Интересно, что будут хранить на память наши потомки? Переписываются многие сейчас по электронной почте, вот как мы с Лешей. Перегнать его послания на диск и хранить? Но в пробегающих на экране строчках только информация, ничего душевного, личного в них нет, и не появится, даже если распечатать. Все-таки в рукописном тексте есть что-то индивидуальное, даже интимное. Человек доверяет листу бумаги свои мысли, пишет их собственной рукой. Бумага отражает эволюцию его мысли. Все мы видели, как исчирканы рукописи классиков! А сейчас? Что останется от нынешних писателей? Я о себе не говорю, не та фигура… Но теперь никого не интересует фактическое авторство, с развитием технического прогресса его стало просто невозможно установить.
Больше полувека литературоведы спорят о «Тихом Доне». Я не владею всей полнотой информации по этому вопросу, но, наверное, если бы сохранился рукописный вариант романа, написанный самим Шолоховым, с многочисленными собственноручными правками – и вопросов бы не возникало. Хотя, как можно написать такое произведение в двадцать три года – представить трудно…
Теперь все проще: кто подпись поставил – тот и автор, а то, что на него команда литературных негров работает, никого не волнует. Издатели даже сами пишут на обложке: «Теперь под псевдонимом Виктория Платова мы печатаем произведения другого автора» – вот до чего дошло! Псевдоним Платова – бренд, и издательство решило продолжать его раскручивать. Интересно, почему Соломатина это допустила? Подделки под ее именем – полный отстой, как выразился мой сынок.
Размышляя об этом, я пропылесосила комнату и закончила уборку. Ну вот, даже дышать легче стало. Чем бы еще заняться?
Я присела к компьютеру. Надо действительно поискать какую-нибудь благотворительную контору и отдать туда ненужные шмотки. Адреса двух таких организаций я нашла довольно быстро. Потом еще немного побродила по Интернету. Наконец решила, что надо обработать заметки, сделанные в Перми, и достала свой блокнот.
Незаметно я увлеклась. Краткие записи превращались в развернутое повествование, приобретали литературную форму, вспоминались особенности речи моих собеседниц, их повадки, внешность.
В комнату заглянула вернувшаяся с работы Рита и сообщила, что через час будем обедать. Я только кивнула, продолжая писать. Возможно, этот кусок текста пригодится мне для нового романа, конечно, если Вячик позволит мне его опубликовать. Ведь вполне может быть, ему не захочется, чтобы его история вышла в виде книги.
К обеду появилась Полинка, быстро съела тарелку супа и опять унеслась в школу, готовиться к последнему звонку. Я же вернулась к компьютеру и работала почти без перекуров до половины восьмого, когда грохнула дверь, возвещая, что возвратился с работы мой голодный сын. Рита опять куда-то умотала, пришлось идти на кухню, кормить Андрюшку.
Целый день я отвлекала себя посторонними мыслями и делами, но сейчас, когда Андрей спросил меня, что слышно о Славе, чуть не расплакалась. Я передала ему, что узнала вчера от Николая. Переварив услышанное, сыночек изрек:
– Подозрительно, что эта парочка родственников овдовела практически одновременно, и у обоих супруги умерли от сердечного приступа. И заметь, они остались довольно богатыми наследниками. А твой Славик, он богатый?
– Не знаю… У него сорок процентов акций вполне процветающей типографии, большая новая квартира, хорошая дача и джип «Тойота»… Да, думаю, он человек не бедный.
– И за меньшее убивают, – задумчиво проговорил сын. – Если Ермолаев убийца, то ему прямой резон от компаньона избавиться. Уж любовница, конечно, поделилась бы с ним, а он почему-то ее задушил.
– Колька так же считает, – согласилась я. – Только тут надо принять во внимание, что этот Смердин-Ермолаев человек с явными психическими отклонениями. Ты бы видел все эти плети и наручники!
– А уже доказано, что он их касался?
– Нет пока, но кто же еще? Николай говорит, что просто так, за здорово живешь, у человека нельзя снять отпечатки пальцев. Что, интересно, он имел в виду, говоря, что Ермолаев может как-нибудь себя проявить?
– Позвони и спроси.
– Не велено мне звонить.
Весь вечер я промаялась, ожидая известий от друга. За ночь с грехом пополам дочитала Устинову, забылась беспокойным сном лишь на рассвете. Весь следующий день не находила себе места.
Господи, гадала я, что же там происходит, почему ни один из них не звонит? И только в десять часов вечера, когда, потеряв терпение, я уже готова была схватиться за трубку, раздался звонок в дверь.
Ритка еще не вернулась со Ржевки, дети занимались в Полькиной комнате, и я сама кинулась открывать.
На площадке стояли Коля с Вячиком.
Я бросилась к любимому, он крепко обнял меня…
Где-то в коридоре Николай вещал:
– А мы вот решили сюрприз устроить, явились без звонка.
Я буквально висела на Славе, слезы лились сами собой. Какое счастье, что он вернулся!
Насмешливый голос Кольки привел меня в чувство.
– Долго вы там в дверях целоваться будете? Я жрать хочу, уже руки успел помыть.
