8
Первым, кто повстречал Алену на следующий день, оказался Илья Ганин. Они столкнулись на служебной лестнице театра. Увидев ее, актер замер, потом развел руками:
— Скажи, пожалуйста, это бульварное чтиво произвело такой благотворный эффект?
Алена бросила взгляд в большое грязное зеркало и чарующе улыбнулась:
— Всего лишь немного косметики, прошлогодние шмотки и… — она хотела продолжить о том, что у нее под прошлогодними шмотками, но вовремя остановилась.
— Теперь я непременно хочу дать тебе интервью! Вечером за ужином. Устроит?
Она пожала плечами и, неопределенно хмыкнув, проскочила мимо него вверх по лестнице. И почему она теряется в его присутствии? Что может быть проще, чем ответить: «Разумеется, устроит!» — ан нет, именно эти два слова костью застряли в ее горле. «Вот дуреха!» — обругала она себя, приближаясь к костюмерной. Но и тут ей не было суждено обрести покой. Открыв дверь, она натолкнулась на Лину Лисицыну. Та смерила ее своим покровительственно-томным взглядом:
— Ты похорошела. Определенно, — поджав губы, сообщила актриса. — Хочешь произвести впечатление на Журавлева?
— У меня вечером свидание, — с ходу соврала Алена.
— Надеюсь, не с кем-нибудь из нашего театра, — Лина выплыла в коридор.
— Что это с девушкой? — озадаченно спросила Алена тетку Таю.
Та появилась из-за ширмы с разноцветными лохмотьями в руках:
— Ты еще спрашиваешь?! Вот все, что осталось от костюма Офелии!
— А я думала, это ленточки.
— Ленточки! — фыркнула тетка. — Я над этим костюмом трудилась две недели. Шутник наш совсем распоясался.
— Шутник? Разве костюм порезала не Маша Клязьмина?
— Нет, — мотнула головой тетка. — Это версия Лисицыной, с которой я не согласна. Чтобы сотворить такое, нужно быть по-настоящему безумной, а Клязьмина хоть и не очень умна, но вполне вменяема. Кроме того, вот посмотри, — тетка снова исчезла за ширмой и, вернувшись, протянула Алене тетрадный лист бумаги со словами:
Страшись, сестра; Офелия, страшись,
Остерегайся, как чумы, влеченья,
На выстрел от взаимности беги.
Как и на всех предшествующих этому загадочных посланиях, строчки были не написаны от руки, а аккуратно вырезаны из текста пьесы. Ниже стояла подпись, тоже вырезанная из текста: ГАМЛЕТ.
— Нашла утром под стойкой, на которой висели костюмы к «Гамлету», — пояснила тетка. — Видимо, бумажку прикололи впопыхах, она и слетела на пол. Поэтому ее сразу не заметили.
— Ничего себе, шуточки! — Алена повертела листок в руке.
— Я говорила тебе, что дело плохо кончится? Поверь мне — это только начало.
— Да ну тебя! — отмахнулась Алена, но вышло это ненатурально. Ей и самой передалось теткино волнение.
— Одно дело пугать Журавлева, совсем другое — портить дорогущий костюм, — прокурорским тоном отчеканила тетка.
— И кто это, по-твоему?
— Понятия не имею. Позавчера, я хорошо помню, что, когда уходила домой, закрыла дверь костюмерной и ключ сдала на вахту. А к утру от костюма остались одни ленты. Так что это совершили ночью. Скорее всего кто-то из своих. Трудно представить, чтобы это сделал посторонний человек, правда? Главный всем пригрозил, что, если повторится еще что-нибудь в этом роде, он вызовет милицию, и та начнет настоящее расследование. Так что у нас теперь почти военное положение. Все друг друга подозревают и друг на друга дуются за подозрения.
— И что теперь?
— Жизнь продолжается, — ответила тетка. — Спонсор у нас щедрый, так что деньги на повторный пошив костюма изыскали. Кому какое дело, что мне придется дневать и ночевать в театре, чтобы вовремя сшить его еще раз?!
— Не переживай, — попыталась приободрить ее Алена, — ты же любишь свою работу.
— Не в таком количестве, — проворчала тетка и наконец обратила на нее свое родственное внимание. — Ты переменилась к лучшему. Неужели новая любовь?
— Пока нет, но готовлюсь к ней изо всех сил, — ухмыльнулась Алена.
— Какая бы шальная идея ни затаилась в твоей головке, выглядишь ты куда лучше, чем вчера.
— Может быть, так мне удастся соблазнить Журавлева на интервью.
— А я думала, тебе нравится Ганин? — тетка хитро покосилась на нее, отчего Алена смутилась и даже слегка покраснела.
— Ну, перестань, — хихикнула она, — он же актер.
— В первую очередь он все-таки мужчина, не правда ли? — улыбнулась тетка.
С этим Алена спорить не стала.
«Он появился неожиданно. В этом ухоженном красавце, смотрящем на мир насмешливо и слегка покровительственно, словно не бог, а он создал его за семь дней, Симона никогда бы не смогла узнать своего таинственного утреннего гребца, если бы не знакомое оцепенение, сковавшее ее тело, как только взгляды их случайно встретились. Она прижалась спиной к стойке, затравленно наблюдая, как он приближается к ней, благосклонно принимая приветственные пожатия встречных мужчин и двусмысленные поцелуи женщин. Все его любили, все им восхищались, иначе и быть не могло…»
— Да пошел ты на!.. — истерично взвизгнул Журавлев.
