Он с трудом дотянулся до сумки, закрыл ее и тщательно замотал лямки. Сумка сшита из двойного брезента с кожаной прокладкой, какое-то время она не пустит воду внутрь. До взрыва десять минут. Так рассчитал Белкин. Он думал, что успеет отплыть подальше. Но теперь…
Поручик попытался встать. Вышло плохо, боль в ноге заставляла кусать губу и стонать. Нет, больше двух шагов он не сделает. А берег уже метрах в трехстах. Как плыть?
Подлодка вздрогнула и начала медленно погружаться. Все, еще минута, и его просто смоет волной!
Белкин шагнул к краю корпуса. Вот она, вода, темная, но не такая уж и холодная. Градусов двенадцать-тринадцать. Вообще-то Щепкин и при такой в море плавал да еще нахваливал. Но он человек закаленный. Впрочем, чего гадать, выбора нет, надо прыгать.
Белкин сделал еще шаг, перенес вес тела на правую ногу, оттолкнулся ей и упал в воду. Корпус подлодки прошел всего в двух метрах от него, к счастью, не затащило под винт.
Боль сразу стеганула по ноге. Соленая вода попала в рану. Поручик выругался, с трудом стащил с ног ботинки, и стал осторожно грести к берегу.
Он сделал десяток гребков, обернулся. Лодка все больше уходила под воду. А сеть на винт так и не намотало.
Сцепив зубы, поручик поплыл к берегу. Триста метров – мелочь. Он Волгу переплывал! Вот только нога как бревно. Вниз тянет… Ну да ничего, и похуже бывало.
Подлодка опустилась на глубину в два метра. Впереди шло резкое понижение дна до двадцати метров, тогда можно вздохнуть спокойнее. Капитан вытер выступивший пот и посмотрел на Идзуми.
– Можете отдохнуть, Идзуми-сан.
– Спасибо, я…
Что он хотел сказать, капитан так и не услышал. Раздался противный скрежет, скорость резко упала. Лодку потащило вперед и вбок.
– Что происходит? – закричал Идзуми.
Но его никто не слушал. Капитан встал к перископу, матросы заняли свои места.
– Винт не работает! – подал голос помощник капитана. – Возможно, мы подцепили сеть. В этих местах ходят рыбаки.
– Всплытие! – тут же скомандовал капитан. – Осмотрим винт.
Но выполнить приказ никто не успел. Раздался громкий хлопок, лодку качнуло. На стыке рубки с корпусом образовалась щель, и в нее хлынула вода.
Ни закрыть пробоину, ни наложить пластырь команда не успела. Небольшой отсек залило очень быстро. Набрав воды, лодка пошла вниз и вскоре ударилась о дно моря. Камни смяли днище, удар сорвал с мест приборы и оборудование. К тому моменту в живых остался только один раненый матрос в другом отсеке.
Лодка легла на грунт на глубине в тринадцать метров, похоронив экипаж и помощника посла Японии Хиро Идзуми.
Белкин услыхал грохот взрыва, а потом увидел небольшой фонтан воды. Значит, сработало! Значит, успел, и Идзуми вместе с документами канул в небытие!
На душе стало легко. Поручик продолжил плыть, хотя силы быстро покидали его. Но до берега всего-то метров двести. Ну, чуть больше. Вперед, Гриша! Сдаваться нельзя!
Он загребал руками и отталкивался здоровой ногой. Перед глазами встала пелена, он опустил голову в воду и долго отплевывался, слегка хлебнув.
Потом перед глазами возникла тень. Она оформилась в борт, и обессилевший Белкин почему-то решил, что это японская подлодка всплыла со дна.
Но это была лодка, на которой плыл Идзуми. Брошенная на волю судьбы, она судьбе и повиновалась. Слабое течение вынесло ее из бухты в море.
Белкин с трудом уцепился за край борта, а потом десять минут пытался залезть в нее. Когда он сумел сесть на банку и взять в руки весла, лодку уже унесло в море метров на двести.
Поручик стал грести, ругаясь в голос, а потом распевая песни. Все подряд, которые знал. Он орал нечто бессвязное, чтобы не потерять сознание. И греб к берегу.
…Когда лодка днищем заскребла по камням, он пополз на нос. Но сил перевалить через него не хватило. Так его и нашли висящим на борту высланные к берегу полицейские.
Василий пришел в себя в полной темноте. Открыл глаза, лежал, глядя вверх и не видя ничего. Потом догадался, что на глазах повязка, протянул руку и сбросил ее. Яркий свет ударил как клинок, заставил зажмуриться и замычать.
– И-и… милок! Очнулси! Господи, спаси и сохрани, неужто! – запричитал за головой жалостливый бабий голос. – Ну таперича не помрешь! Век жить будешь. Господи, господи…
Донеслись шаркающие шаги, стукнула дверь.
Василий лежал неподвижно, мысленно осматривая себя, чувствуя покалывание в ногах, руках и жжение на животе. Он попробовал поднять голову, но в этот момент опять стукнула дверь и сильный уверенный бас пророкотал:
– А вставать, молодой человек, не надо! Рано вам еще!
Василий попробовал вновь открыть глаза, хотя бы слегка. И сквозь ресницы разглядел могучую фигуру в белом халате. Небольшая бородка, на носу пенсне, на губах добродушная улыбка.
– Ну, глаза-то открыть можете. А вот говорить пока не надо, хорошо? Пальцами пошевелите… вот так. Я стану спрашивать, а вы отвечайте. Да – разок шевельнете, нет – два раза. Идет?
