И одним быстрым движением руки, не давая себе шанса передумать, выбросила все его содержимое в котел.
Джек велел пристально следить за Призрачным базаром, но не уточнял, может ли Франц параллельно тратить деньги, кровно заработанные в качестве сиделки. Он решил, что может. В конце концов, грех не прикупить что‐то там, где главная тема – смерть!
– И это возьму. И это. О, а оно смертельное? Точно‐точно? Мне будет очень больно? Ох, замечательно. Тогда беру два!
Франц сгребал все без разбора, что хотя бы отдаленно напоминало порчу или могло колоть его, резать, отравлять, да хоть душить. С сияющими глазами, даже энергичнее приезжих, таскающих за собой плетеные корзины и складные чемоданы, он в кратчайший срок обошел все прилавки, что располагались в отведенной ему части рынка, и забил карманы до отказа. Совмещая приятное с полезным – все‐таки слово Джека для него закон, Франц спрашивал мимоходом, пока перебирал шелестящие купюры в кожаном бумажнике:
– Вы случайно не знакомы с Ламмасом? Нет-нет, я не о празднике середины лета, хотя… Слышали какие‐нибудь легенды или сплетни о людях, с ним связанных? А мужчину, вечно улыбающегося, будто ему ширинкой нечто важное защемило, не видели? Хм… Понял, спасибо.
Франц обожал эту яркую и в то же время неуловимую ночь, но еще сильнее – то, как Самайнтаун в ней преображался. Весь город превратился в один огромный киоск, усыпанный лавками, как разноцветными стеклянными бусинами на кисеях, висящих на входе в некоторые особо дорогие шатры. Улицы, задушенные армадой торговцев и туристами, превратились в узкие тропы, выстеленные красно-желтыми сухими листьями и зелеными огнями. Последние, согласно поверьям, были душами утопленников из болот за вязовым лесом, которым тоже полюбился Самайнтаун и которые в благодарность освещали его каждый вечер, становясь фонарями. Сегодня их было даже больше обычного – очевидно, Призрачный базар призраков же и привлекал. Огни перемигивались над бордюрами вдоль тротуаров и танцевали от ветра, путались под ногами прохожих и растворялись со смехом звонким, как колокольчик, если кто‐то нечаянно на них наступал.
Франц знал, что таких призраков, каких все ждут увидеть в подобных местах, на базаре нет, но все равно невольно озирался по сторонам, выискивая их взглядом с надеждой и тоской. Когда‐то давно медиумы из Лавандового Дома объясняли на публичной демонстрации: чтобы призвать призрака, нужно соблюсти с десяток условий, а чтобы удержать его на одном месте хоть на пять минут – и того больше. Количество этих условий сокращается лишь тогда, когда сокращаются солнечные сутки и приближается Самайн (День города по-местному). Только тридцать первого октября некоторые мертвые и вправду могут разгуливать по городу плечом к плечу с живыми, проступать едва различимыми силуэтами меж деревьев или других людей, но затем мгновенно исчезать с первым взглядом, на них упавшим. По этой причине услуги медиумов, способных задержать души в этом мире, и стоили так дорого, а у Призрачного базара по большому счету общего с призраками – одно название. И конечно, развлечения, которые он предлагал взамен, тоже «призрачные».
В центре трех костров, разведенных в специальных огнеупорных чашах вокруг фонтана, девушка с выбеленным лицом в летящем белом платье рассказывала страшные истории, прыгая на цыпочках вокруг ахающих людей. Джинны, расположившись поодаль от основных торговых рядов и обустроившие себе отдельную аллею под каштановой сенью, маскировались под обычных фокусников и тем самым заманивали любопытных в свои сети. Вместе с дыханием сидящих по соседству балауров [20], предлагающих драконьи яйца от соблазненных ими женщин, в воздухе трещали голубые искры. Оракулы с шелковыми повязками на глазах хватали за руки прохожих и сыпали видениями будущего, а юноши в камзолах, подозрительно похожие на знакомых Францу вампиров, разыгрывали уличные спектакли. Пахло барбекю и сладкой выпечкой, а над головой раскачивались бумажные фонарики и взрывались фейерверки – сплошь белые и холодно-голубые. Прислушиваясь к звукам вокруг, Франц отбивал пальцами ритм доносящегося со сцены джаза так увлеченно, что не заметил, как отцепился пластырь.
«Ханне бы здесь понравилось, – подумал Франц невольно, оглядываясь снова. – И музыка ничего. Интересно, Лора ведь сегодня выступает? Должна бы, но не видел, чтобы она брала с собой хоть какие‐то вещи. А она ведь всегда свои палочки берет… О!»
Размышления Франца прервались, когда прервался его путь вдоль Скучающей аллеи, по которой он наматывал уже четвертый круг, ища сам не зная что, да что‐то. Здесь заканчивались бедные скромные столы с навесами и начинались огромные шатры из бархата с шифоном, из прорезей в которых сочилось таинственное мерцание. Вспомнив, что Джек просил поспрашивать о Ламмасе, да и Франц еще не все деньги на барахло спустил, Франц нырнул в тот шатер, что казался ему мрачнее прочих: с козьими черепами на шестах и вышивкой красных маков. Правда, долго Франц там не задержался.
