Идея фильма? Съемочная группа? Где, наконец, вы хотите проводить съемки?
Щепкин украдкой посмотрел на часы.
– Вы же сами знаете, что зритель наверняка примет на ура. Сплав драмы, приключений, романтики. Со стрельбой, поцелуями, пылкими объяснениями в любви. Вот вам и идея.
– А сценарий?
– Увы, такового нет. Думаю, вы сможете его написать. Конечно, за отдельный гонорар.
– Но!..
– Снимать фильм будем во… Владивостоке. Вот где романтики хоть отбавляй!
– А как… – Зинштейн стремительно бледнел. – Как и где набирать съемочную группу. Артистов, оператора, директора?
– Кого?
– Того, кто будет доставать все, что нужно. Декорации, оружие, одежду…
Щепкин улыбнулся.
– Есть подходящий кандидат. Достанет все! Хоть луну с неба, хоть эскадру! Я снабжаю вас деньгами.
– Продюсер.
– Что? – пришла очередь удивляться капитану.
– Тот, кто финансирует проект.
– А, ну да.
– И все же… Василий… э-э…
– Сергеевич.
– Извините, Василий Сергеевич, – Зинштейн приподнялся, – но это довольно сложно. И в какие сроки?
– Сроки? – Щепкин встал, вытащил часы. – Послезавтра в три часа пополудни отходит поезд Петроград – Владивосток. Надо быть готовым вам и тем, кого вы наймете.
Зинштейн тоже вскочил, выпучил глаза.
– Как послезавтра? Но я ничего не успею! Это нереально!
Щепкин достал пачку ассигнаций, бросил на стол. Сверху положил визитную карточку.
– Думаю, этого хватит для того, чтобы ускорить процесс. Если нет – звоните, я помогу вам.
Видя, что Зинштейн пребывает в недоумении, Щепкин приобнял будущего режиссера будущего шедевра и задушевно проговорил:
– Смелее, Сергей Михайлович! Мы с вами такую кашу сварим! Самое время начинать творить! А?
Он схватил безвольную руку Зинштейна, энергично пожал ее, бросил «До завтра, встречаемся, в “Дононе”» и, продолжая играть разбитного мецената, пошел к выходу, оставив за спиной застывшего Зинштейна.
«Теперь не сорвется. Теперь, когда увидел деньги, увидел перспективу, почувствовал самостоятельность – сорваться не должен. Да и я не дам…»
Выйдя на улицу, Щепкин стер с лица приторную улыбочку, посмотрел на темное небо, натянул кожаный навес на кабину, сел в авто и завел мотор. От выпитых ста грамм коньяка во рту было горьковато. Пил Щепкин редко и мало. Сегодня пришлось разговеться. Теперь бы выбить алкоголь из организма хорошей нагрузкой и пропарить тело. Это будет хорошо.
До хаты Гриша-Скок добрался только перед рассветом. Сперва бежал, потом долго сидел в подворотне, а потом окольными путями пробирался к окраине города, где в небольшом домике жила его подруга, молодая разбитная девица Клавдия.
Он ввалился в дверь весь грязный, исцарапанный ветками, посиневший от холода и злой до предела.
Клавдия ахнула при виде своего хахаля, подхватила и почти донесла до горницы. Разула и раздела Гриню, бросила грязные вещи в угол и стала осторожно обтирать крупное тело рушником. Спрашивать милого дружка ни о чем не стала, знала, как он этого не любит.