– Ваше высокоблагородие! Слава богу, нашел!
– Кого нашел? – не понял Гоглидзе.
– Да вас! Я в гостиницу своего помощника послал, а сам к складу спешу. Вы ведь оттуда?
– Оттуда.
– Нам в охранном сообщили: японцы намедни дом сняли. Это за бухтой Горностай. Там они могут быть…
Гоглидзе ахнул. Это же совсем в другой стороне от склада. И залив не Амурский, а Уссурийский.
– Точно можешь показать?
– Так там одна дорога! Не собьетесь.
– Ясно… – ротмистр закусил губу, выругался. – Тогда так. Доложи Старшинову, собирайте людей и сразу туда! Только не медлите!
Филер закивал, потом выдохнул:
– Есть, ваше…
– Двигай! – рявкнул Гоглидзе, разворачивая пролетку. – Живо!
Они проскочили пару улиц, едва не сбив нескольких прохожих и одного городового. Тот было засвистел, но Гоглидзе показал ему кулак и крикнул:
– Срочное дело от полицмейстера!
И городовой счел за благо не лезть под колеса бешеной пролетки. Раз так орут, значит, имеют право.
А на следующей улице их самих остановили разбойничьим свистом. Гоглидзе и Браун одновременно обернулись и увидели… довольную и пьяную физиономию Скорина.
– Господин директор! О! Господин Браун! Вы куда так летите? Неужто бабы от вас удирают?
Сам Скорин был на бричке, на козлах сидел здоровенный ражий парень с бледными веснушками на красном лице. Он злорадно оскалил лошадиные зубы и насмешливо посмотрел на знакомцев Скорина.
– Беда, Григорий, – выдохнул Гоглидзе. – Наши к японцам в плен угодили.
Скорин изумленно посмотрел на ротмистра.
– Что значит в плен? Никак война новая? И кто – наши?
– Продюсер Щепкин и оператор Белкин.
С лица Скорина сползла усмешка, хмель разом выветрился. Он совсем по-другому посмотрел на ротмистра, вдруг прищурил глаз.
– Вот оно как вышло… А что же вы?
– Едем выручать.
Скорин смерил ротмистра оценивающим взглядом и задумался.
Там, у Тимофея Костыля, он здорово загулял. Праздновал новую жизнь и чудесное спасение, поминал родителя и брата. Под это дело выпил почти бутылку водки и едва не сполз под стол.
Костыль уложил его в кровать, велел Анютке покликать подружку Зинку – такую же молоденькую уличную, но чистую, работавшую только с господами – и сунул ее под бок Григорию.
– Стереги, милуй, чтобы был доволен, – погрозил он Зинке пальцем и вышел из спальни.
Так Григорий провел целый день. Зинка приказ исполнила в точности, ублажала Скорина, кормила, поила, а под вечер отвела в баньку, где вместе с Анюткой пропарила хорошенько.
Потом Костыль усадил его за стол и спросил, что тот намерен делать дальше. Как судьбу ломать, чем руки занять? Скорин подумал и ответил, что намерен уехать, пока легавые в столице его ищут. Но прежде отомстить япошкам, которые едва не свели его в могилу, хотя он не раз выручал их. Подлые люди должны ответить за зло.
Костыль долго молчал, потом вздохнул. Такого парня, как сын Паши-Гуся, он бы пристроил к делу. Забрал бы под себя других деловых да навел порядок в квартале. Но раз тот хочет слинять – дай ему бог легкой дороги. И в мести помочь надо, дело верное и благое.
Выспрашивать, что да как Григорий намерен делать, он не стал. Отрядил в его распоряжение Николу-Морду и пообещал помочь, чем сможет.
На следующее утро Скорин на подаренной бричке в сопровождении Николы поехал в гостиницу, где не застал никого. Зинштейн с группой уехал к порту снимать очередные эпизоды, а Щепкина и его людей просто не было. Скорин завернул в трактир перекусить и выпить, а заодно подумать, как именно он будет мстить японцам за предательство. Но пока ничего путного в голову не лезло. И он решил поехать в порт. Посмотреть, как идут съемки. Может, там что надумает.
На полпути бричка пересеклась с пролеткой, и Скорин с удивлением обнаружил в ней Гоглидзе и Брауна. Недолго думая, он свистнул так, как учили его в детстве отец и дядя. От такого свиста у лошадей закладывало уши и они приседали от страха. Как и люди.
Но Гоглидзе и Браун не присели. И на веселые слова Скорина не отреагировали. Через минуту Григорий знал почему. Весть о том, что натворили японцы, заставила его мрачно улыбнуться. Как все вышло-то ладно. И легавые там, и япошки. Разом можно заплатить всем по счетам. И думать долго нечего.
– Показывай дорогу, Георгий Дмитриевич, – принял решение Скорин. – Мы за вами.
– Там могут стрелять, – предупредил Гоглидзе.
– Ништо. Мы тоже умеем. Поехали!
Пролетка и бричка сорвались с места и помчались по улице, заставляя прохожих с удивлением смотреть на эти скачки, а детвору отчаянно свистеть.
Услышав выстрелы, Щепкин довольно улыбнулся. Жив поручик и уже начал прорыв. Пора его поддержать. Капитан хотел было встать со скамейки, но расслышал шаги за дверью и чей-то жесткий голос:
– Этого русского вниз! И быстрее!
Щепкин сел обратно, привалился к стене и поник головой. По срокам яд должен был уже начать действовать, можно и сыграть слабость.
Дверь открылась, внутрь заглянул один из помощников Идзуми. Внимательно посмотрел на Щепкина, подошел ближе, толкнул в плечо. Капитан застонал, стал падать вбок. Японец подхватил его, ударил по щеке.
