– Спрашиваю, значит, отвечай.
На самом деле ей и впрямь стоило спросить об этом раньше, но когда? Тогда, в оранжерее профессора Цингера, Титания сбежала сразу же, как сам Цингер появился, чтобы проверить, как идут дела, а случилось это буквально спустя минуту после ее знакомства с Херном. «Рад наконец‐то воочию узреть Королеву фей». Титания никогда не забудет тот зябкий холодок, что пробежал от услышанного по ее спине, и то, как она выдернула свою руку из его руки. Появление профессора буквально спасло ее, и Титания тут же распрощалась с ними двумя. Ее уход был абсолютно внезапным и бестактным, чистой воды побег, но правильный, по мнению инстинктов. Ведь Джек и безопасность их семьи – приоритет. Клематисы, Ламмас, ритуалы угрожают им всем, а Херн, если все же и несет какую‐то угрозу, то явно только для нее одной. Это может подождать. То, каким яростным и холодным сейчас стал осенний ветер, было для нее куда важнее собственных секретов.
Будто зная и это, ощущая зачаток схватки между ними, но не желая в нее вступать, Херн миролюбиво улыбнулся и поднял руки вверх.
– Мы уже встречались раньше, но ты, видимо, не помнишь, – произнес он вдруг. – Дубовая луна, сугробы по колено, раненый воин, сбежавший с поля брани… За ним сыпались рунические бусины и наконечники медных стрел, которыми он надеялся откупиться от богини мертвых. Вот только к нему явилась вовсе не она, а мы. Мы вместе пришли по его душу. Но я, конечно, уступил его тебе. Темная половина года ведь уже подходила к концу, это был твой последний ужин. Хотя, откровенно говоря, по праву воин должен был стать моим, ибо он узрел мою Охоту в небе раньше, чем вкусил твой терн…
Титания застыла. Ее охота длилась сотни лет, а жертвы исчислялись тысячами – конечно, она давно перестала их считать, а уж запоминать тем более. Это ведь были не почти любимые мужи, которые продолжали жить на ее коже в облике цветов, а всего лишь пища. И все‐таки Херну удалось пробудить воспоминания темные, глубокие. Они заворочались где‐то в глубине под толщей прожитых ей веков, и у нее перед глазами возник воин, ищущий пристанище от снегопада и еду, случайно наткнувшийся на Титанию, ищущую то же самое. Она помнила лишь это и присутствие – давящее, заполнившее собою лес, похожее на чувство, будто ты очутился в чужом доме, который считал своим. Тогда оно заставило ее вцепиться в добычу мертвой хваткой и поглотить ее быстро-быстро, чтобы не пришлось делиться. Ведь напротив кто‐то ждал. Не зверь, но ветвистые рога цепляли ветви; не человек, но улыбался, глядя поверх них.
Лязганье доспехов, ржание лошадей, завывание гончих…
– То, как ты ела его заживо, пока он еще кричал, – прошептал Херн с благоговением. – Я все не мог перестать смотреть и любоваться! Ты была прекрасна.
– Дикая Охота, – поняла Титания, вспомнив очередную сказку, прочитанную ей буквально прошлой ночью в одной из книг Крепости, когда она самостоятельно пыталась выяснить, кого же повстречала тогда в оранжерее. Первичная догадка оказалась верной. Услышав ее, Херн поклонился опять.
Будучи Королевой Неблагого двора и прекрасно зная, что существует двор Благой, Титания знала и то, что во вселенной наверняка есть и другие силы, с которыми нужно мириться. Оказавшись в Самайнтауне, она убедилась в этом. Сказки и легенды, поэмы и баллады, байки и притчи… Иногда Тита задавалась вопросом, это они породили тех, кто здесь живет, или наоборот? Стоя напротив предводителя Дикой Охоты во плоти, она бы сказала, что скорее второе. Херн был заложником своей первородной сути, прямо как она. Он тоже должен был следовать проклятию – скакать по небу всю темную половину года, собирать души мертвецов и пополнять призрачное войско. Но вот, где он сейчас – там же, где она. У нее – никакого паутинного плаща и лунной диадемы, у него – никаких доспехов и рогов. Они оба каким‐то образом сняли с себя бремя, затерялись среди людей, но надолго ли их хватит? И кому они обязаны всем этим? Титания вот Джеку, а Херн, значит…
– Я так долго искал тебя, надеялся увидеть вновь. Наша встреча была предначертана судьбой, сами норны переплели наши дороги, – продолжил он, сделав несколько шагов не к ней, но по диагонали, так, что расстояние между ними все же сократилось. – Мало того, что мы повстречались в Дубовую луну – самую крепкую на узы из всех лун, – так еще и в последнюю ночь ноября, когда голая холодная земля отпускает мертвых, они наряжаются в свои саванны, пьют вино из белладонны и танцуют с феями на их холмах. По крайней мере, так говорили там, где я родился… Но, как оказалось, танцы – не совсем подходящее слово.
Херн хохотнул, и Титания невольно замлела от того, каким мягким, бархатным был этот смех – резкий контраст с тем, кем Херн являлся на самом деле. И было в этом нечто… успокаивающее. В общей сложности они проговорили всего несколько минут, но отчего‐то ее уже не оставляло чувство, что они близки. Они оба вкушали гибель. Они оба ее несли. Они оба от нее сбежали.
