А я любил ее все больше. Моя девочка выросла, развилась, и оказалось, что она действительно та единственная, что нужна мне… Ей нравилось получать боль во время близости. А я детства любил мастерить плетки и для нее сделал самую мягкую, не оставляющую следов. Сколько замечательных игр мы с ней выдумали!
Голос Ермолаева звучал восторженно, и меня передернуло.
– Все было бы чудесно, но тут старый хрыч, ее муж, закапризничал, перестал отпускать ее из дома одну, что-то заподозрил… Целый месяц мы не виделись, потом встретились на какой-то тусовке, куда меня пригласили по старой памяти. Я долго считался мужем женщины, владевшей приличной коллекцией картин, и, хотя сам я в них ни уха ни рыла, но продолжал ходить на подобные вечеринки. Там я передал Аленушке лекарство, с помощью которого отправил свою жену в мир иной. Моя девочка не испугалась, ей опостылел старый импотент, она хотела быть со мной. Она сделала это буквально на следующий день. К сожалению, ей в наследство досталась только квартира с голыми стенами, всю коллекцию и антикварную мебель отсудили родственники. Мы продали эту жилплощадь и купили Алене две квартирки, в одной она жила, а из другой мы соорудили чудесное гнездышко для своих утех. Знал бы ты, сколько восхитительных часов мы там провели!..
Ермолаев умолк на некоторое время, а потом продолжил:
– Почти все остальные деньги Алена потратила. Девочке так хотелось хорошую машинку, шикарно одеться, поездить по свету. Но она всегда слушалась меня, и я остановил это расточительство. Остатки состояния она вложила в развитие этой типографии: сорок тысяч баксов от моего имени и двадцать от имени сестры моей матери. Я и раньше помогал моей тетушке, которая живет в Эстонии. Старушка бедствует, пенсии ей едва хватает на оплату жилья. За двести долларов в месяц она стала формальным совладельцем нашей фирмы. Я сделал это, потому что не хотел, чтобы имя Алены было как-то связано с моим, все-таки тесть под боком… Тут как раз еще ты подвернулся со своим желанием вложить деньги в какое-нибудь дело. Знаешь, почему я женил тебя на ней?.. Да, да, я!.. Думаешь, вас свела парикмахерша? Это я ей предложил, мы же стриглись у одного мастера! Алена была в расцвете своей красоты, ты развелся и не знал, как справиться с заботами о ребенке. А моя Аленушка всегда была хозяйственной и заботливой, с самого детства она ухаживала за своей слепой бабушкой, поддерживать идеальный порядок – часть ее натуры. Только я женил вас не из жалости к тебе. Нашим отношениям с Аленой наконец-то ничто не мешало, но они стали пресными. Я привык, что мы скрываемся, привык ревновать ее к мужу, старому перечнику… В какой-то момент я представил, что буду чувствовать, если она опять будет принадлежать не только мне, и понял, что это именно то, чего я хочу. Мне доставляло удовольствие выспрашивать о том, как она трахается с другим, получает ли удовлетворение… А ей всегда нравилось оправдываться, доказывать мне свою любовь… Знал бы ты, до чего может простираться покорность по-настоящему любящей женщины… Ты никогда не испытывал наслаждения, причиняя боль любимой… Да, любимой!.. Тебе просто не представить такую любовь… Когда вы с Аленой стали встречаться, моя любовь получила желанную подпитку. А ты ничего и не подозревал! Или не хотел видеть? Ведь даже заметив следы от плети на ее теле, ты лишь один раз избил ее! Знал бы ты, как я взбесился тогда! Никто не имеет права поднимать руку на мою девочку! Но ты, слабак, вскоре перестал спать с ней…
Меня это расстроило. Постепенно я возненавидел тебя: ты отверг мою любимую, ты мешал мне считать типографию своей, не хотел довольствоваться только процентами с прибыли, тебе еще и руководить наравне со мной надо было! А что ты можешь без меня?..
Забыл, сколько времени я потратил, обучая тебя? Ты так ни черта не понял в производстве, ты только делаешь вид, что работаешь! Взял на себя рекламу и поиск новых заказчиков? А разве этого достаточно? Если бы не модернизация, не освоение новых способов печати, на чем бы мы исполняли эти заказы? Ты – ничтожество, и почему-то ты владеешь чуть ли не половиной моей типографии! Да еще начал поговаривать о разводе с Аленой…
Еще полгода назад я предложил ей избавиться от тебя уже испытанным способом. Я перестал ревновать к тебе, ты мне был больше не нужен. Алена отказалась, сказав, что Щербакова ей было не жалко, а ты еще не старый, вовсе не противный, совсем не мешаешь ей, к тому же она не хочет оставлять сиротой девочку, к которой сама успела привязаться… Впервые она не послушалась меня, хотя прекрасно понимала, что потерять половину типографии – глупо, а в случае твоей смерти она стала бы нашей полностью. Ты мог тихо умереть от сердечного приступа – с мужчинами в нашем возрасте такое случается сплошь и рядом… Типография стала бы моей, Алене досталось твое имущество, а я со временем нашел бы ей нового мужа, потому что понял – я должен ревновать ее, мучиться, воображая, чем она сейчас занимается с другим мужчиной… А потом наказывать… В этом часть моей любви к ней…
Ты объявил, что займешься разводом после своей традиционной весенней рыбалки. Я настаивал, чтобы Алена помогла мне избавиться от тебя, она отказывалась, впервые она не проявила покорности, я взбесился, применил всю силу… И переборщил. Все случилось в точности, как с ее матерью…
Голос умолк, а затем взвился до крика:
– Зачем я сделал это?! Как я буду жить без нее?.. Мне ни к чему было ее согласие, я сам мог подсыпать тебе лекарство в водку, вот как сейчас. Или ты предпочитаешь смерть от пули?.. Вот я сейчас подойду, выстрелю почти в упор, а потом вложу пистолет тебе в руку… Выглядеть это будет вполне естественно: ты в состоянии аффекта убил жену и не вынес чувства вины… И не думай, что нас кто-нибудь услышит, сам знаешь, какой шум в цехе.