– Рёсьа. Стань!
Щепкин сделал вид, что очнулся, опять застонал. Японец попробовал его поднять, но понял, что один не сладит. Он отошел к двери, хотел позвать кого-то. Но услышал слабый шорох за спиной. А потом мощный удар чуть выше поясницы выбил из него дух и бросил на стену. Сильные руки сдавили шею, нащупали сонную артерию.
Руки и ноги разом отнялись, японец попробовал крикнуть, но из пережатого горла вырвался сдавленный сип.
Щепкин быстро обыскал убитого, нашел револьвер наган и несколько патронов в карманах. Отбросил труп в сторону, выглянул в коридор. Пусто. Он осторожно прошел к лестнице, выглянул в окно. Внизу несколько экипажей, под навесом у сарая автомобиль. Возле него два японца. Идзуми, Дианы и Акины нигде не видно. Белкина тоже. Но внизу шум, беготня, значит, поручик на свободе. И он будет искать своего командира. Надо спешить.
– Рёсьа! Сюко! – вдруг завопил кто-то снаружи.
И тут же ударили вразнобой несколько стволов. Им ответили. На первом этаже кто-то застучал каблуками.
«Русские, там!» – это крикнул японец. Подмога пришла? Ну, если Гоглидзе приехал, да не один – совсем другой расклад. Можно жить!
Щепкин бросился к лестнице, держа револьвер наготове.
Большой двухэтажный дом Гоглидзе увидел издалека. И направил пролетку по дороге прямо к нему. Следом спешила бричка Скорина. Они миновали чахлый кустарник и выскочили к невысокой насыпи, возле которой лежали бревна.
К дому примыкал сарай, а рядом с ним был навес, под которым стоял автомобиль «Руссо-Балт» двадцать четвертой модели. Чуть в стороне были экипажи.
У экипажей ротмистр увидел японцев. Кто-то из них заметил пролетку и что-то крикнул. Почти сразу японцы открыли стрельбу. Пули засвистели рядом с пролеткой, и Гоглидзе, выругавшись, крикнул:
– Прыгаем! Джек, за бревна!
Дважды просить Брауна не пришлось. Тот соскочил с подножки, упал, перекатился, вскочил на четвереньки и добежал до насыпи. Гоглидзе последовал за ним.
Скорин тоже услышал пение пуль и резко остановил бричку.
– Никола, слезай!
Никола-Морда довольно проворно для своей комплекции спрыгнул на землю и побежал к бревнам. На его лице застыло выражение удивления. Не ожидал попасть под стрельбу.
– Горячая встреча! – крикнул Гоглидзе, пытаясь оценить обстановку. – Видать, прижало их, коль начали стрелять.
– Ассхоле! – выпалил Браун, отплевываясь и вытирая руки. – Тю фак теэм!
– И я о том же!
Ротмистр перебрался за соседнее бревно и выглянул наружу.
До дома метров двадцать, противников человек семь-восемь. Но стреляют четверо. И неплохо стреляют! Подойти вплотную напрямик никак – положат. В обход? Только справа через яму. Надо идти, нечего лежать, как бы наших не прибили.
– Джек! – крикнул ротмистр. – Прикрой меня.
– Куда, Джордж?
– Я к дому, вон там. – Гоглидзе показал путь. – Только не вылезай.
– О’кей! Дафай!
Браун высунул кольт из-за бревна и сделал три выстрела. Гоглидзе бросился вправо, проскочил насыпь и нырнул за кустарник в низинку.
Скорин маневр Гоглидзе заметил. Прикинул расклад и понял, что надо либо сидеть здесь, либо бежать за директором. Пока он думал, Никола тоже выглянул наружу, что-то там увидел и удивлено присвистнул:
– Так то ж косоглазые! Ну я их на куски!
– Никола, ляг! – заорал Скорин, видя, что по ним от экипажей стреляют двое. И еще один из сарая.
Никола удивленно посмотрел на него, потом как-то вздрогнул и неловко завалился на бок. На пиджаке напротив груди была небольшая дырочка. Шальная пуля угодила точно в сердце.
– Ну, суки! – взвыл Скорин и витиевато выругался.
Он бросил взгляд на Брауна. Тот палил в сторону дома. Такими темпами скоро у него не останется патронов. Скорин подобрал револьвер Николы и бросил Брауну.
– Джек! Это тебе. Я пошел.
– Джордж! Гришья, тебя убьют, – проорал в ответ Браун. – Сиди тут!
– Некогда! Патроны береги.
– У меня есче пачка!
Скорин хмыкнул, выставил свой браунинг и дважды прицельно выстрелил. А потом обогнул кустарник и бросился вслед за Гоглидзе.
– Гошь! – выкрикнул Браун, подобрал револьвер и стал по очереди стрелять из обоих стволов.
Стрельба застала Идзуми в гостиной. Он видел, как один из агентов (их имена запомнить просто не успел) стрелял, высунувшись из окна. Потом разом заговорили несколько револьверов. Все агенты были вооружены наганами, к ним было легко приобретать патроны, русская армия использовала этот тип оружия.
Потом кто-то крикнул, что напали русские. Идзуми вздрогнул. Это очень плохо. Вести бой с полицией – самоубийство. После такого он точно может ставить крест не только на карьере, но и на свободе.
Однако криков «Сдавайтесь», «Бросайте оружие» не последовало. Подбежав к окну, Идзуми выглянул наружу и увидел пролетку, из которой выпрыгивал Гоглидзе. Кто он такой, Идзуми знал. Значит, это не полиция! Уже легче. Но она вот-вот приедет. Надо с