– Топорная работа, – услышал я сзади.
С перепугу чуть не выстрелил на голос. Святая Мария, в кресле сидел тот самый покойник, который направил меня сюда. На этот раз он был в свободных парусиновых брюках и льняной рубашке, расстёгнутой почти до пупка. На груди сияла толстенная золотая цепь.
– Эх, ты, никчемный торчок, так облажался, – сказал он, укорительно покачав головой. – И что теперь?
– Не знаю. А что теперь? Как-нибудь допру эти баулы. Не бросать же их здесь.
– Ты убил ещё одного.
– Так вышло. Так сложились обстоятельства.
– Ты засветился. Тебя видели горничная и старуха. Они сразу поймут, чьих рук это дело. Понимаешь? «От него пахло секонд-хэндом, и он выглядел, как куча дерьма». Останется пошерстить магазины и расспросить, какая куча дерьма сегодня утром покупала синюю куртку и ушла прямо в ней. Тебя вычислят – раз плюнуть.
– И что ты предлагаешь?
– Ты понял, что, – он многозначительно посмотрел на пушку. – Или можешь сразу пристрелить себя.
– Нет. Старушку мне не жалко, но горничную… у неё классные сиськи. И, наверное, есть семья, дети.
– Делай, что хочешь. Хотя сама ситуация меня веселит: наркоман убил бомжа из-за миллиона. Ладно, чао, бомбино.
Я стоял с пистолетом в руке и пялился на пустое кресло. Кроме меня в комнате никого больше не было.
Сука, я должен сделать это. Спешить мне уже некуда.
Чем больше денег, тем больше проблем. Тем больше трупов. Это оправдано.
Я прикрутил глушитель, сунул пистолет за пояс и вышел в коридор. Где там номер старухи? Слева по коридору. Этот? Нет, следующий, если не ошибаюсь.
Постучал в дверь.
– Кто там? – визгливый старческий голос. Значит, угадал.
– Электрик. Мне нужно заменить лампу в ванной.
Дверь открылась, и я без колебаний всадил бабуле пулю прямо между глаз. Она даже ойкнуть не успела. Старая перечница. Это всё из-за неё пошло наперекосяк. Если бы она не дёргала меня возле лифта. Я закрыл дверь и спрятал оружие. Оставалась горничная. Где-то должна быть комната персонала. Соображать становилось всё сложнее, тело ныло, и слабость накатывала, пот лил ручьем, стекая между лопатками. Я чувствовал, как намокает пояс брюк. И ещё этот озноб. Рисунок на обоях расплывался. Пора заканчивать и принять лекарство.
– Ну, как? Вы дождались? – я вздрогнул от неожиданности.
В мою сторону шла горничная. Грейс. Она была ничего. Белый фартук и фирменная шапочка придавали ей вполне сексуальный вид.
– Я как раз вас ищу. Там моему товарищу плохо.
– А вам?
– Что?
– У вас вид не очень здоровый.
– Чепуха. Грейс, помогите положить его на кровать.
– Я вызову помощь.
– Потом, он лежит на полу, и я не могу сам поднять. Номер сто тринадцать. Умоляю, идёмте быстрее.
В её глазах я прочитал тревогу и волнение. Кому-то плохо, и она спешит на помощь. Это так по-геройски. А ещё и щедрые чаевые.
Я пропустил её первой, и смотрел, не отрываясь, на её ягодицы. Она сразу увидела ногу, торчащую из спальни, брызги крови на ковре, и бросилась к телу. Я пошёл следом, и когда она склонилась, всадил ей пулю в затылок. Грейс упала сверху на покойника. Ноги её ещё дрожали, но я знал, что она уже летит на небеса, держась за руки со старушкой. Юбка Грейс задралась, и оголила полосу кожи, нежной и гладкой, между чулками и трусиками. Но я не какой-нибудь извращенец, меня это совсем не возбудило. Я одёрнул подол, чтобы никто не пялился на ляжки, когда её найдут.Чтобы тащить сумки по лестнице, не могло быть и речи. Я еле допёр их до лифта. Никто за мной уже гнаться не собирался. Я мог спокойно выйти через главный вход. Здесь все с сумками и чемоданами, подозрения я не вызову. В лифте со мной ехала семейка жирдяев – муж, похожий на свиной окорок, жена, круглая, как мяч, и такой же мальчишка лет двенадцати со щеками, за которыми почти не видно было глаз, и с чупа-чупсом во рту. Неплохо бы пристрелить и их, потому что рассматривали они меня несколько более пристально, чем полагается.
В холле я подозвал портье, который сразу стал сокрушаться, что я не вызвал его в номер, чтобы помочь нести сумки. Он погрузил багаж на тележку и выкатил на улицу. Поймал такси и погрузил вещи в багажник. За что получил честно заработанную десятку. Я смело мог дать ему пачку из сумки, но это точно вызвало бы подозрение. А мог и замочить, как лишнего свидетеля.
За рулём сидел индиец в чалме, смуглый, как лакированное венге, с чёрной пышной бородой.
– Куда ехать?
– Ещё не знаю. Поехали.
Мне поскорее хотелось убраться отсюда.
– В больница? – спросил таксист. – Вы болеть?
Неужели я так плохо выгляжу?
– Нет, не надо в больница. Давай на вокзал.
Только таксист собрался отъезжать, как прямо перед нами припарковался чёрный Роллс-Ройс Фантом. Из него вышло трое быков в чёрных костюмах. Одного я узнал, это был Лука Торрегросса, не последний человек в команде Ковалли. Остальных видел со спины, но мне хватило и Луки, двухметрового бугая, в полной мере оправдывающего свою фамилию. Что это они забыли в «Караване»? Какого чёрта им здесь надо? Ребята Ковалли чуют деньги, и слетаются на них, как мухи на говно. Не за моим ли миллиончиком они явились?