– Ламмас? Ты про Улыбающегося человека? – уточнила одноглазая мамбо с бусами из дерева туласи и курительной трубкой во рту, коптящей горькой толокнянкой. На алтаре под куполом стояла початая бутылка рома и рагу с острым перцем, а на столике, на который она опиралась локтями, возвышались мази, капли и хрустальные горшки для целебных ритуалов. – Хм, да, захаживал такой намедни, парочку снадобий просил, какими обычно язвы мажут, а взамен дал…
Франц только успел обрадоваться, что наконец‐то раздобыл хоть что‐то дельное, как мамбо вдруг подавилась, да так сильно, что трубка выскочила у нее изо рта. По столу рассыпались табак и капли свежей крови, потекшей по серпу морщинистого рта.
– Черт, совсем забыла. Дрянные цветы… Уходи-ка, вампир! – выдавила она, хватаясь за шелковый платок. – Ничего не знаю, ничем не помогу. Прочь!
Франца вытолкнуло из шатра против его воли – призванные бабкой лоа помогли или кто похуже. Он разглядел только костлявые руки, схватившие его, как марионетку, а уже в следующую секунду Франца, летящего вперед носом, поймала взвизгнувшая толпа прохожих.
Значит, Джек был прав? Кто‐то из жителей добровольно помогает Ламмасу? От этой мысли, что они смеют играть врагу на пользу после всего, что Джек для них сделал, Франц испытал острое желание вернуться в тот шатер и продолжать расспрашивать старуху до тех пор, пока она не выплюет заодно с кровью все внутренности. Помня, однако, завет не лезть на рожон, Франц только зашипел сквозь сжатые клыки и отряхнулся.
– Эй, чувак! Смотри, куда идешь.
Высокий мужчина бесцеремонно вонзился Францу в спину, будто обойти его не смог, хотя толпа вокруг шатра из-за переполоха расступилась. От толчка все накупленное посыпалось у него из карманов. Заведенный и трещащий от напряжения, как электрическая катушка, Франц развернулся с плохо скрываемым намерением это напряжение выплеснуть.
И оказался лицом к лицу с синюшным раздутым трупом.
– Что за…
На секунду Франц решил, что это просто гуль, который вовремя не удовлетворил потребность в плоти, – они всегда начинали разлагаться сами, если не съедали что‐то разложившееся хотя бы несколько раз в месяц, – но затем присмотрелся повнимательнее. Нет, это определенно был не гуль и даже не восстанец, как называли мамбо тех, кого сами же подняли из могилы в качестве прислуги с помощью своих плетеных кукол. У первых никогда не мутнела радужка, а вторые всегда были отмечены веве и обшиты под кожей нитями, освященными в земле из их могил. Перед Францем стоял самый настоящий труп, обычный, никак иначе: каштановые волосы лезли клоками на висках, черты лица растеклись киселем, губчатая кожа покрылась пятнами, широкие плечи странно ссутулились, в то время как отекшая шея проваливалась между ними. Прямо через нее, за безупречно белым воротником рубашки – для трупа мужчина был одет более чем опрятно – тянулся безобразный рваный шов. Судя по тому, что голова трупа немного косила в бок, натягивая толстые нити шва, изначально она была отдельно.
Хм, Франц как будто где‐то его видел… Или даже держал в руках…
Труп посмотрел на него в упор, моргнул полупрозрачными глазами и, не проронив ни слова – вряд ли на это был способен его раздутый рот, – двинулся дальше, прихрамывая. Франц проводил его озадаченным взглядом, но потерял в толпе: та сомкнулась вокруг кольцом, когда разнеслась молва, что у прилавка в центре разливают бесплатный пунш. Тогда же показались и другие трупы – в отличие от людей их угощения не интересовали. Они застыли посреди дорог как вкопанные, и Франц похолодел, пересчитывая их. Один, два, три… Примерно одного уровня «свежести», без отвратительных признаков гниения, но откровенно мертвые и в одинаковых классических костюмах, будто взятых напрокат.
Черт побери, сколько же их здесь?! Откуда? Они тоже жители города? Или его гости? Что еще за нечисть? Может, драуги? Стоп, нет…
«Я просто нутром чую, что Ламмас готовит что‐то! Еще с десяток трупов из городских моргов пропали вчера».
Франц передернулся и, напрочь забыв про рассыпавшиеся сувениры, спешно полез рукой в нужный карман. Маленький ведьмин камешек несколько раз выскользнул у него из пальцев и затерялся в складках ткани, прежде чем он наконец‐то сумел вытащить его.
– Эй, леди, уйдите с лодочного маршрута, пожалуйста! То есть упарите…
За оградой мостовой, где дальше начиналась территория Титании и где Францу следовало повернуть назад, разгорелась суматоха, несвойственная Немой реке, всегда оправдывающей свое название мерным течением и спокойствием обитателей на ее дне. Остроносые лодки, забитые туристами, встали в очередь и едва не столкнулись из-за женщины, шагающей им наперерез с другого берега прямо по воздуху. «Парила» и впрямь было лучшим словом, чтобы это описать. Даже шелки не были способны на такое: каблуки ее сапожек не касались водной глади и не оставляли после себя круги. Женщина шла по Немой реке легко и ровно, как по поверхности длинного зеркала, и только красный летящий подол юбки, слегка намокнув, тянулся сзади, словно тропа из крови.