Алена вздрогнула и, оторвавшись от книги, раздраженно посмотрела на сцену.
Шел третий час репетиции. Обстановка была уже привычно нервозной. Прогоняли сцену из третьего акта, в которой бродячие актеры, поддавшись уговору Гамлета, играют драму про убийство короля. На сцене сначала долго репетировали музыкальный номер, потом — пантомиму, потом несколько раз пытались сыграть сцену целиком, но все что-то не клеилось: то фонограмма запаздывала, то исполнители путались, — словом, вся эта репетиционная тягомотина навеяла на Алену жуткую скуку, и она опять принялась читать роман. Уйти из зала она тоже не могла, так как в репетиции на сей раз участвовал Александр Журавлев, из-за которого действие и пытались прогнать целиком. Алена надеялась уговорить его дать интервью в перерыве. Но, по всей видимости, надеждам ее не суждено было сбыться — слишком уж он нервничал: то и дело оглядывался по сторонам, даже забывал текст, чего раньше с ним никогда не случалось. Видимо, странные послания действительно выбили его из колеи, и он никак не мог собраться с мыслями и начать творческую работу над образом.
— Да понял я! — раздраженно крикнул он режиссеру. — Тут я подскакиваю к Луциану, — он действительно прыгнул в сторону одного из актеров, — мы работаем четыре такта под фонограмму.
— Ладно, — сдался главный, — давайте конец.
— Король встает, — подала реплику Офелии Лина Лисицына.
— Испугался хлопушки? — театрально хохотнул Журавлев за Гамлета.
— Где фонограмма?! — рявкнул режиссер, органично вливаясь в действие на сцене.
Из приемников что-то крякнуло, потом зашипело, превращаясь в нестройный ряд звуков музыкального сопровождения.
— Бедлам! — режиссер вцепился в остатки своих волос.
Никто из актеров не обратил на него внимания. Всем хотелось поскорее завершить сцену и пойти обедать.
— Что с его величеством? — взвизгнула Наталья Прощенко — королева.
Вениамин Федоров схватился за грудь и выполнил еще целый ряд движений, призывающих зрителя поверить, что ему действительно дурно.
Олег Петрович Смирнов, играющий в пьесе Полония, тоже выкрикнул свой текст:
— Прекратите пьесу! — и замахал руками на танцевальную группу.
Федоров взвыл:
— Посветите мне. Прочь отсюда!
Раздался зловещий звуковой эффект, похожий на раскаты грома, потом в тишине порывисто свистнула флейта.
В этот момент из-за кулис белым привидением медленно и величаво выступил отец Гиви, органично дополняя собой общую картину хаоса. Сложив по-монашески ладони, он прошествовал к Вениамину и затормозил в метре от него.
— Огня, огня, огня… — нестройным хором пролепетали оторопевшие актеры.
Федоров затравленно покосился на гуру, потом — на режиссера и наконец тихо проговорил:
— Время медитации.
— Дурдом! — как всегда, томно изрекла Лина и, скрестив руки на груди, закатила глаза.
— А мне нравится, — развязно заметил Людомиров, — свежий взгляд на постановку. Гуру отлично вписался.
— Господи боже! Полдня коту под хвост! — устало вздохнула Прощенко. — Это же все заново прогонять.
— А не набить ли тебе морду?! — как-то уж очень многообещающе поинтересовался Журавлев у Вениамина.
Тот отступил ближе к кулисам, пробормотав, что, мол, у каждого человека свои потребности: кому-то нужно есть, кому-то медитировать. Но ему пришлось замолчать, так как Журавлев демонстративно сжал кулаки. И остальные актеры, похоже, разделяли его праведный гнев. Силы были неравны, тем более что виновник инцидента — отец Гиви — предпочел молча и невозмутимо покачиваться в стороне от основного действия.
— И долго нам еще терпеть эти выходки?! — взревел Журавлев.
— Перерыв! — с отчаянием в голосе крикнул главный и, сверкнув пунцовой лысиной, вылетел вон из зала.
«Неужели! Быть не может!» — сердце Алены ликовало. Удивительным образом неудачная репетиция удачно повлияла на ход событий. Журавлев ни с того ни с сего согласился дать интервью во время обеденного перерыва. Они сидели на одном из задних рядов зрительного зала, где интимная полутьма располагала к откровенности. Больше в зале никого не было, если не считать не то рабочего, не то осветителя, возившегося за задником декораций. Но он им помешать не мог, так как был слишком далеко. Александр возложил свои длинные ноги на спинку переднего сиденья, слегка склонил голову набок, пригладил изящной рукой густые черные волосы и, наконец, вспомнил, что рядом с ним девушка и журналистка. Он посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом и неожиданно признался:
— Я настолько выбит из колеи, что просто невозможно передать словами!
Алена раскрыла рот. А что еще ей оставалось! Услышать такое от Журавлева! Журавлева, который на протяжении всей своей актерской карьеры старательно сохранял дистанцию со всеми, не говоря уж о представителя