– Давай, поехали! – крикнул я шофёру.
Я откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Хоть немного передохнуть. Адреналин всё ещё бил фонтаном. Если бы не он, я бы уже был похож на растоптанную коровью лепёшку. Что ни говори, а лучший наркотик – именно адреналин. Я знал парней, прилично подсевших на острые ощущения. Но такие ребята живут не долго.
Из головы не выходили три трупа в гостинице. Что со мной случилось? Мне не было их жаль. Я слишком много повидал насилия и жестокости, чтобы понять, что жизнь ничего не стоит. Я давно уже не жалею умерших, а иногда даже завидую им. Цена жизни невелика – от мелочи в кармане, на которую могут позариться отморозки, чтобы купить пачку сигарет, до расценок работы киллера. За десять штук могут завалить кого угодно. А за миллион…
Что такое жизнь? Пшик, и не больше. Что изменится в мире, если я умру? Да ни черта. Никто даже не заметит. Что изменилось от того, что я убил старушку? Только облегчённо вздохнут дети и внуки, перегрызутся из-за наследства и всё вернётся на круги своя. Муж горничной через полгода женится на другой. Но не погаснет ни одна звезда в небе, не завянет ни одна травинка. Тысячи человек каждый день отправляются на тот свет. Кто от старости, кто не успев родиться, от рака, СПИДа, гриппа, даже от кори, от тупости, от пули, от ножа, от наркоты, тонут, разбиваются в авиакатастрофах, размазываются по лобовым стёклам автомобилей, захлёбываются блевотиной, режут вены и лезут в петлю. Тысячи людей рождается каждый день только для того, чтобы когда-нибудь откинуть копыта. И что? Хоть что-то изменилось в этом мире? Иисуса распяли ради чего? Всё осталось как прежде. Как было до нас, так будет после нас. Вселенная даже не подозревает о существовании нашей планеты, не то, что об отдельно взятом человеке, пусть он будет дважды президентом или трижды Майклом Джексоном. Вселенной насрать на нас, на всех вместе и на каждого в отдельности. И Вселенная когда-нибудь сдохнет к чертям собачьим, и прекратится эта бесполезная возня. Аминь.
Так почему я должен переживать о смерти троих незнакомых мне людей? Я не плакал, когда умерла мать, и тихо радовался, когда пристрелили ублюдка-отца. Скорбь, печаль, горе, соболезнование и сочувствие – эмоции слизняков. Они атрофировались у меня ещё в детстве. А наркота провела генеральную уборку и теперь только здоровый эгоизм позволяет мне выживать. Каждый человек живёт только для себя. И если он делает что-то для других, то только из своих эгоистических целей, порой невидимых самому человеку, но если копнуть поглубже…
Одно меня беспокоило, при всей моей философии, я не мочил людей направо и налево. Я не убийца. Тот ниггер под мостом был первым, у кого я отнял жизнь. Теперь ещё троих. Что с моей головой, доктор?
Таксист-индус напевал бессвязную «харекришну» на непонятном языке. Я открыл глаза, вернувшись в жестокую реальность. Я чувствовал себя разлагающимся трупом. В глазах плыли круги, мышцы ныли и оказывались подчиняться. Срочно нужно ехать домой. К чёрту вокзалы, сумки, миллионы. Мне нужна была доза. Немедленно!
Ехать домой. Сейчас же. Я хотел было окликнуть водителя, но остатки разума ещё тлели в моём мозгу. Найти этого таксиста будет раз плюнуть. Обычно они стоят в одних и тех же местах. И портье его прекрасно знает и, наверное, уже рассказывает детективам, кто увёз парня с двумя тяжелеными сумками. Очень подозрительного парня. «Да, помню, конечно. Я посадил его к Раджу Капуру, номер машины не знаю, но он должен вернуться. Он здесь постоянно стоит».
И если скажу таксисту адрес, то меня можно будет брать тёпленьким.
– Далеко до вокзала? – спросил я индуса.
– Нет, уже подъезжать.
«Да, сержанта, я его отвозить на вокзал. Я боялся, что он умирать в моя машина. Или блевать. Сумки большой. Две. Он их еле-еле поднимать».
Придётся его тоже убрать. Но пистолет был в сумке в багажнике. А душить, перегрызать горло, ломать шейные позвонки и вырывать сердца – на это я вряд ли решусь. Да и сил у меня почти не осталось.
Таксист высадил меня на вокзале. Помог вытащить груз. Я так и остался стоять на парковке, не в состоянии сообразить, что делать дальше. Одна мысль точила мысль: хоть что-нибудь, хоть пару затяжек дури, таблетку амфетамина, метадона или хотя бы экстази, понюшку кокса. Что угодно, только бы привести себя в чувство. Так сильно меня колбасило, когда я просидел сутки в полицейском участке. Эти суки не давали даже кофе. Я думал, что сдохну. Я думаю, что сдохну сейчас.
Мне нельзя оставаться на вокзале.
Я достал из сумки пачку двадцаток и сунул в карман. У меня созрел план. Я подозвал такси и отправился в аэропорт. Дал таксисту двойную цену, и он помог дотащить сумки внутрь. Поближе к камерам хранения. Минут пять я провозился, пока запихал поклажу в ячейки. Пушку оставил с деньгами. От греха подальше. Ключи положил во внутренний карман куртки. Только бы не потерять.