ла говорить плохо о твоем отце, но это факт – ему не хотелось возвращаться за полярный круг. И не стоит сейчас его осуждать. Просто жизнь тогда была такая. Где прописан – там и работай, а в Питере парню прописаться можно было, только женившись. И мне не в чем его упрекнуть – просто мы были слишком разными людьми, нам не о чем говорить было. Кроме того, не было и физического влечения, а это ведь тоже много значит.
– Насколько я понимаю, Антона и Лешу ты тоже не любила?
– Да, сынок, ты уже взрослый, все правильно понимаешь.
– А с этим твоим, Вячиком, вы о чем разговариваете? – довольно ехидно спросил Андрюшка.
– А черт его знает! Обо всем! Но главное, что он такой близкий, такой родной! Ты не представляешь, как я беспокоюсь… Лишь бы поскорее во всем разобрались и отпустили его! Я уверена, когда вы с ним познакомитесь, то станете друзьями.
– Там видно будет. Пусть сначала с него обвинение снимут, – Андрюшка поднялся из-за стола. – Спасибо, все было очень вкусно, – поблагодарил он и вышел из кухни.
А я побрела в свою комнату. Вновь взялась за книжку, читала два часа. Периодически ловила себя на том, что упустила нить повествования, приходилось искать, где я ее потеряла. Обычно я глотаю детективы в один присест, за день, максимум за два. Сегодня же ерунда какая-то: застряла на девяностой странице. Пойти, что ли, погулять?
Часа полтора я наворачивала круги по Парку Победы. Чаще я гуляю здесь по утрам, когда праздной публики нет, только спешащие на работу горожане срезают углы через парк, а сейчас почти все скамейки заняты молодежью и, к сожалению, алкашами. Стараясь держаться подальше от шумных компаний, я выписывала кренделя по аллеям, удивляясь тому, как изменилась жизнь. Десятый час вечера – а на улицах полно молодых людей с детьми, порой даже с совсем крохами. Им же спать пора, как родители не понимают! Хотя, что они могут понимать: вон две девушки сидят около песочницы, наблюдают за детьми и потягивают пиво. Урна рядом с их скамейкой переполнена пивными бутылками и банками, песок возле нее усыпан окурками, и это на детской площадке! Раньше такое даже представить было невозможно.
Не буду водить сюда Яночку, подумалось мне почему-то. Грязно, пьяные компании, отмороженная молодежь – не место для девочки… Интересно, какая она? Похожа ли на восьмилетнюю Полинку? С ней я сразу нашла общий язык. Заменю ли я мать Славиной дочке? Конечно, я не смогу уделять ей столько же времени, как неработающая Алена, ведь писать я не брошу даже ради любимого. Это как наркотик. Сейчас, конечно, я отношусь к этому спокойнее, мой рабочий день более организован. А раньше, пока Риты не было, я любую свободную минуту посвящала своей писанине, порой торчала за компьютером пока в глазах не двоилось, и уж попробуйте прервать мой творческий процесс – мало не покажется! Впрочем, у Яны есть няня. А у меня есть Ритуся.
Кстати, где мы будем жить? В моем доме места на всех не хватит, мне необходим кабинет, отдельная комната для Яны, спальня для нас с Вячиком…. У него большая квартира, что же, жить на два дома? Но Польку одну не бросишь, возраст у нее опасный, окажется на свободе – дел наделает! Все-таки, как ни крути, а в последние годы я почти все время дома, девчонка была под присмотром. Значит, придется продавать квартиры. При обмене выделим Андрюшке однокомнатную, хватит ему в съемной жить. А нам надо: по кабинету мне и Вячику, спальню, гостиную, комнаты для Яны, Полинки и Риты. Это сколько же получается? Семь комнат? Ужас! Такую квартирку еще поищешь, да не найдешь. Может, лучше дом в ближнем пригороде купить, чтоб не мучиться?
Размышляя таким образом, я вернулась домой. На всякий случай спросила у Ритуси, не звонил ли мне кто-нибудь, хотя сотовый я брала с собой.
Заглянула к ребятам. Сынок вразумлял Полинку:
– Смотри, что ты написала: облокотился на стол! На стол можно навалиться! – Он голосом выделил приставку. – А облокачиваются о стол! Улавливаешь разницу?
У Андрюшки замечательное чувство русского языка. Он первый читатель моих опусов, и порой находит в них подобные ляпы. Правда, в последнее время их стало меньше.
– Молодежь, пошли чай пить! – позвала я.
– Еще десять минут, – буркнул сын, даже не обернувшись.
В одиннадцать часов вечера я не выдержала и набрала номер Вячика. Никто не ответил. Я тут же позвонила Коле.
– Ты его арестовал? – испуганно спросила я, даже не поздоровавшись.
– Во-первых, задержал, а во-вторых, не я – так по закону положено. Лер, не гони волну! Я только-только до дому добрался, жрать хочу. Целый день с твоим Князевым возился: сначала показания снимал, потом в квартире на Ваське черт знает сколько проторчали, а туда, между прочим, из нашего управления два часа пилить. Обратно вернулись, опять опрос, потом мероприятия на завтра обсуждали. Твой-то уже с восьми отдыхает, а я только что домой приехал.
– Его там хоть покормили? – поинтересовалась я.
– Нет, голодом морят, как меня! – рявкнул друг и отключился.
Да, с Колькой только с сытым можно разговаривать без опасности для жизни. Попробую перезвонить через полчаса.
