Воеводин понимающе кивнул.
– Твоя работа? Ну да, ты же мастер дзюдо! Я помню, как ты нас раскидывал по залу. А что же живым не взял?
– Так он тоже не лыком шит, – с досадой ответил капитан. – Ладно, что уж теперь! Пора мне. Надеюсь, все пройдет как надо.
– Ни пуха! – напутствовал Воеводин.
– К черту!
Остаток дня вышел нервным. Неугомонный Зинштейн, собрав новую съемочную группу, планировал процесс съемок. Под свои нужды он оккупировал холл, поэтому на втором этаже гостиницы было шумно и многолюдно.
Дважды он напоминал Щепкину о разрешении на съемку и каждый раз недовольно сопел, когда слышал в ответ «скоро!». От его энергии уже начал стонать Гоглидзе. Мало того что режиссер вымотал душу требованиями и просьбами, так еще предложил сыграть роль князя Урусова.
– Бедный Витольд лечится, – говорил Зинштейн. – Я прошу вас! Уж, пожалуйста, не откажите, Георгий Дмитриевич! У вас такой типаж! Такая стать! Это не так сложно!
– Но я не…
Зинштейн прерывал слабые попытки ротмистра отказаться и с большим напором продолжал:
– Я переписал роль, она стала не такой большой! Всего-то пять сцен! Умоляю, не погубите! Местные актеры театра не потянут! Это ведь не на сцене, тут чувства надо экспрессией передавать, а не текстом!
Так князь Гоглидзе получил роль князя Урусова!
Диана была рядом с режиссером и актерами, она уже стала там своей. И вместе с Зинштейном, Гоглидзе, Бровниковым и новым оператором каталась по городу, выбирая места будущих съемок. Она-то и подсказала прекрасный вид на аллею. По чистой случайности неподалеку было японское консульство.
Гоглидзе рьяно поддержал и Зинштейн после небольшого размышления одобрил выбор. Здесь он хотел снять одну из самых динамичных и особенно громких сцен фильма.
Белкин пропал напрочь, уехал в крепость за набором специальных инструментов и взрывчатых средств. Воеводин организовал ему свободный доступ и обещал снабдить чем угодно, вплоть до гаубиц.
Предоставленный сам себе Щепкин все пытался сложить в уме головоломку. Он никак не мог понять, как Смардаш оказался в съемочной группе и кто стоит за ним. В случайное совпадение он не верил. Но сколько ни думал – ничего не выходило. Мистер неизвестный работал тонко, следов не оставлял.
Капитан закрывал глаза и видел тот темный силуэт в тамбуре, который так внезапно исчез. Кто это мог быть?
Вечером пришло сообщение от Старшинова. С территории консульства Японии выехали два крытых экипажа и направились в сторону порта.
Звонил, видимо, старший филерской команды, он же добавил, что если экипажи выедут за город, вести наблюдение там крайне сложно.
Щепкин потребовал сообщить приметы экипажей, а получив их, поспешил на улицу. У дверей гостиницы его ждала пролетка, а в гараже – автомобиль. Сейчас Щепкин выбрал пролетку.
Он и сам толком не мог сказать, почему выскочил из номера с такой поспешностью. Сам факт выезда экипажей из консульства ничем примечательным не был. Да и утром бы доложили, куда и для чего выезжали японцы. Но какое-то подспудное чувство тревоги заставило покинуть гостиницу и теперь гнало вперед.
Экипажи капитан заметил уже в центре. Те дружно свернули в сторону порта, но вскоре разделились. Один так и пошел к порту, второй повернул налево, снизил скорость. Щепкин велел возчику ехать за вторым на удалении.
Японцы явно никуда не спешили, проскочили еще одну улицу и встали неподалеку от галантерейного магазина. Щепкин дал команду заехать с другой стороны и проехать мимо экипажа. Через две минуты пролетка уже катила навстречу японцам по другой стороне дороги. Возчик снизил скорость, пропуская перед собой пешеходов.
В этот момент дверца экипажа открылась и из нее вышел Кинджиро собственной персоной. За ним на тротуар ступила молодая женщина в ярком наряде. Она подала руку Кинджиро и повернулась.
Пролетка как раз проезжала мимо них, и Щепкин отлично разглядел лицо женщины. Это была Акина! Его первая и самая большая любовь, потерянная почти семь лет назад.
…В Киото он приехал ровно через год после встречи с Акиной. И сразу поспешил к знакомому дому, из сада которого открывался отличный вид на гору Атаго. Но Акины там не застал. Его вообще не пустили на порог и велели убираться.
Рассерженный Василий пытался поговорить с матерью Акины, но прислужник сказал, что та умерла.
В растерянности Щепкин пошел по дороге. Ноги сами привели его к знакомому зданию семинарии. Поблизости от нее был дом старого учителя Сато. Тот встретил ученика во дворе. С улыбкой посмотрел на вставшего перед ним на колени здоровяка, выслушал витиеватое приветствие и пригласил в дом.
За чашкой чая Василий поведал об учебе в Кадокане, еще раз поблагодарил учителя за науку и за помощь. О том, что он получил первый дан, скромно умолчал, но Сато уже знал об этом. И поздравил Щепкина с большим успехом.
– Твое достижение – радость для меня. Я знал, что ты достигнешь многого, и оказался прав. Значит, не зря прожил свою жизнь.