С трудом оторвавшись от Славы, я отправила его в ванную, а сама пошла собирать на стол. Попыталась было узнать у Коли что-нибудь, но он прикрикнул:
– Сначала накорми, а потом вопросы задавай, женщина!
Мне пришлось заткнуться и терпеливо ждать момента, когда мой дружок насытится. Ждать пришлось довольно долго, Коля умял полноценный обед, Вячик ограничился вторым.
– А компот? – вопросил опер, отодвигая пустую тарелку.
– Может, чаем обойдешься?
– Валяй чай. Плюшек к нему никаких нет?
Я поставила на стол вазочку с печеньем и налила три кружки чая.
Коля отхлебнул пару раз, сгрыз печенюшку и ухмыльнулся:
– Ну, кажется, я достаточно тебя помучил?
– Достаточно. Ты настоящий садюга, а еще друг, называется.
– Обзываться вздумала! – воскликнул Коля. – Я ее дружка от тюрьмы спас, убийство раскрыл…
– Между прочим, если бы не сведения, которые я в Перми нарыла, ничего бы ты не раскрыл, у вас ведь только одна версия была… – запальчиво заявила я.
– Так ты же сама вещдоки поперла! Разобрались бы, не беспокойся. Может, не так быстро… Ладно, госпожа частный детектив, признаю ваше несомненное участие в деле раскрытия преступления, и даже не одного, а четырех.
Я удивленно уставилась на мужиков. Слава кивнул утвердительно.
– Рассказываю все по порядку, – начал Николай. – Вчера Слава позвонил Ермолаеву. Как мы договорились, сказал, что только приехал, дача опечатана, соседи сообщили, что его жена убита. Спросил, не знает ли Константин подробностей и куда нужно обращаться в таких случаях. Я рядом сидел, твой Слава довольно талантливо изобразил растерянность попавшего в беду человека. А этот Смердин-Ермолаев начал гнать пургу: «Погоди, в милицию не обращайся, они у меня уже были, и ты у них единственный подозреваемый. Тебя обязательно арестуют, а как же наш совместный бизнес? Сам знаешь, на многих документах необходимы две подписи. Давай, я вначале подготовлю доверенность от твоего имени на ведение мной всех дел, подпишешь в присутствии нотариуса и тогда дуй в милицию. А то неизвестно, сколько тебя там продержат, что же – типографию закрывать?»
В принципе, я предполагал нечто подобное. Они договорились встретиться сегодня в час дня в нотариальной конторе. А после разговора с Ермолаевым как раз ответ на мой запрос из Пермского областного управления подоспел. Двадцать листиков по факсу переслали… Нет, все-таки хорошо с оргтехникой работать стало! Раньше бы максимум страничку по телетайпу отбили, а то и в командировку в Пермь ехать пришлось бы, а теперь! Все важные листы дела за несколько минут – красота!
Все оказалось примерно так, как ты сказала. То есть способ убийства – полностью идентичный и рубцы от плети на теле жертвы в наличии. В заключении судмедэксперта говорится еще о старых шрамах, а вот в дальнейших материалах об этом не упоминается. Тамошние следователи все больше на поиск маньяка или сатанистов упирали, потому что у Константина Смердина было алиби. Машина в ремонте, коллеги по курсам видели его и пятого ноября вечером, и шестого утром. Тут пермские реально недоработали: как будто кроме поезда и личного автомобиля не на чем сто двадцать километров проехать? Вполне мог и туда, и обратно на попутке добраться. Хотя, как ты утверждаешь, сосед видел именно его автомобиль.
Я, как сведения эти получил, сразу рванул к начальству, за разрешением на проведение мероприятия с участием задержанного Князева и использованием технических средств. Ну, мы операцию подробненько обсудили, и сегодня в двенадцать часов дня усадили Славу в его собственную «Тойоту», снабдив миниатюрным микрофоном. А сами в хвост его машинке пристроились. Слав, твоя очередь рассказывать.
Вячик, до этого державший меня за руку (я при этом была счастлива, как школьница), взял сигарету, прикурил и начал:
– Костя ждал меня у конторы нотариуса, он заранее договорился, и мы прошли без очереди, хотя толпа в коридоре была неслабая. Я внимательно прочитал подготовленный документ. В нем было написано, что я доверяю Константину Николаевичу Ермолаеву право распоряжаться всем имуществом и активами нашей фирмы, включая мою долю акций и единоличное право подписи под всеми документами. Честно говоря, подписывать такое было страшновато. Это же большая часть моего состояния. Четыре года назад я вложил в это дело сорок тысяч баксов, производство развивалось и сейчас подобный бизнес стоит не меньше двух миллионов, а моих там сорок процентов.
– А я его предупреждал, – вставил Николай, – не дрейфь, мы с твоего Ермолаева глаз не спустим, не успеет он ничего с твоими бабками сделать.
– Костя заметил мою нерешительность, начал уверять, что это делается на всякий случай, доверенность может и не понадобиться, и вообще он надеется, что даже если меня и арестуют, то ненадолго. А потом поинтересовался, есть ли у меня алиби на ночь с пятнадцатого на шестнадцатое. Я ответил, что нет никакого, был в это время в дороге, ехал на рыбалку. Клев в этом году оказался не очень, и я, проведя в глухомани три дня, вернулся домой.