Когда я снова набрала номер, Колин голос уже не походил на рычание голодного льва. Для начала я поинтересовалась, как Верочка добралась до санатория.
– Все нормально. Мы ей с собой трубку дали, два раза уже звонила. Представляешь, жалуется соплюшка, что ей комната на четверых досталась, а не двухместная.
– Вот дурочка! Так же веселее! – удивилась я.
– И я говорю. Может, ей еще люкс с джакузи? Мы в пионерлагере по пятнадцать человек в палате жили, рукомойник на улице, клозет в скворечнике – и ничего, никто не хворал!
Несколько минут я терпеливо выслушивала Колькины стенания о том, что дети разбаловались, родителей не уважают и не ценят, хотят всего и сразу, вот мы в их годы… и так далее. Наконец, поток иссяк. Я не задавала никаких вопросов, но друг сжалился:
– Ладно, рассказываю. Поужинал твой Князев раньше меня. А до этого мы выяснили, что действительно, Смердин и Ермолаев – одно лицо. В 1995 году он женился на Галине Васильевне Ермолаевой, 1950 года рождения и взял ее фамилию, – на мой удивленный возглас Коля подтвердил: – Дамочка была старше его на пятнадцать лет, но имела просторную квартиру на Петровской набережной, доставшуюся ей от отца, партийного функционера. Папочка к тому времени уже почил в бозе, и Галина Васильевна, бездетная сорокапятилетняя женщина, стала обладательницей хором с антикварной обстановкой и неплохой коллекции картин. Все это она завещала своему горячо любимому супругу, который от любви к ней даже решился переменить свою неблагозвучную фамилию. Некрепкая здоровьем женщина умерла от сердечного приступа в ноябре 1999, через полтора года после составления завещания. А наш безутешный вдовец почти сразу женился на дочери своего начальника, матери-одиночке с годовалым больным ДЦП ребенком. Непонятно, является ли Смердин-Ермолаев его отцом. Вскоре тесть выделил зятю на кормление часть своей типографии.
Теперь относительно убитой Князевой. До замужества с твоим Славой она действительно была Щербаковой. В самом начале 1999 года Елена Евгеньевна Кирякова вышла замуж за Щербакова Андрея Аполинарьевича, 1928 года рождения, довольно известного в городе коллекционера предметов старины. «Молодой» муж прожил всего год и отошел в мир иной во время сердечного приступа. Кирякова могла бы стать обладательницей баснословного состояния, но налетели хищные родственники, и у них были серьезные адвокаты. Куда с ними тягаться провинциальной двадцатилетней девчонке! Коллекцию родня отсудила полностью, а это не один миллион в американской валюте. Молоденькой вдове досталась только двухсотметровая квартирка на Фонтанке. Она тут же ее продала и купила себе две: однокомнатную на Звездной, где была прописана, и вторую, на Васильевском. Факт опосредованного владения ею пакетом акций типографии пока не подтвержден, надо еще эту Барышникову найти.
Итак, что мы имеем. Ермолаев скрывает, что Князева его падчерица. Странно, но не криминал. По факту убийства Инны Ивановны Смирновой документы придут завтра, твои россказни к делу не пришьешь, мне и так пришлось перед начальством обставляться, чтобы запрос в Пермскую область послать. Сказал, что знакомая писательница в творческой командировке нарыла эту жуткую историю и в ней прозвучала фамилия Смердин, он же Ермолаев, компаньон мужа убитой Князевой. И машину, похожую на его, видели утречком возле места преступления. Имей в виду – знакомая писательница – это ты. Начальство пока считает, что эта версия за уши притянута. Но я гну свою линию. Завтра твой дружок свяжется с Константином Николаевичем, попробуем крючок закинуть, может он себя и проявит. Ладно, ждите вестей с полей. Сама не трезвонь, ни мне, ни Славе своему. Будут новости – сам с тобой свяжусь.
Немного успокоенная другом, я заснула, не прочитав и пяти страниц. А утром поднялась ни свет-ни заря.
Выпила кофе в пустой кухне. Вскоре вышла Ритуся, позавтракала с ней еще раз, потом покормила сына и отправила его на работу. Полинке надо было в школу к десяти и ее я разбудила в половине девятого.
Наконец я осталась в квартире одна. От нечего делать провела генеральную уборку в своей комнате. Перетряхнула всю одежду в шкафу, что делаю раз в три года. И откуда столько лишних шмоток? Я же вовсе не тряпичница… Раз за разом во время уборки откладываю когда-то любимые кофточки, блузки и футболки. Думаю, что еще поношу, а не носится! Надо, в конце концов, сложить все в большой мешок и отвезти в какую-нибудь богадельню, знать бы еще – куда… В Интернете, что ли посмотреть? Я набила ненужной одежкой три больших полиэтиленовых пакета. Потом пришел черед письменного стола. Выбросить свои первые рукописи, успевшие уже пожелтеть, у меня не хватило духу. Аккуратно разложив по новым папкам, я засунула их в нижнее отделение книжного шкафа. Прошерстив все ящики, набрала целый мешок макулатуры. Какие-то рекламные проспекты; старые, чуть ли не советских времен, счета за квартиру и телефон; гарантийные талоны на технику, которой уже в живых нет. Нашла несколько писем от подруг, от мамы. У нас было заведено переписываться, когда я уезжала куда-нибудь, пусть даже на месяц. Я хранила мамины письма, а она мои. Я перечитала и те, и другие, сложила в отдельную папочку и тоже убрала в шкаф.