Но герр Эрвин отличался несокрушимым оптимизмом. Может быть (вероятность мала, но кто знает?), далекие звезды удастся разглядеть в дневное время? И тогда, сделав нужные измерения, можно будет не дожидаться, пока дневное небо почернеет при затмении? Идея эта так его воодушевила, что он даже нарочно отправился в Цюрих, чтобы лично обсудить ее со своим новым другом Эйнштейном. К сожалению, дело происходило во время медового месяца Фрейндлиха, и его молодой жене пришлось вежливо высидеть эйнштейновскую лекцию по теории относительности, которую прилежно слушал ее муж, после чего они пообедали с Эйнштейном и затем втроем отправились на прогулку. Видимо, этот день показался юной фрау Фрейндлих очень долгим.
В течение нескольких недель после отъезда четы Фрейндлих неутомимый Эйнштейн успел сделать кое-какую проверку. Блеск Солнца и неба оказался в дневное время слишком ярким, и никакой телескоп (даже громадины, установленные на калифорнийской горе Вильсон, как подтверждал в своем письме директор тамошней обсерватории) не сумел бы выполнить предложенную Фрейндлихом операцию.
Следующая идея молодого энтузиаста казалась более удачной. Приближалось время полного солнечного затмения, причем не так уж и далеко – не в джунглях и не в арктических льдах, а в прекрасном Крыму, близ Севастополя. Там располагалась штаб-квартира военно-морского флота Российской империи, а значит, наверняка имелись рестораны и отличные отели. Будет где отметить триумф, когда они все-таки получат нужные изображения. В то время Россия и Германия уже много лет пребывали в мире, так что не было никаких причин считать, будто что-то может пойти не так.
Энтузиазм Фрейндлиха, рвавшегося подтвердить идеи Эйнштейна, внезапно натолкнулся на консерватизм ученых более почтенных лет, представлявших официальную астрономическую элиту Германии, а потому правительственные организации, которые занимались финансированием науки, совсем не стремились выделять на исследования требуемые суммы. Эйнштейн поражался их реакции – казалось бы, идея Фрейндлиха великолепна, а ведь на подготовку остается совсем мало времени! Он писал Фрейндлиху, что «если [до конца 1913 года] Академия не захочет нам помочь, мы привлечем частные средства… Если ничего не получится, я заплачу за это предприятие из собственных скромных сбережений… [но] приступайте не мешкая, заказывайте фотопластинки… Не тратьте время на финансовую сторону вопроса».
Сбережений Эйнштейна, однако, не хватало, но предприимчивый Фрейндлих сумел выбить кое-какие деньги из семейства Круппов, этих баснословно богатых и наводящих ужас на весь мир торговцев оружием. По всему миру продавались пушки и другое военное оборудование, произведенное на заводах Круппов. Их демонстративный патриотизм сделал их становым хребтом германской армии.
Во второй половине июля 1914 года Эрвин Фрейндлих прибыл в Крым, а несколько дней спустя грянула Первая мировая война. Германия и Россия оказались по разные стороны фронта. Фрейндлих, оснащенный чрезвычайно мощными телескопами, к тому времени уже разбил лагерь на природе, довольно близко от штаб-квартиры русского военно-морского флота. Трудно вообразить себе более подозрительную личность, да еще немца, особенно если учесть, что во всех его документах значилось: экспедиция осуществляется при поддержке фонда Круппа. Неудивительно, что Фрейндлиха и его помощников вскоре окружили русские солдаты. Его прекрасное оборудование, подготовленное с такой тщательностью и любовью, конфисковали. Как и было предсказано, 21 августа случилось затмение. Звезды безмятежно сияли вдали от яростных вспышек пушечных разрывов, гремевших по всей Европе, а Фрейндлих в тот день томился в русской тюрьме.
К счастью, сравнительно скоро Эйнштейну (вместе с другими доброжелателями) удалось его выручить в рамках обмена военнопленными. Конечно же, и тогда Фрейндлих не отчаивался. Выход есть: ему просто нужно самому создать больше возможностей для того, чтобы найти свежие доказательства! До ближайшего подходящего солнечного затмения несколько лет: слишком долго. Может быть, не зацикливаться на Солнце, а придумать, как измерить звездный свет, падающий в одну из невидимых гравитационных долин, которые должны существовать близ планеты Юпитер? Отклонение будет меньше, чем для звездных лучей, попадающих в большие пространственные кривые около Солнца (подобно тому, как мелкие камешки заставляют батут прогибаться слабее, чем здоровенные булыжники). Но Юпитер явно легче фотографировать для таких целей, чем Солнце.
