Опять истончилось и пресеклось дыхание отца, который говорил до того бессомненно, что Курнопай не мог не согласиться с ним и позвонил Бульдозеру. Правды ему не обозначил. На днях Кива Ава Чел, навестившая Курнопая в резиденции, как сперва она сказала с милой прямолинейностью, порадовать его («Ребеночек так и взбрыкивает, сорванец, так и пинается!») — «Ох, врет, наверно?» — подумал он, еще не зная, когда плод начинает шевелиться), умоляла Курнопая не откровенничать в письмах — Болт Бух Грей перлюстрирует переписку верховных лиц; не прокалываться по телефону — ведется электронная запись по двум темам: отношение к священному автократу и вольномыслие, причем оценку дают сами кибернетические машины по системе минус-баллов и плюс-баллов. Плюс-баллы будут браться на предмет финансово-материальных наград и для воздания всенародной славы через телевидение, печать, радио. Показания по минус-баллам будут использоваться в духе воспитательного прессинга до тех пор, пока внушения не образумят отступника или пока он не наберет сто роковых очков, за чем последует его отлучение от власти. Курнопай придумал другую причину:
— Необходимо превратить общежитие в центр культурного отдыха и развлечений. Библиотека есть, шахматная комната…
Бульдозер поспешил сделать ехидное добавление:
— Сексзал тоже имеется.
— Сексдевиц отменить. Будут убирать помещение и менять монеты для игральных автоматов.
— Не пойдет. Секс миллионы лет — самая привлекательная игра. И что важней, так это — сексрелигия остается главной религией Самии. Изменение функций сексдевиц разгневает священного автократа. Последствия непредсказуемы. О подвесных кроватях? Для какой цели оставлять кровати?
— Люди устают от домашней жизни. Чуть что — заночевал в центре.
— Идея. Там стеклянный купол. Содержать купол в чистоте. Пусть отшельнички глазеют на звезды. Своего рода планетарий. Глазей, расслабляйся душой и телом.
— Господин министр, после выпуска из училища моя жизнь состояла из попыток достичь согласия. Догадываюсь, что проблема согласия — самая трудная из проблем. А вы сходу поняли меня.
— Зря, что ль, некогда мы беседовали на быстроходной посудине? Понять между тем мало. Надо иметь возможности. В современных условиях было бы роскошью основывать на смолоцианке центр духовного отдыха и развлечений. Все заводы захотят завести центры. Не потянем. Лопнет экономика. Мы ее укрепили, сделали эластичней, разворотливей. Гуманистические фантазии редко увязываются с законами экономики. Перевооружение армии, раз. Рост потребления, два. Взаимодействие с экономиками родственных стран мира, не без выгоды, три. Помощь в прибыли частному капиталу. Без благоприятствования капиталу мы лопнем. Англия благоприятствует, Штаты, Япония… Выдвинуть идею мало. Прожектерство — при полном согласии абсолютная беспомощность. Будем соотноситься, любимец из любимцев священного автократа Болт Бух Грея и народа Самии.
Скуттерини, кем-то оповещенный о безрезультатном разговоре Курнопая с министром, явно для закрепления отчаяния отца и сына прислал в директорскую квартиру сексдевицу. Не кто-нибудь принес ее на руках, а Двойняшка, недавний напарник Ковылко по работе на смолотоке. Его назвали так в память о брате, умершем при рождении. Зубы Двойняшки, в отличие от Ковылко, плотные, поэтому из-за смоляного напыления походили на отполированные до блеска базальтовые скобы. Укоризна Ковылко, как, дескать, ты мог взяться за поручение, коли досконально знал, что твой товарищ даже в годы мрака ни разу не польстился ни на одну из сексдевиц, вызвала у Двойняшки ужимку плечом.
Двойняшка медвежковато попереваливался с лапы на лапу и пораскачивался туловищем. Каким Чернозуб был раньше, то в счет не пригребешь. Тогда ведь он не мечтал взлететь в большущие начальники. Ему самому, может, не примнилось что-либо неприличное в перемене положения, зато другим-то перемена видна. Ковылко не преминул попытать у него, в чем перемена, на что Двойняшка ответил, будто бы перескок из работяг в крупные чины не происходит без осквернения души, иначе кто б его стал подсаживать в председатели. По морали и подарок.
Впрямую вступиться за отца Курнопаю было неудобно, и он, словно напраслина не задела его, тихо заметил, что вовсе необязателен душевный ущерб как плата за высокое назначение. Только что говоривший тоном невозмутимого увальня, Двойняшка посуровел, готовый спорить и кулаками.
— Коли вы главнопроверяющий, господин Курнопай, какой из вас справедливец, коль родного отца берете под защиту? Приличия не соблюдаете.
Он положил на председательский стол сексдевицу, буркнул, что инструкция по эксплуатации у нее за пазухой, а миновав тамбурные двери, оглянулся, досадливый.
— Под соусом «за народ» старались, на поверку — чинохватство.
— Фальшь! — крикнул Курнопай.
Едва успели Курнопай и Ковылко глянуть скорбно друг другу в глаза, в кабинет внырнул Скуттерини. И затараторил, затараторил с восторженным захлебом, напоминающим сербание жаркого черепашьего супа. Блеск, что принял подарок. Коллектив смолоцианки воспрянет. Думали — импотент. Согласно учению Зигмунда Фрейда, импотент — во всем импотент. Причем у импотента страшней физического дефекта — умственный дефект. Он радуется мужской полноценности Чернозуба! Но если потребуются не бионические секс-девицы — живые юные искусительницы, он подберет, доставит, оплатит на годы. Гарем — это активизация, чувственный рай, долгожительство. Кто имел гаремы из гаремов и немыслимое количество наложниц, был великаном из великанов. И непременно он проведет гарем Чернозуба через комитет генофондизма, ибо тогда по статусу дети господина председателя в любой момент могут поступить на государственное содержание.
