— И какой у тебя код?
— Не поверишь — девичья фамилия матери. Я полдня вспоминала. Да что там вспоминала, я ведь ее и не знала толком. Когда я родилась, мама уже носила фамилию отца.
— Вот! — торжественно изрекла Алена и поднялась. — А бухгалтерия ваша еще работает?
— Ты что, хочешь навести справки о своем генеалогическом древе? — удивилась тетка. — Я тебе и так скажу, не нужно ходить в бухгалтерию.
— О своей бабушке по маминой линии я уже наслышана. Меня интересует совсем другой человек. — Алена вдруг притормозила и, повернувшись к тетке, хитро прищурилась: — Так что у тебя с подполковником Вячеславом Ивановичем?
— Не твоего ума дело, — невежливо ответила тетка и с усиленным вниманием принялась рассматривать костюм Офелии, демонстративно причмокивая и качая головой.
Алена знала эти фокусы, поэтому уперлась руками в бока и спокойно принялась ждать продолжения.
— Мы слишком далеки, — как бы между прочим заметила тетка, — слишком долго не виделись. У нас появилась масса привычек, а годы уже не оставляют нам надежды смириться с этими новыми чертами в характере другого.
— И все? — разочарованно протянула племянница.
— Я ненавижу лошадиные виды спорта, а он каждый вечер бегает. Просто мания какая-то. «Убегаю, — говорит, — от инфаркта». Вот я с ним пару раз пробежалась и поняла, что стара для спортивного романа. Да и вообще, много чего по мелочам. Он весь в работе: там застрелили кого-то, там зарезали. Как придет в гости, как начнет рассказывать о своем трудовом дне, так мне все время кажется, что настал час Армагеддона — сплошные разбойные нападения. Я и на улицу теперь с опаской выхожу.
— Словом, ты не романтик, — подытожила Алена.
— Куда уж мне! — вздохнула тетка Тая.
— А может быть…
Дверь распахнулась, и перед ними предстала зареванная Настя.
— Театральная атмосфера дурно влияет на тебя, — Алена очень удивилась. Настя не только никогда не плакала, непробиваемое спокойствие было ее второй натурой. Понятно, что Алене было от чего застыть на месте и захлопать глазами при виде всхлипывающей подруги.
— Все! — крикнула Настена с отчаянной злостью. — Я расстаюсь с Коржиком!
— Эпидемия! — прошептала Алена и покосилась на тетку. — Вы что, сговорились?
— Брось свои дурацкие шуточки! — взвыла Настя и, упав на диван, дала волю своему горю. Оно хлынуло из глаз обильными потоками слез.
— Ну, что с вами произошло? — Алена, почувствовав болезненный приступ угрызения совести, опустилась рядом и тронула ее за плечо.
— Ох! — Настя вытерла лицо ладонями, вернее, она думала, что вытерла. На самом деле только размазала тушь по щекам. — Он меня раздражает. Не могу терпеть. Ну все не так! Думала, я его люблю, а теперь получается — ненавижу!
— А что он?
— А он говорит, что правильно ты меня обозвала вчера стервой. И как это он раньше не разглядел во мне чудовище?! — она язвительно передразнила Коржика.
— Я же в шутку… — приступ угрызения совести сменился у Алены не менее сильным приступом раскаяния.
— А он понял всерьез. Зануда паршивая! Да ну его! — Настя махнула рукой. — Сегодня же перееду назад к родителям. Поможешь перевезти вещи?
— Разумеется, помогу, — горячо заверила ее Алена, скорее из-за все еще буйного чувства вины перед подругой. Зачем она вообще принялась вчера шутить с Коржиком? Могла бы просто выставить вон, когда он пришел жаловаться.
— Никуда не нужно переезжать! — категорично заявила тетка Тая и села по другую сторону от Насти. — Ну-ка расскажи, в чем суть конфликта?
— Во всем, — заверила ее та и судорожно всхлипнула. — Суть в том, что я влюбилась не в того человека!
— Мы все влюбляемся не в того и не в тот момент, — спокойно проговорила тетка, — а тот, кто нам нужен, как-то не встречается. Потому что таких в природе не существует.
— Ну, это все я уже проходила с Корнелией, — тоскливо протянула Алена. — Кстати, она не далее как вчера публично отреклась от своих принципов и ушла от мужа.
— И ты давай иди, куда шла, — довольно решительно погнала ее родственница. — Еще нам тут не хватало утверждений, что лучше быть одинокой!
— Но я ведь не рыдаю! — упрямо заявила Алена.
— Давай, давай, топай! — тетка указала ей на дверь. — Лучше немного порыдать в молодости, чем потом всю оставшуюся жизнь тоскливо выть на луну.
— Не дождешься! — Алена все-таки покинула костюмерную, оставив подругу в добрых руках тетки Таи, ни на секунду не сомневаясь, что та не только успокоит, но и направит девушку на истинный путь. Только вот верна ли ее истина?
Впрочем, времени размышлять о теткином подходе к жизни у нее не было. Алена понеслась со всех ног к вестибюлю, где полчаса назад оставила Терещенко в компании двух гардеробщиц и дворника Палыча, с которыми тот собирался «побеседовать в неформальной обстановке». С этого момента у вешалок, с которых, как известно, и начинается театр, ничего не изменилось. Правда, к прочим прибавился еще и Лелик. Алена тихо спустилась по широкой мраморной лестнице, прислушиваясь к разговору.