Василий попытался улыбнуться, но ничего не вышло.
– Боль в теле чувствуете?
Одно шевеление.
– Жжение?
Опять одно.
– В голове?.. В груди?.. В животе? Ага! Ну, это вполне понятно. Так-с… ну-с, что могу сказать, – врач наклонился над Василием. – Вы выжили, почти здоровы, а жжение – остаточные явления. Ясно?
Было ничего не ясно, но Василий шевельнул пальцами один раз.
– Тогда спите дальше, набирайтесь сил. Авдотья Петровна, голубушка, сделайте укольчик, будьте так любезны.
Спать Василий не хотел, но возразить не смог. Почувствовал легкое касание иглы и вскоре опять погрузился в сон.
Второе пробуждение вышло более бурным. Василий смог поднять обе руки, откинуть одеяло и рассмотреть закрытые тканью грудь и живот. От ткани чем-то пахло.
Он приподнял край ткани и увидел желтоватую мазь, а под ней усыпанную бледно-розовыми крапинками грудь.
Василий кашлянул, прочищая горло, и позвал:
– Сестра!
Голос звучал глухо и как-то надтреснуто.
Прибежала сестра милосердия, посмотрела на него и вновь умчалась за доктором. Тот явился минут через десять, снял одеяло, потом ткань, осмотрел живот и грудь, пощупал пульс, оттянул веко.
– А вот это совсем другое дело! Вот теперь я доволен.
– Доктор…
– Иван Антонович.
– Иван Антонович, уважаемый, – в горле было сухо, но пить не хотелось. – Такое дело. Мне бы кого из полиции сюда. Я…
– Капитан Щепкин Василий Сергеевич, – закончил за него доктор. – Знаю, дорогой мой, знаю. И кто надо тоже знает. Так что лежите спокойно. Есть хотите?
Василий прислушался к себе.
– Да, – с некоторым удивлением ответил он. – Немного.
– Ну, вот и хорошо. А как поедите – мы и поговорим. Обещаю.
Василий кивнул, глянул в окно. На голой ветке дерева лежал снег.
– Иван Антонович, скажите хоть, какое сегодня число?
Доктор обернулся, чуть нахмурил брови.
– Первое февраля.
Вечером к нему приковылял Белкин. Он действительно немного хромал, припадая на левую ногу, в руке держал трость. Был в своей одежде, на плечах халат.
Поздоровался, осторожно сел на кровать, с любопытством уставился на командира.
– Чего пялишься, как на икону?! Жив я и почти здоров. Уже ходить начал, – шутливо приветствовал его Василий. – С тобой-то что?
Поручик коротко поведал о событиях на берегу, о подлодке.
– Утопла она вместе с Идзуми и документами…
– Не было у Идзуми документов, – возразил Василий.
– Да это я потом узнал, – усмехнулся Белкин. – Когда пришел в себя и Скорина увидел.
– Скорин был здесь?
– А где же еще? Он же тебя привез в больницу, всех на ноги поднял, врачей чуть ли не силком приволок. Отдал им пузырек пустой, сказал – ты отравлен. Он, кстати, и документы потом мне отдал. И о… Диане рассказал.
Имя Холодовой Белкин произнес с запинкой. Виновато посмотрел на Василия. Тот молчал.
– Кстати, Скорин мне все рассказал. И о себе, и о Диане. Вот…
– Не ругайся, – остановил его Василий. – Не надо. Что Скорин о себе сказал?
– Что был вором, Диана убила его брата, тогда, в трактире. Сюда приехал с нами, чтобы отомстить. Но мстить не стал.
– А ты что?
– А что я? Хватать его должен? Он тебя спас, документы вернул. И не убил нас… – поручик хмыкнул. – Его впору награждать!
– Где он сейчас?
Белкин усмехнулся.
– Он теперь большой человек!
…Съемки фильма Зинштейн продолжил сам. Вместе со Скориным и Брауном. Американец получил легкое ранение и быстро встал на ноги. Его энергия и настрой Зинштейна помогли закончить картину полностью. После этого съемочная группа уехала обратно в столицу. Браун уплыл домой в Америку.
– А документы я еще тогда отправил с фельдъегерем. Батюшин звонил сюда, в госпиталь, хвалил, обещал к наградам всех представить. Георгия посмертно.
Белкин опустил голову. Они помолчали.
– Его похоронили здесь. Памятник поставили.
– С ногой твоей что? – сменил тему Василий.
– А что? Матрос мне ее чуть не отстрелил. Крови много потерял, кость перебита. Лечили долго. Спасибо хирургу, не оттяпал. Я в честь него обещал сына назвать. Лежал долго, потом встал на костыли. А сейчас вот смотри – плясать скоро буду!
Он хлопнул по раненой ноге, улыбнулся. Потом добавил:
– Хирург обещал – через полгода полностью восстановится. Гимнастика, процедуры, ванны, массаж. А вот ты-то как? Сперва же все думали, что умрешь.
Василий отвел взгляд. Да, он был на краю смерти. Иван Антонович рассказал. Его привезли без сознания с признаками сильнейшего отравления. То ли противоядие было плохим, то ли яд очень хорошим, но Василий долго не приходил в себя. Однако доктор, используя последние достижения медицины вперемежку с народными средствами, вытащил его. Были сильно поражены печень, желудок, яд проник в селезенку. На теле выступила сыпь. Стали выпадать волосы.
Два месяца доктор бился за здоровье пациента. И все это время тот был без сознания или в забытьи. А потом остатки яда полностью покинули организм, и Василий быстро пошел на поправку.