Не могла не возмутить Курнопая вера Скуттерини в то, что, задобрив отца, он умаслит и сына. Курнопай хотел его заклеймить: привыкли покупать людей, воспользовавшись их недолей, жаждой пожить не хуже других, — но физическая ярость обессмыслила слова. Ударом ноги он сбил Скуттерини. Едва тот поднялся, завернул ему руки к лопаткам. Захотелось усадить сексдевицу на плечи Скуттерини. Но каким образом сделать? Еще ничего не придумал, а отец уж сорвал с себя темный менеджерский галстук и перевязал ноги сексдевицы ниже колен. В минуту, когда протискивали между ее ляжками голову Скуттерини, шурхнула вспышка фотоаппарата. В кристаллически-объемном свете обозначились силуэтом две фигуры: репортер, припавший глазом к видоискателю, на брюхе стволы объективов, поверх голенища дырчатого сапога рукоятка браунинга, Двойняшка, опирающийся на дуло пневматической винтовки.
Так и увели Скуттерини, оседланного сексдевицей, сникающей то на один бок, то на другой, репортер и Двойняшка.
Сын и отец, стоя в коридоре, от души нахохотались им вослед, но посмурнели в кабинете. Подловил их проклятый корруптант Скуттерини. И что у них за страна, откуда бы пришелец ни явился, разворачивает дела, как ему заблагорассудится, при полном благоприятствовании властей и под общее непротиводействие народа, умеющего лишь сетовать, а когда пришелец примется изничтожать аборигенов, еще и помалкивать. Национальную всеядность всепрощенцев, живущих на самоотрицание, чужаки как раз и высматривают среди народов и племен планеты.
Здесь их согласное сожаление немного посбоило. На взгляд Ковылко, угрозы самоподкопа в больших размерах нет, однако сын оспорил его непредусмотрительную наивность. Мы — скверные футурологи: на малые годы предопределяем участь своего народа, а чужеземцы, благодаря опыту, строят предвидение собственной судьбы надолго. Любовь к пришельцам, да и небдительность на века затормозила народы и народности той же Индии. А майя, инки из великих народов превратились в осколочные. Чужеземец страшен доброприимным народам тем, что из гостя, которого лелеют, превращается в беспощадного хозяина. Зловещая странность психологии пришельцев превращается в трагедию коренного народа. Фэйхоа рассказывала ему о наблюдении в Индии, сделанном Черным Лебедем, еще посольским сыном, который думать не думал о государственной деятельности. Поведение там иностранных делегаций, затем поездки Черного Лебедя в страны, откуда они были, привело его к выводу: у себя дома они космополиты, на чужбине — националисты. Любопытно, женятся ли сицилийские мафиозо в США на неитальянках?
Ковылко не мог представить себе, чтобы горячие сицилийцы брали в жены только землячек. Что же касаемо Скуттерини, то, по толкам работниц-генофондисток, он наподобие рецидивиста прикрывается тремя чертовыми дюжинами фамилий и кличек: Муса Строитель, Квинтилиан, Мария Нерон, Балубо Коломбо, дон Хуан Фернандес де Толедо, Свинтус Гурманский, Барон Надувайло, Феликс Круль-Юсупов, Азраил Джан Ли… Фамилию Скуттерини, как уверяла генофондистка Ламбертия Прекрасная (он домогался ее, чтобы родились выставочные супермены, но она отфутболила его к страхилюдинам), он взял себе, когда провернул громадный бизнес на скутерах, годных на море, на суше, в воздухе. Та же Ламбертия Прекрасная не называла Скуттерини иначе, как похотливый ишак.
Оба, судача о Скуттерини, непроизвольно заслонялись от переживаний, выводящих воображение к непоправимым неприятностям. И стоило им замолчать, как Ковылко ужаснулся проваленной несдержанности: «Ревизия свернется, и никакими силами его не сковырнуть», — а Курнопай начал сожалеть о том, что втравился в потеху, которую приравняют к издевательству, и подлый Скуттерини будет подаваться похитителями народного благополучия как агнец, а он — ревизором, склонным к произволу.
К полудню фельдъегерь привез Курнопаю пакет от Болт Бух Грея. На маленьком листке (священный автократ по-крестьянски берег бумагу) рвущимся, почти линейным почерком было написано: «Если тебе не дорог престиж собственного «я», тем более престиж одной из самых тончайших и ответственнейших должностей державы, то хотя бы подумал о престиже священного автократа, который взял под свою ответственность твое назначение. Противодействие этому было несусветное. Остался в полном одиночестве. Пришлось дать поручительство. Балбес и баловень судьбы — вот что тебе скажет священный автократ. В отличие от тебя, он читает религиозные книги философского склада. В трактате Газали «Воскрешение наук о вере» имеются выражения, приписываемые Всевышнему Аллаху: «Я не оправдываю свою душу, ведь душа побуждает ко злу». И там же: «Можно ли вообразить, чтобы он любил другого самого по себе, а не ради себя?» Тебе кажется, что священный автократ любит тебя ради себя. Он любит тебя не ради себя — ради САМОГО, Самии, вечной справедливости. Возвращайся, побуждающий свою душу ко злу. Комиссия должна довести ревизию до ума».