— Я те говорю, — хрипло уверял Вадима охранник, — мое дело сидеть в дежурке. На хрена бы я шлялся по коридорам! Да и вообще, мне эта Клязьмина не уперлась, в натуре, чтобы я за ней бегал!
— Я же не спрашиваю, бегал ты за актрисой или не бегал, — следователь изо всех сил старался быть терпеливым, — я тебя спросил, не проходил ли здесь кто-нибудь подозрительный? Или, может быть, незнакомый?
— Незнакомый? — усмехнулся Лелик. — Да я уже каждого человечка в этом гребаном театре в лицо знаю!
— А Ганин? Илья Ганин не проходил?
— Не-ет, — Лелик задумался. — Да вообще никто не проходил.
— И никто ничего подозрительного не видел? — Терещенко обратился к остальным.
Бабушки-гардеробщицы только заохали. Палыч смущенно крякнул.
— Ну? — Вадим тронул его за рукав ватника.
— Да я это, пошел в каморку…
— Зачем?
— Да это… там у меня…
— Бутылка там у него заныкана, — ворчливо ответила за Палыча гардеробщица.
— Так, пошли вы, значит, за бутылкой…
— Ну да, — подтвердил тот и поспешно продолжил, чтобы не акцентировать внимание следствия на своем позорном пристрастии к алкоголю, — мне в каморку нужно через задний двор идти, там, где технические ворота. Смотрю из дверей, тех, что в коридор за сценой ведут, отец Гиви выходит. Увидел меня, удивился даже почему-то. Вроде как не должен я тут находиться, — Палыч важно хлюпнул носом.
— Может, он испугался? — попытался помочь дворнику Вадим.
— Как же, испугается он! — вздохнула гардеробщица. — Он только и может, что настроение людям поганить! Иду вчера, а он как крикнет на ухо: «Раскаяние великое!» — и шасть в служебный коридор. Я едва заснула ночью.
— А в каком часу это было? — оживился следователь.
— Заснула-то, может, в полночь… — задумалась старушка. — Нет, может, и позже даже. Я ж говорю, напугал меня бес этот.
— Гуру святой! — сурово взревел Лелик.
Никто не решился с ним спорить.
— Да нет, я про отца Гиви, — в голосе Терещенко послышалось глухое отчаяние. — Когда вы его встретили?
— Валь, мы чай-то попили уже, кажется? — спросила гардеробщица у коллеги. Та неопределенно хмыкнула. — Ну так где-то в три, может, в четыре…
— А вы когда встретили отца Гиви? — обратился он к Палычу.
— Ну… темнеть начало. Наверное, тоже часу в четвертом…
— И больше никто из вас никого не видел?
— Да нет… — разом ответили присутствующие. — Рабочие носились по коридорам, как угорелые. Что-то там у них не ладилось, в зале, кажется…
Алене стало жаль Вадима, она прибавила ходу и решительно направилась к беседующим. Увидев ее, следователь прямо-таки по-детски просиял и, с облегчением покинув опрашиваемых, ринулся ей навстречу.
— Слушай, у меня к тебе дело, — без предисловий начала она.
— Хорошее или такое же занудное, как то, которым я только что занимался? — он улыбнулся и, обняв ее, повел вверх по лестнице.
— Ты меня недооцениваешь. Идем в бухгалтерию.
— Не удивлюсь, если нас утвердили штатными сотрудниками театра и собираются выплатить первый гонорар, — хохотнул он. — Мы тут уже совсем свои люди.
— На это не надейся. Помнишь мое де жа вю в «Сатириконе»?
— Опять? — Вадим нахмурился.
Алена решила не обращать никакого внимания на его мимику. Главное, что она признала себя гениальной девушкой. А он поймет и оценит это потом!
— Сегодня, приближаясь к театру, я вдруг сообразила, отчего у меня возникло это чувство.
— Отчего? — он легонько поцеловал ее в висок.
— Я заметила в техническом дворе молодого человека, которого, несомненно, видела в театре и раньше, а когда встретилась с ним в «Сатириконе», то сразу не поняла, откуда я его знаю. Мы ведь с ним незнакомы. Мне даже неизвестно, как его зовут. Но сильно подозреваю, что его имя — Василий.
— Имя действительно подозрительное. Так и слышится криминал, — Вадим снова коснулся губами ее виска.
— Смейся, смейся! Посмотрим, как ты запоешь, когда мы придем в бухгалтерию, — злорадно ответила она.
Люся Боргус — сотрудница театральной бухгалтерии — слегка поколебалась, принимая решение отдать документы в руки следствия в отсутствие старшего, но потом авторитет закона взял верх над опасением получить нагоняй, и она, вытащив из обшарпанного шкафа пластиковую папку, вручила ее Терещенко.
— Только смотрите здесь, — предупредила Люся, косясь на дверь.
Вадим лениво раскрыл папку и непонимающе уставился на Алену:
— Чего мы ищем?
Она принялась быстро перебирать подшитые договора на использование кредитных карт «Мост-банка» сотрудниками театра. Договоров было много, и все они были подшиты без всякого порядка, поэтому, пока она нашла нужный, Терещенко уже успел позеленеть от нетерпения.
— Ну? — наконец не выдержал он.
— Как фамилия убитого в «Сатириконе»? — она улыбнулась, вчитываясь в строчку в самом низу листа.