И вот Славин отец поговорил с Евгением Николаевичем, Евгений Николаевич с Зинаидой Сергеевной, а Слава с Ромкой. Было решено: пока Слава будет жить на Озере, Ромка понаблюдает за его делянками и отметит, что нужно, в его дневнике. Ведь Ромка все равно каждый день будет приходить на пришкольный участок. Да он бы и так поглядывал на другие делянки. Интересно же, как у других членов кружка будет все расти.
Дед Кирилл, как обещал, позволил Славе без присмотра плавать на тузике вдоль берегов. И это было так здорово, что Слава и думать забыл о своих делянках. Он бы, наверное, забыл и про богатырскую рожь, не случись той разнесчастной поездки с Евгением Николаевичем на опытное поле.
Поначалу Слава сильно переживал из-за того, что подвел Прометеева. Получилось, что он вроде как наябедничал отцу, а потом еще и показал Евгению Николаевичу опытное поле. Евгений Николаевич, наверное, даже и не знал, где оно находится.
Но ведь и Слава тоже не знал, что опытное поле — это тайна! Иначе бы он, разумеется, держал язык за зубами.
Вот всегда так: если бы да кабы. Слова никому ни о чем не скажи!
Впрочем, вскоре он придумал для себя одну замечательную игру и так увлекся, что как-то само собой перестал переживать.
Однажды в шкафу на веранде бабы Вериного дома Слава нашел книжку, в которой рассказывалось о путешествии на плоту «Кон-Тики» через Тихий океан. Читая, Слава и сам не заметил, как оказался одним из участников этого путешествия…
..На перуанском побережье, где строился плот, Германа Ватсингера укусил ядовитый муравей. Нога так распухла, что, вопреки написанному в книге, он совсем не смог передвигаться. Не говоря уж о том, чтобы скакать на лошади по джунглям в поисках бальсовых деревьев для плота.
И тогда Слава, умевший, кстати говоря, ездить верхом — какой же деревенский мальчишка не умеет этого! — вскочил на коня Германа Ватсингера и поскакал следом за доном Федерико в гущу тропического леса. А почти потерявшего сознание Германа двое рабочих плантации отнесли в дом дона Федерико, откуда его затем переправили в перуанскую столицу. В госпиталь. Жаль беднягу, но джунгли есть джунгли. Зевать не приходится.
В продолжение всего плавания на плоту через Тихий океан к острову Таити Слава отлично справлялся со всеми обязанностями, которые надлежало выполнять Герману, и на протяжении трех с лишним месяцев свободно общался с остальными членами экипажа, потому что все они отлично говорили по-русски.
А по возвращении из этого нашумевшего на весь мир плавания в руки Славе попала книжка, в которой описывались кругосветные путешествия на маленьких яхтах. Втроем, вдвоем и даже в одиночку.
Едва он представил себя на месте одного из этих отважных путешественников, как тут же изменил большому флоту. То есть совсем интереса к нему он, конечно, не потерял — в далеком будущем Слава по-прежнему видел себя капитаном большого корабля, — но сейчас-то воображение, словно тугим попутным ветром, стало уносить его в океанские просторы на такой вот скорлупке.
…Для начала он решил сплавать не так далеко. Наметить маршрут — дело нескольких минут. Вот Черное море. Отсюда через Босфор и Дарданеллы — в Средиземное море. А оттуда — в Атлантический океан…
В конце концов можно дойти до Канарских островов и тут же вернуться обратно Бискайским заливом (ух, какие там бывают классные штормы!), Северным и Балтийским морями — в Ленинград.
Наметив маршрут, Слава занялся яхтой. Выбор был богатый. Бабка с дедом с незапамятных времен выписывали «Огонек». Все прочитанные номера стопками, по годам, хранились в старом шкафу в «холодной» комнате. В той самой, где ночевал Слава.
Перелистав журналы, он отыскал несколько фотографий, на которых красовались парусные яхты. А на самой верхней полке шкафа лежала тоненькая стопочка цветных проспектов-раскладушек.
Эти проспекты-раскладушки привез дядя Шура из-за границы. Напечатано в них было не по-русски, зато фотографии просто замечательные: снежные вершины гор, морские побережья, песчаные, усыпанные купальщиками пляжи, порожистые реки, белоснежные дворцы, пальмы, большие красивые корабли… И яхты. Много-много яхт. Всевозможных типов и во всех видах: и в море, и на стоянках у пирсов.
Яхта, которую Слава облюбовал для себя, была не просто красива. Это была лучшая из всех яхт, какие когда-либо швартовались на Черноморском побережье, откуда Слава намерен был отправиться в плавание.
Небольшой, легкий, послушный в управлении иол. И название подходящее: «Вега» — одна из самых ярких звезд на нашем небосклоне. Борта были выкрашены в нежно-голубой цвет, а палуба и боковые стенки каюты пропитаны лаком, отчего дерево приобрело темно-медовый оттенок. Крышка каюты тоже голубая, а паруса белоснежные. И красный флажок на грот-мачте.
Почему-то на фотографиях, совсем мало яхт, у которых имеется бушприт. Свою «Вегу» Слава снабдил чуть вздернутым кверху бушпритом. С ним она выглядит еще более легкой и стремительной.