– Всем, чего я достиг, я обязан вам, сэнсэй! – низко склонил голову Василий. – И я буду всегда помнить об этом и благодарить вас.
– Благодари делом, а не словом. У тебя впереди большой путь. Иди по нему так, чтобы слышать добрые слова чаще, чем злые. Отвечай на добро добром, а на зло – по справедливости.
Сато с гордостью посмотрел на Василия и положил руку на его крепкое плечо. Этот русский парень стал для него самым близким из учеников. Почему так? Сато и сам не знал.
Чуть позже Василий задал мучавший его вопрос. Погрустневший Сато рассказал, что после смерти матери Акины отец увез девушку в Йокогаму. По слухам, дядя девушки нашел для нее мужа и скоро должна быть свадьба. Хотя Акина явно не хотела этого. Но противиться воле родителя не посмела.
Обратно Щепкин ехал с твердым намерением найти Акину и увезти ее с собой. Мнение родни девушки его не интересовало, важно только, что скажет она сама. А она не должна возражать, если до сих пор любит его.
Любовь хоть и бывает слепа, но иногда помогает отыскать верный путь. В этот раз она не только помогла найти путь, но и вывела Щепкина к любимой девушке.
Акина явно была в шоке от неожиданной встречи с Василием, долго смотрела на его лицо, улыбалась, а по щекам текли слезы.
– Я все знаю, – шептал он, прижимая девушку к себе. – Тебя заставляют выйти замуж. Я этого не допущу. Уедем со мной в Россию.
– Васири… я не могу. Я дала слово отцу.
– Акина, что ты говоришь? Какое слово? Ты даже не знаешь своего жениха! Тебя выдают замуж против воли!
– У нас так принято, – слезы девушки капали на пиджак Щепкина, она их не вытирала, смотрела на него, силясь выдавить улыбку. – Я должна… отец не переживет, если я уеду.
– А он переживет, что ты будешь несчастна? Как он может…
Девушка накрыла теплой ладонью губы Щепкина, прижалась к нему всем телом.
– Васири… Вася. Я выйду замуж за чужого человека и буду ему верной женой. Но любить буду всегда тебя! Только тебя!
– Но я не смогу жить вдали… Как?
– Между нами будет море. Одно море на двоих.
Слезы уже заливали глаза девушки.
– Но мы будем на разных берегах…
– И я буду знать, что ты там помнишь обо мне!
Акина поцеловала Василия, отшатнулась, крикнула «Прощай!» и побежала прочь. А он так и стоял на дороге, сжимая кулаки, и молил бога и черта, чтобы ему не встретились на пути отец или дядя девушки. Потому что он сейчас за себя не отвечал…
В гостиницу Щепкин вернулся через полчаса. Запер дверь номера и, не раздеваясь, упал на кровать. Воспоминания нахлынули на него со страшной силой, а затихшая было боль в душе вновь грызла его изнутри.
Щепкин пытался взять себя в руки, но выходило плохо. Перед глазами все стояла Акина в своем ярком наряде. Она всегда любила европейские платья.
Кинджиро! Вот, значит, кто ее муж! Секретарь Идзуми. То-то Щепкин сразу невзлюбил этого одноглазого японца. И глаз, наверное, потерял на войне. Каково веселой задорной Акине с этим мрачным типом? Во что превратилась ее жизнь?
Понимая, что сходить с ума от тоски просто некогда, капитан с трудом успокоился, сходил в ванную, умыл лицо холодной водой, потом налил в чашку остывший чай и выпил залпом.
– Хватит! Хватит! Отставить, капитан! Нюни и сопли потом! Прежде дело!
Он специально говорил громко, благо в ванной его никто слышать не мог.
Через пять минут, придя в себя, он вышел в комнату, сел за стол и с минуту смотрел в окно, приводя мысли и чувства в порядок. Потом посмотрел на часы и вдруг понял, что голоден, как стая волков. И это было первое нормальное чувство за последний час.
Группа смогла собраться только поздним вечером, когда в гостинице стало тихо. Уставшие за день Гоглидзе и Белкин, взбадривая себя кофе с коньяком, доложили о результатах работы.
– Заряды готовы. Сделали с запасом, с учетом возможных осложнений. Можно подорвать хоть сейф, хоть дом. Полный комплект доставят завтра сюда, – отчеканил Белкин.
– Куда сюда? В гостиницу? – изумился Щепкин.
– Ну да. Да ничего страшного, тротил гораздо безопаснее динамита. Хоть поджигай! Детонаторы хранятся отдельно, – успокоил поручик.
– Точно? Я в рай не спешу, здесь дел хватает.
– Точно, – улыбнулся поручик. – Ручаюсь. Полная безопасность. Тротил новый, только с Охтинского завода привезли.
– Место под съемки выбрали. Весь день кружили, Зинштейн привередничал, – взял слово Гоглидзе. – И дорогу рядом с японским консульством просмотрели. Наш режиссер сперва сомневался, но мы с Дианой его убедили, что там самый лучший ракурс. Я заодно осмотрел само здание, сделал несколько снимков. Есть подходы, хотя без прикрытия незаметно не проникнуть.
– Японцы за вами следили? – спросил капитан.
– В окнах шторы двигались. Думаю, да – следили. Но там же Идзуми, он нас узнал. Так что тут все в порядке, мы для него съемочная группа.
– А слежки в городе за собой не заметили?