Из динамиков раздался какой-то треск, вопли: «Руки, сука!» Коля подскочил к видику и нажал на «стоп».
– Ну, дальше неинтересно, там сплошной мат.
Слава хлебнул чаю. У меня тоже в горле пересохло. Коля невозмутимо закурил, слегка улыбаясь, и кивнул Вячику, мол, продолжай.
– Стол Константина стоит так, – продолжил свой рассказ Слава, – что дверь в кабинет он не видит, а я уже несколько минут назад заметил, что Николай слегка приоткрыл ее и делает мне успокаивающие знаки, что все под контролем. И едва Константин успел встать, как его скрутили.
– Начало их разговора мы слушали по радио, – объяснил Коля. – Когда Слава спросил: «Что, выстрелишь?» мы только вошли из цеха в коридор, честно говоря, было желание сразу рвануть в кабинет, но по тому, как спокойно твой друг это произнес, я понял, что явной опасности пока нет. Мы тихонько, как кошки, пробрались к самой двери, она была неплотно прикрыта, и всю исповедь Смердина-Ермолаева в содеянных преступлениях слушали уже, так сказать, вживую. Ты, Славка, молодец, – он хлопнул его по плечу, – здорово момент истины разыграл!
Слава устало улыбнулся. Они веселились, а меня душило возмущение:
– Как вы смели живого человека в качестве живца использовать?
– Ты хоть поняла, чего сказала, писательница? Живец мертвым быть по определению не может! – расхохотался мой друг-мент.
– Я прекрасно понимаю, что сказала – этот псих мог его убить!
– Да кто бы ему позволил! – самодовольно ухмыльнулся Николай. – Я же говорю, операция была хорошо подготовлена, Вячеслав свою роль отыграл с блеском, да и мы не подкачали. Так что все хорошо, что хорошо кончается… А не выпить ли нам по этому поводу? У тебя есть? – вопросительно кивнул он. – А то я сбегаю.
Я выразительно посмотрела на часы – половина двенадцатого ночи.
– Пожалуй, я здесь переночую, – объяснил Коля. – До дому два часа пилить… Нинки все равно нету, у матери на участке огород копает, сегодня не вернется. Или я вашему интиму помешаю?
– Не помешаешь, – ответила я, – все равно мы к Славе поедем.
– Ну вот, выпьем, и поедете. Только на такси! – добавил он строго.
Достав из буфета непочатую бутылку коньяка, я поставила на стол ее и тарелочки с сыром и лимоном. Тут как раз вернулась Ритуся. Я познакомила ее со Славой. Без лишних вопросов моя хлебосольная подруга стала уставлять стол закусками.
– Вот это я понимаю! – одобрил Коля. – Всегда говорю: кто пьет – тот закусывает. А то, что это – долька лимона!
Едва мы выпили по первой за удачное завершение этой истории, как в кухне появились Андрюшка с Полинкой.
– Ого, здесь сегодня наливают! – воскликнул мой сынок, и только потом пожал руки Коле и Вячику.
– Что отмечаем? – поинтересовалась Полинка.
– Удачное раскрытие ужасного преступления! – объяснил Николай.
– Я тоже хочу послушать!
– Поздно уже, все завтра, – строго сказала я.
– А чаю? – заныла Полина, которой вовсе не хотелось спать, когда все что-то празднуют.
– Налей, и выпьешь в своей комнате, – безапелляционно заявил Андрюшка.
Надув губы, любопытная девчонка налила себе кружку чаю, схватила вазочку с печеньем и удалилась.
– Здорово ты ее вышколил! – удивился Коля.
– Строгость, строгость и еще раз строгость! – провозгласил Андрюшка и уселся за стол. – Рассказывайте.
Мы с Вячиком переглянулись, и оказалось, что мой любимый прекрасно понимает меня без слов. Он сказал Андрюше:
– Мы с твоей мамой сейчас выпьем по рюмочке за конец этой истории и поедем, а Коля вам все расскажет, он все равно здесь ночевать остается.
Прошло три месяца. Полинка благополучно окончила школу, на экзаменах получила только пятерки и в институт поступила, можно сказать, играючи. Андрей ходил гордый тем, что помог ей так хорошо подготовиться, но отчего-то съезжать на свою холостяцкую квартиру не спешил, продолжал жить в родительском доме. В принципе, меня это вполне устраивало, мы с Вячиком в той съемной ночевали. Переезжать ко мне он не захотел, я же не желала жить в квартире, которую он покупал вместе с прежней женой. Вячеслав продал свою квартиру и дачу, и пока я переживала за сдающую экзамены дочку, активно занимался поисками подходящего дома в ближайшем пригороде.