Лора была в порядке. Лора и впрямь была жива.
Он словно бы не верил в это до конца, пока не увидел ее лично. В клетчатой рубашке поверх майки, расклешенных светлых джинсах, какие Франц не видел с восьмидесятых, и вся в румянах, пудре и голубых тенях, Лора выглядела совершенно обычно и ничем не отличалась от себя вчерашней. На тонких белых веках и под ними эти тени напоминали морские волны, расплескавшиеся из таких же лазурных глаз. Пушистые ресницы были такими светлыми, что, когда Лора поворачивалась к солнцу за окном, они будто бы исчезали вовсе. Каре, похожее на курчавый тополиный пух, подсвечивалось тоже. Она забыла зашнуровать кроссовки, в которые зачем‐то уже обулась, и, если бы не это, Франц бы не посмотрел на них и не заметил бы ее лодыжки. Он не понаслышке знал, как прятать свежие порезы, и что рельеф бинтов всегда проступает сквозь плотные и высокие носки.
– Ты вчера не видела ничего и никого подозрительного? – поинтересовался Джек, когда коротко ввел Лору в курс дела, и принялся перечислять: – Рыжего коротышку, супер-сильного мужчину, еще одного рыжего, только в деловом костюме, приличного такого вида… Или человека, улыбающегося настолько широко, что еще немного и ему придется зашивать рот.
Лора сильно хлопнула дверцей холодильника, выудив оттуда молоко в бумажном пакете и банку арахисового масла.
– Хм, нет, не припоминаю.
– Ну и славно, – вздохнул Джек. – Ты, кстати, сегодня что‐то рановато. Всю ночь играла, да? Ты вообще спала?
– Спала, – ответила Лора коротко. Послышался звон, с каким радужные хлопья-колечки падают на дно керамической миски, а затем бульканье топящего их молока. Куриный суп Джека, как всегда, остался без внимания.
– Еще мэр просил тебя найти какие‐то чертежи водопровода, которые ты делала полтора года тому назад, и отправить копии ему…
– Ага, ага. Эй, Франц, отвезешь меня на репетицию к Душице? Я обещала, что в этот раз приеду.
– А?
Титания слегка пнула оцепеневшего Франца под столешницей. Ее серые, большие, как блюдца, глаза отражались в бульоне с плавающей лапшой. Титания смотрела в свою тарелку, но острые кончики ее ушей, режущие черную копну на локоны, подергивались, как у кошки.
Франц перевел взгляд с нее на Лору, завтракающую за столом, вид на который открывался через арку. Она немного чавкала, когда жевала. Несколько раз моргнув, Франц обратился к напольным часам напротив и вспомнил, что раньше, до того как у Лоры случился очередной приступ нигилизма, он как раз возил ее к Душице примерно в эти же часы.
Неужели… Это его шанс!
Франц завел «Чероки» раньше, чем Лора успела допить из своей тарелки окрасившееся молоко. Истертая на локтях кожанка с металлическими кнопками, рваные на коленях джинсы и новая-старая кепка из шкафа взамен потерянной бейсболки с надписью «Bad Wolf» вызвали у Лоры многозначительное «Хм-м», когда Франц открыл для нее машину и помог забраться внутрь. Выпитая кровь, которая будет поддерживать в нем силы еще минимум неделю, если Франц не найдет способ выпустить ее, будто сделала Лору эфемерной в его руках, избавив от половины веса. Франц легко вытащил ее из кресла, как котенка, и не издал ни звука, даже когда вновь запутался в ее безвольно свисающих ногах. Все так же с недовольно сморщенным лицом Лора все это время подозрительно молчала.
Тихая. Такая тихая. И теплая.
Франц прильнул ладонью к ее спине между лопатками, придерживая, пока она устраивалась на сиденье поудобнее. Затем обошел «Чероки», стряхнул бронзовые листья, забитые ветром под щетки на лобовом стекле, и сел за руль, в душное тепло печки и сладкий аромат жвачки. Лора снова рассасывала и грызла леденцы, лениво крутя радио со станции на станцию: джаз, новости, снова джаз. Рукава ее рубашки с джинсовой курткой были натянуты почти до кончиков пальцев, будто она замерзла.
– Извини, что бросил тебя на базаре, – сказал вдруг Франц и вздохнул так громко, как если бы у него наконец‐то перестал болеть живот.
К тому моменту Лора успела ровно пятнадцать раз переключить радиостанцию, а темно-синие дома выросли по обе стороны дороги. Мраморные статуи выдающихся горожан – архитекторов, художников, меценатов, докторов – смотрели на гуляющих туристов свысока, пока «Чероки» медленно резал Самайнтаун, следуя за указателями. Бар «Жажда», куда местные ходили только репетировать или пить божественный «Ихор», днем словно растворялся, сливаясь с красно-желтым горизонтом. Франц даже не понял, как проехал мимо, и Лора, благо, тоже.
На стекле, к которому она прислонялась лбом, остался отпечаток. Она дернула ремень безопасности, впивающийся ей под горло, и закинула в рот новый леденец.
– Бросил? – переспросила она будничным тоном. – А, ты про вчера. Ничего, бывает.
