Мы дошли до Екатерининского сада и уселись на свободную скамейку напротив памятника Екатерине II. Я вспомнила, как в один из июньских вечеров мы гуляли здесь с Варей и Харви. Тогда Мечетина провела мне небольшую экскурсию и рассказала, что этот сквер еще называют Катькин садик. При воспоминании о соседке у меня сжалось сердце. С каким энтузиазмом она рассказывала мне о симпатичном мальчике, с которым познакомилась на улице… Федя ей действительно сильно понравился. Нужно было сразу сказать, что мы с ним знакомы, что я… я его люблю. Но наша внезапная встреча так выбила меня из колеи, что я рассыпалась, как бисер по полу. И пока понятия не имела, как себя собрать.
– Как ты меня нашла? – Федя задал уже знакомый нам двоим вопрос.
Я наконец осмелилась посмотреть ему в глаза. Федя, словно прочитав мои мысли, улыбнулся. И улыбка у него впервые вышла расслабленной и настоящей.
– Все ясно, у нас с тобой один метод.
Мне хотелось улыбнуться в ответ, но я не смогла. Только как завороженная разглядывала его красивое лицо.
– Ты приехал, – почти шепотом произнесла я.
– Приехал, – почему-то тоже шепотом ответил Федя.
– Честно, думала, что не бросишь бабушку…
– Бабушки не стало еще в марте, – сухо сказал Федя. Он уставился перед собой. Кадык дернулся, будто Федя проглотил ком в горле.
– Прости, – стушевалась я.
– Зато с предками увиделся в кои-то веки, – невесело усмехнулся Федя. – Приехали на похороны. Мать я до этого полгода почти не видел, хоть и живем в одном городе. А отец к себе звал, в Москву. Сказал, что поможет с работой.
– Но ты… – начала я.
– Но я решил, что попробую поискать себя в Питере. Ты была права: настало и мое время признаться себе, что сердце находится не в том месте. В конце концов, что я теперь теряю?
Я молча кивнула.
– А как твои вступительные? – спросил Федя.
Было странно, что он интересуется моими делами. И вообще странно видеть его здесь, рядом, на выкрашенной белой краской скамейке. Любимый и родной профиль, чуть заметные веснушки, темные волосы, татуировка на кисти… Я запомнила его таким: свободным, нагловатым, притягательным. И вот мы сидим в самом сердце Питера, а ветер приятно шелестит листвой…
Вкратце я рассказала Феде, как обстоят мои дела с поступлением. О предстоящем собеседовании и готовом портфолио. Федя слушал меня внимательно, и я чувствовала, что ему действительно интересно, «как мои вступительные». Оттого мне стало так тепло… За всю жизнь я привыкла к безразличию мамы и отчима, когда дело касалось рисования, поэтому сама не заметила, как увлеклась своим рассказом.
А когда закончила говорить, то снова посмотрела на Федю. По его лицу я так и не могла разобрать эмоции: простил ли он меня? Что чувствует и как нам теперь быть дальше? И задала вопрос, ответ на который волновал меня больше всего на свете:
– Ты ведь приехал сюда ради меня, а не из-за работы?
– Все-то тебе расскажи, Агния Леманн, – улыбнулся Федя, глядя мне в глаза.
– Для чего ты подкатил к Варе? – спросила я. Скрыть ревность в голосе не получилось. Наверняка он видел нас вместе, когда мы возвращались из магазина. Или в другой раз, когда выгуливали Харви до сквера…
– Это она ко мне подкатила, – ответил Федя, – когда я ждал тебя во дворе.
– Но ты уже знал от Нади, что мою соседку зовут Варя?
– Знал, – кивнул Федя, – я не планировал знакомиться с Варей. Думал тебя во дворе дождаться, а там будь что будет… Потом мне захотелось про тебя через нее хоть что-нибудь узнать. Как ты там? А в итоге все как-то совсем по-дурацки получилось. Кажется, твоя подруга на меня запала.
Я только тяжело вздохнула.
– И это плохо. Варя очень хорошая. Надо было сразу ей сказать, что мы знакомы. Но я была в таком шоке от происходящего. И, если честно, до сих пор в себя прийти не могу…
Повисла странная пауза. Федя смотрел на меня внимательно и задумчиво молчал. Мне хотелось крепко обнять его, или положить голову на плечо, или хотя бы осторожно взять за руку… А потом идти куда глаза глядят, в сторону Дворцовой набережной. Несмотря на разгулявшийся ветер, бродить вдвоем до развода мостов, всю белую ночь напролет, любуясь позолоченными шпилями Петропавловки… Теперь мне не хотелось расставаться с Федей ни на минуту.
– У меня при взгляде на тебя тоже все из головы вылетело. Так ужалило, до самого пищевода, – признался Федя. – Я даже не думал, что настолько соскучился.
От его слов сердце громко и нетерпеливо забилось. Но я так и не могла понять, простил ли он меня за тот поступок… Федя, как назло, взглянул на наручные часы и предложил:
– Давай я тебя провожу!
– У тебя дела? – спросила я упавшим голосом.
– Можно сказать и так, – уклончиво ответил Федя.
Я поджала губы и молча кивнула. Федя первым встал со скамейки и протянул руку, чтобы помочь мне подняться. Когда я наконец коснулась его ладони, меня словно стрелой в грудь пронзило – даже дыхание на миг сбилось.