К середине лета «Вега» была готова к отплытию. Она царственно покачивалась у пирса, и все, кто проходил мимо, поглядывали на нее и ее капитана: одни восхищенными, а другие завидущими глазами…
Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯв которой Ромка показывает свой характер
Пока Слава гонял тузик вдоль берегов Озера, воображая себя отважным многоопытным яхтсменом, у Ромки на пришкольном участке тоже не обошлось без приключения. Пусть оно было не столь захватывающим и совсем неопасным для жизни, зато настоящим.
Впрочем, Ромка ни о каких приключениях и думать не думал. Не до того ему было. Опыты на пришкольном участке — раз. В огороде у дома росли арбузы и дыни — два. А ведь еще и с Борисом Васильичем по полям охота было поездить.
Ну, правда, за опытными посевами на пришкольном участке особого ухода не требовалось. Наблюдай, как все растет, и записывай в дневник свои наблюдения. Так-то оно так. Но только Ромке приходилось вести не один дневник, а целых три. Свой, Славкин и еще Мишки Белова.
Со Славкой все ясно. У Мишки тоже свои дела. Целыми днями то в машинно-тракторной мастерской отирается, то с отцом в поле на тракторе ездит. Непонятно, зачем в кружок юных агрономов записывался. Сколько раз забывал про свои делянки, по два и по три дня подряд не появлялся на пришкольном участке. Тогда Ромка брал в ботаническом кабинете его дневник и делал записи.
Никто его об этом не просил. Хотя, если разобраться, Мишкины делянки вовсе не были для него чужими. Ведь они с Мишкой проводили опыт по одной и той же программе. А поскольку Ромкины всходы оказались изреженными и сильно засоренными, то он считал себя в какой-то мере ответственным за результаты Мишкиного опыта. На Мишкиных делянках ячмень взошел на удивление дружно и развивался прекрасно. Не то что у Ромки.
Зинаида Сергеевна все никак не могла успокоиться.
— Ты, Рома, видимо, не проверил семена на всхожесть? — допытывалась она. — И вообще, мне кажется, ты не те семена посеял. Ведь я тебе для опыта выдала отборные, отсортированные семена. В них не могло быть никаких примесей.
Ромка молча вздыхал и, моргая белыми ресницами, смотрел куда-то в сторону. А в уголках его губ пряталась довольная улыбка. Зинаида Сергеевна не знала, что и думать.
А дальше вот что было.
Пришел Евгений Николаевич, поглядел на Ромкины делянки и строго спросил:
— Ты зачем это к ячменю рожь подсеял?
Ромка, весь пунцовый, молчал, опустив голову.
— Ты загубил опыт, — продолжал Евгений Николаевич. — И мне кажется, что тебя кто-то подучил… Я даже предполагаю кто:..
Тут Ромка разлепил наконец губы:
— Никто меня не подучивал! Я сам! Борис Васильич и не знает!
— Рома, как ты мог! — простонала Зинаида Сергеевна. — Никому ничего не сказав… — и умоляющими глазами посмотрела на Евгения Николаевича: — Может быть, еще можно что-нибудь поправить? Может быть, еще не поздно выполоть эту рожь? Евгений Николаевич задумался.
— А ведь это мысль! — вдруг просиял он. — Назовем опыт иначе: «Посев ячменя с заниженной нормой семян» Сколько растений у тебя на одном квадратном метре? — спросил он у Ромки.
Тот мгновенно ответил:
— Ячменя — пятьсот, а ржи — двести пятьдесят!
— Подходяще, — кивнул Евгений Николаевич. — Это будет даже интересно! — и распорядился: — Рожь — выполоть!
— Не буду я ее выпалывать! — вдруг дернул плечом Ромка.
— Рома, ты что себе позволяешь! — прикрикнула на него Зинаида Сергеевна. — Как так — не будешь? Почему?
— Потому что она — главная! — сказал Ромка. — Потому что это богатырская рожь! Я ее специально посеял.
— Я, кажется, догадываюсь, откуда ветер дует, — с обидой сказал Евгений Николаевич Зинаиде Сергеевне. — Ну что ж, в таком случае мне тут нечего делать, — и шагнул к делянкам Мишки Белова.
А Мишка был тут как тут. Потому что накануне Зинаида Сергеевна пожаловалась его матери. «Ваш Миша, — сказала она, — форменным образом прогуливает!» Мишкина мать пообещала, что больше такого не повторится. И Мишку наказали, строго-настрого запретив ему всю эту неделю ходить в мастерскую.
Евгений Николаевич посмотрел ячмень на Мишкиных делянках, полистал Мишкин дневник и остался доволен.
— Вот кого надо готовить на выставку, — сказал он Зинаиде Сергеевне.
И Ромку оставили в покое.
Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯв которой Прометеев получает еще один выговор, на этот раз строгий, с последним предупреждением
Июнь в том году выдался на редкость засушливым. За весь месяц не выпало ни капли дождя. Кое-где земля даже потрескалась, такая стояла жара. Зеленевшие поля раньше времени начали желтеть. Посеянный в первые майские дни горох сначала быстро пошел в рост, выбросил густую сочную листву. Но ведь чем больше растение, чем гуще на нем листва, тем больше ему и влаги надо. Да еще и сорняки свою долю требуют. А сорняков на рано и торопливо засеянных полях взошло видимо-невидимо.
Надо было видеть эти гороховые поля под конец засухи: желто-бурые свернувшиеся листочки; хилые, бессильно упавшие на землю стебельки; крошечные цветочки. Потом, когда пойдут дожди, гороховые стебельки будут усыпаны крошечными стручками.