Франц провел языком по своим зубам, нащупал им клыки и надавил. Слова, которых казалось недостаточно, но которые он тем не менее все равно больше не мог держать внутри, были со вкусом крови:
– Я не должен был оставлять тебя одну. Ты самостоятельная и все такое, да, бесспорно, но это было ужасно некрасиво с моей стороны. И опасно вдобавок, учитывая, что в городе уже двоих убили. Я просто увидел свою… м-м… бывшую и решил ее догнать, но это оказалось плохой затеей.
Оправдания полились из него потоком, и он даже не сразу заметил, что Лора в кои‐то веке смотрит на него в упор, с хрустом разгрызя леденец.
– Бывшую? – нахмурилась она. Голос ее был ровным, холодным и все еще сухим, как осенний ветер, воющий за окном и несущий гниющие листья, но Францу почудилось в нем недовольство, которое Лора впервые решила не выражать напрямую. – Не знала, что у тебя была девушка. Ты же только и делаешь, что постоянно убить себя пытаешься, откуда у тебя время на свидания? Берешь теперь выходные от попыток суицида?
– Это бывшая из далекого прошлого, мы познакомились еще до того, как я пристрастился к суициду, да. И «бывшая» она, м-м, с большой натяжкой. Эта дамочка типа обратила меня в вампира… Ну, я так полагаю…
– Ага. Понятно.
И они снова замолчали до самого конца пути.
Глядя на ее точеный профиль в солнечном свете, зернистом и шафрановом, каким оно бывает только в октябре, Франц почувствовал, как к нему возвращается покой. Странное и изматывающее чувство, которое Франц испытывал всю ночь до этого, тоже напоминало вампирский голод, но другой природы. Недолгий разговор в машине немного утолил его. И хотя что‐то все еще ворочалось внутри тревожно – особенно при взгляде на ее лодыжки, право расспрашивать о которых Франц явно еще не отвоевал назад, – он уже чувствовал себя довольным. Он не только не угробил ее, но и даже извинился, преступил остатки гордости, которые Лора еще не успела раздавить. Каков же молодец!
Франц сделал радио погромче, весело качая головой. Печку пришлось выключить – на улице сегодня резко потеплело.
– Не жди меня, – сказала Лора, когда Франц припарковался у дверей с неоновыми балками, пульсирующих днем тусклым розовым свечением.
Франц вылез из машины, помог вылезти из нее Лоре, а затем рефлекторно увязался следом за ее покатившейся коляской.
– Ага, еще чего! Чтобы Джек башку мне оторвал, и мы с ним оба с тыквами ходили?! Я уже оставил тебя раз! Неужели так понравилось?
– Это финальная репетиция перед Призрачным базаром, а финальные репетиции могут длиться по пять часов. Я долго играть буду, – бросила ему Лора через плечо. – Хочешь, поезжай пока по своим суицидально-вампирским делам, а потом вернешься. Только возьми мобильный. – И она вслепую перекинула ему телефон с мигающими кнопками и ленточным шнурком. Франц так редко получал его в распоряжение, что едва не выронил и покрутил перед лицом, не зная, что и куда нужно нажимать. – Позвоню тебе из вон той будки возле бара, когда можно будет забирать.
Он не успел придумать, что ей возразить, и решить, есть ли вообще для этого причины. В конце концов, он все равно хотел разыскать Кармиллу и проверить, не померещилась ли она ему тогда, так что дел было невпроворот. Кто‐то, выходя из бара нетрезвой шатающейся походкой, учтиво придержал для Лоры дверь, и она без лишней болтовни вкатилась в «Жажду». Белокурая макушка, кудрявая и пышная, как мочалка, замелькала в панорамных окнах, где‐то между круглыми столами и сценой, с которой всю улицу уже сотрясал бодрый инди-рок. Звучанию не доставало только барабанов.
– Опять командует, икра рыбья, – буркнул Франц, пряча сотовый в карман и прислоняясь спиной к капоту машины. – Будто и не случилось ничего. Даже не злится на меня… Как необычно. Это точно Лора?
– Лора!
В отличие от бесчувственных и немых ног, замотанных бинтами почти до колен, руки Лора контролировала прекрасно. Пожалуй, даже лучше, чем любую другую часть тела. Тем не менее она их тоже не щадила. За ночь пальцы налились, распухли. Нежная, отвыкшая от усердной работы кожа покрылась мозолями, и несколько из них лопнули под пластырями, когда Лора заняла свое место за установкой на сцене и взяла барабанные палочки вновь. Между фалангами потекли липкая лимфа и багряно-оранжевая, смешанная с нею кровь. Она закапала на барабаны, и, казалось, от этого музыка Лоры зазвучала еще громче, еще отчаяннее, словно установка одобрила кровавую жертву. Руки Лоры двигались отдельно от остального тела, и в тот момент она не смогла бы остановить их, даже если бы захотела; даже если бы кто‐то из группы подошел и столкнул ее со сцены.
Когда Джек впервые предложил ей попробовать барабаны и вкатил в комнату чью‐то изношенную установку, отданную в дар за его заслуги, Лорелея рассмеялась.
«Ты серьезно? – спросила она, – Ты в курсе, что тут есть ножные педали? Без них не сыграешь часть композиций».
И хотя Лора действительно не могла использовать кардан, а потому лишилась баса, теперь она признала: Джек был очень проницателен. Ибо Лора создана для музыки буйной, неистовой, грохочущей. Только благодаря барабанам она до сих пор и не сошла с ума.
На них она играет свою ярость.
– Лора, ты вообще слышишь музыку?! Ты здесь не одна играешь, Лора!