Вечерело. Мы неспешно брели по Невскому проспекту, а навстречу нам текли толпы прохожих. Мы шли, едва касаясь плечами, и молчали. Время от времени Федя косился в мою сторону, и, когда наши взгляды встречались, мое сердце каждый раз дрожало. Я знала, чувствовала, что по-прежнему ему небезразлична. «Я всегда влюбляюсь не в тех девушек», – вспомнила я Федину фразу. Сейчас я шла рядом с ним, уставшая после бессонной слезной ночи и утомительной пробежки. Бледная, ненакрашенная, похудевшая, с собранными в маленький хвост волосами, в спортивной ветровке и лосинах… А он шел рядом, несмотря на то, как я обошлась с ним – нарочно унизила перед своей семьей, несправедливо выставив Федю в дурном свете. И все из-за глупой мести, назло ненавистному отчиму… Федя приехал. Не просто полюбоваться на белые ночи – он приехал ко мне.
У кинотеатра «Художественный», недалеко от пересечения Невского и улицы Марата, толпились подростки. Несколько парней обсуждали что-то на повышенных тонах и громко ржали, а прохожие, недобро косясь на них, обходили стороной. И только я, разглядев получше, что там происходит, встала как вкопанная.
До нас доносился громкий хриплый хохот и отборный мат. А потом один из парней вдруг схватил за шкирку другого мальчишку в желтой ветровке – того, что стоял к нам спиной, и с силой тряхнул. Среди всех остальных в этой компании «желтая куртка» не казался самым маленьким и щуплым, однако дал себя в обиду. Вот его подтолкнули к другому, потом к следующему… Гогот становился громче. Бедолага вжал голову в плечи и безвольно мотылялся из стороны в стороны. Никто не спешил ему на помощь. Даже Федя не обратил особого внимания на происходящее, возможно, решив, что парни просто дурачатся. Или был занят своими мыслями. Но я не могла оторвать взгляд от уже знакомой желтой ветровки.
– Агния, ты чего? – удивился Федя. Он не сразу заметил, что я отстала от него.
– Там мой брат, – кивнула я на шумную компанию. Было странно называть Алика братом. Кажется, я вообще назвала его так впервые. И это слово показалось мне таким чужеродным и незнакомым, будто совершенно случайно вылетело из моих уст.
– Брат? – удивился Федя.
– Да, вон тот… в желтой куртке.
Федя проследил за моим взглядом.
– Плохи дела у твоего брата, – присвистнув, сказал Федя.
Я нахмурилась, раздумывая, как лучше поступить. К Алику я не испытывала теплых сестринских чувств, но смотреть, как его позорно пихают в самом центре города, было выше моих сил. Внутренний голос подсказывал, что лучше не вмешиваться. Но я шагнула вперед и направилась к компании. Федя выкрикнул мне в спину:
– Агния, куда ты?
Чем ближе я подходила к подросткам, тем сильнее во мне закипала злость. Еще издалека я успела разглядеть, что у Алика разбита губа. На асфальте валялся рюкзак, по которому, судя по всему, безжалостно потоптались. Конечно, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: рюкзак принадлежит Алику. Почему он позволяет им так с собой обращаться?! Уже не помня себя, я ворвалась в этот круг, и Алик, словно тряпичная безжизненная кукла, едва не налетел на меня спиной.
– А ну-ка перестаньте! – выкрикнула я.
Алик быстро обернулся и уставился на меня ошалелым взглядом.
– Ты кто такая? – грубо обратился ко мне один из парней, наверное, главарь этой шайки. – Шагай давай, куда шагала. Иначе мы тебя…
Но тут к нам подошел Федя, и этот сопляк примолк. Теперь все молча уставились на нас, как на инопланетян.
– Алик, тебе нужна помощь? – осторожно спросила я.
– Да пошла ты, – ответил плаксивым голосом Алик. В его глазах блестели злые слезы.
– Ты их знаешь? – обратился к Алику самый противный из этой компании.
Но Алик упрямо молчал.
Тогда вместо него ответил Федя:
– Знает-знает. А ты сам шагай отсюда, пока я тебя за уши к родителям не отвел.
По сравнению с этими юнцами Федя выглядел очень внушительно, поэтому подростки без лишних разговоров стали расходиться.
Когда мы остались втроем, повисла продолжительная неприятная пауза. Алик смотрел на меня, не отрывая взгляда, как на врага народа. Из-за разбитого лица он не был похож сам на себя. Я растерянно наклонилась за его черным спортивным рюкзаком, на котором виднелись позорные следы от чужих кроссовок, и протянула ему.
– Держи.
Тогда Алик выхватил у меня рюкзак и, резко развернувшись, быстрым шагом направился прочь. Я не могла понять, почему он на меня так рассердился. Может, потому что я стала свидетелем его позора? Дома у отца Алик вечно корчил из себя самого крутого и независимого, а на деле оказалось, что не пользуется особой популярностью у сверстников… Хотя с теми подонками, что разбили ему губу, и я бы не хотела иметь ничего общего.
Федя продолжал стоять, как и я, удивленно провожая взглядом Алика. Тот шел торопливо, опустив плечи и сильно ссутулившись. Мне показалось, что сейчас он точно может разреветься посреди шумного Невского.
– Я за ним, – сказала я хрипло.
– Агния, не надо, – схватил меня за рукав Федя, – после такого пацану одному побыть хочется.