– Что ты делал тогда в оранжерее? – спросила Титания в лоб, вспоминая клематисы, древо, все ими заросшее, и чувство противоестественного, отзывающееся кислым вкусом желчи у нее на языке.
– Выполнял поручение. Так, по мелочи. Оранжерея профессора просто хорошо подходит для… – Херн вдруг закашлялся и, приложив ко рту ребро ладони, прочистил горло и быстро обтер ее о штанину. Титания сделала вид, что не заметила, как на той осталось нечто желто-розовое, похожее на смесь пыльцы и крови. – Извини, не могу об этом говорить, – И кажется, он не мог говорить буквально. Зато вдруг произнес: – Можно тоже спросить тебя кое о чем? – Она кивнула. – Почему ты с Джеком Самайном? Разве не тебе принадлежит лавка «Волшебная страна»? Разве ты не любишь, когда жизнь расцветает в твоих руках? Там, в оранжерее, ты казалась такой умиротворенной и счастливой среди зеленых трав… Разве, будучи с самого сотворения веков заложницей темной половины года, как и я, ты не хотела бы стать частью светлой?
– Нет, – ответила Титания. – Тьма мне всего роднее, как и Джек. Поэтому уйди с дороги.
И она снова ринулась вперед.
Золотая пальца посыпалась с кончиков ее пальцев, вспыхнули искры гламора, и чары раскрылись вокруг нее, будто птица расправила перья, скрывая и завораживая. На миг Титания увидела смятение и восторг, которыми перламутровый гламор отразился на лице Херна, застигнутого врасплох. Но едва она приблизилась к нему, едва пробежалась по сухим трещащим листьям и прыгнула – все вдруг исчезло. Он моргнул, вместе с тем каким‐то образом сморгнув и пленившее его очарование, и с легкостью перехватил Титанию за локоть, не дав сбежать. Она рыкнула, клацнула зубами в опасной близости от его щеки. Сцепившись, вместе они покатились по бронзовой траве.
Этого следовало ожидать – предводитель Дикой Охоты то же самое, что ее король. Потому и одарен Херн был не по-людски, а по-королевски: руки, сильные и крепкие, сжали ее запястья, как рябиновые колодки, хоть и не настолько, чтобы оставить синяки. Несмотря на союз с Ламмасом, от него пахло трескучим морозом, волчьими ягодами и самым обычным гелем для укладки. Рыжие кудри, правда, все равно топорщились во все стороны, как им заблагорассудится. Даже сейчас в них плескалось солнце, угасшее на небе, а в серебряных пуговицах жилета Титания могла видеть свое лицо – раскрытую зубастую пасть, расширившиеся зрачки, колышущиеся вокруг головы волосы. Они, черные и шелковые, как обрывки ночи, обвили шею Херна, стянули туго, лишая воздуха. Так они и валяли друг друга по земле: она – пытаясь вырваться и вскочить, а он – пытаясь удержать ее на месте.
– Можно пригласить тебя на свидание? – выдавил Херн ни с того ни с сего, когда Титании удалось вновь перевернуться и очутиться сверху, приложив его затылком о траву и сухие хворостины. – Что ты любишь помимо мужской плоти? Может, карри? Я тут случайно набрел на один прелестный китайский ресторанчик, где, слава богам, наконец‐то нет ни одного блюда с тыквой!
Она по-птичьи склонила голову в бок, зубы спрятались за поджатые губы с разводами помады. Мужчины есть мужчины, к вниманию Тита давно привыкла, к ухаживаниям и маслянистым взглядом – тоже, но не тогда, когда она пытается убить и разорвать лицо. Франц бы наверняка сказал на это, что у Херна специфические вкусы, и явно был бы прав. Говорит, Титания прекрасна? Когда разделывает смертных, року подчиняется, голод свой, что жить ей спокойно не дает, утоляет? С ним точно все нормально? Или он дурит ее, знает, что по вниманию мужскому она тоскует, к любому источнику тепла тянется после тысячелетий холода? Ну уж нет!
Только Тита снова ощерилась – мысль, что кто‐то смеет издеваться над ней, пробуждала голод не меньший, чем любовь, – как Херн вдруг разжал пальцы на ее руках и отпустил ее, но не потому, что она победила. Скорее, наоборот, проиграла, ведь не успела вовремя.
Ветер улегся, а вместе с ним свербящее в грудине чувство, будто весь Самайнтаун дрожит и ходит ходуном.
– Осень успокоилась, – прошептала Титания, повернув голову к зарослям шиповника, где виднелась лавандовая черепица. – Джек?
Она слезла с Херна и быстро отряхнула свое пальто, прежде чем двинуться к кустам и на этот раз не повстречать сопротивления. Все потому, что Джек покинул Лавандовый Дом и, насколько она могла видеть с такого расстояния, вполне благополучно. Разве что поперек его тыквы шла трещина до самого зеленого хвоста, а на рубашке под воланами зиял разрез. Джек нетвердой походкой спустился с крыльца с затушенными свечами и, словно забыв о Титании, ждущей поблизости, побрел куда‐то один, потерянный.
Она встрепенулась, отогнула колючие ветки и поспешила следом, но остановилась на полпути, уже возле дороги. Обернулась на шелест за спиной.
– Пожалуйста, останься дома в это воскресенье. Не ходи на Призрачный базар, – донесся до нее голос Херна.
– Это еще почему?
– Там будет Ламмас. Поверь, тебе лучше его бояться.
– Ламмас мужчина? – спросила Тита.
Херн усмехнулся.