Идея не такая уж безумная. Но когда Фрейндлих начал добывать нужное оборудование, директор Гамбургской обсерватории, где он работал, как видно, решил: «С меня хватит». Эйнштейн написал в министерство образования, прося его руководство преодолеть бюрократические препоны и оказать поддержку Фрейндлиху. Министр переправил эту просьбу директору обсерватории, а тот был не просто профессор, а еще и член Тайного совета, и очень гордился, что к нему полагается обращаться «Geheimrat», то есть, по сути, «Ваше превосходительство». Он явно не считал себя бюрократической препоной, которую нужно преодолеть. Фрейндлих же, по его мнению, был лицом низкого звания, сомнительной компетентности и с совершенно неприемлемым отношением к субординации. Директор весьма жестко и едко написал Эйнштейну: «Даже «множество изощреннейших измерений», произведенных опытными наблюдателями, не говоря уж о тех исследователях, которые не входят в эту категорию, не дадут сколько-нибудь полезных результатов и приведут лишь к неоправданной трате времени и усилий». (Надо полагать, язвительное замечание об «исследователях, не входящих в эту категорию» относилось не только к Фрейндлиху.)
Сопротивление со стороны начальника Фрейндлиха было лишь одной из целого ряда проблем. Годы шли, а война не утихала. Морская блокада, которой Британия подвергла Германию, становилась все суровее. Казалось, у Эйнштейна и его верного Фрейндлиха не было никаких возможностей провести задуманную ими астрономическую проверку, а у смелой теории Эйнштейна – никакого будущего, если только не найдется кто-то, кто ему поможет…
Глава 10Полное затмение
В мае 1919 года подтянутый потный англичанин вышел из хижины на островке близ западного побережья Африки и с тревогой посмотрел на солнце. Приближалось солнечное затмение, но если гроза, идущая со стороны Конго, не свернет с пути, дорогостоящий телескоп и дорогостоящие фотоаппараты, которые он привез из Англии (морским путем, а затем по суше), окажутся бесполезными.
Он все равно велел помощникам установить аппаратуру, несмотря на моросящий дождь (он прикрыл линзы собственной курткой), – и не зря: всего за несколько минут до момента полного затмения тучи разошлись.
Край солнца сверкал нестерпимо ярко. Где-то на краешке этого сияния, как считало предыдущее поколение астрономов, располагалась быстро кружащая по своей орбите планета Вулкан. Такое предположение выдвинули из-за того, что с орбитой Меркурия было явно что-то не так. Ньютоновская теория тяготения предсказывала для Меркурия весьма четкую орбиту, но она не совпадала с наблюдаемой – даже после внесения поправок, учитывавших незначительное тяготение со стороны других планет Солнечной системы, способное сказываться на движении Меркурия. Дополнительная планета, вращающаяся на своей орбите даже ближе к Солнцу, чем Меркурий, как раз и могла бы (предполагали эти астрономы) объяснять «неправильный» путь Меркурия.
Однако другие исследования, проведенные с помощью телескопов, не обнаружили эту воображаемую неведомую планету.
Если большие фотопластины, которые подготовлены к установке в телескоп англичанина, покажут то, что он ожидает, то он получит убедительные доказательства, что планеты Вулкан не существует. И проделает он это не путем фиксации отсутствия Вулкана на пленке или фотопластинке, а собрав факты, которые, быть может, станут подтверждением теорий одного пока еще почти никому не известного немецкого физика-теоретика, добродушного берлинца, с которым он никогда не встречался, но работа которого как раз и сподвигла англичанина приехать на этот далекий остров.
Позже он подробно все описал, поэтому мы знаем, что было дальше.
Взгляд вверх. Тучи снова сгущаются. Придется быстро менять множество пластинок. Англичанин снова наклоняется, пытаясь не обращать внимания на полчища комаров. У него еще будет время поразмышлять об этой теории. Потом, когда он сделает снимки.
Если только фотоэмульсия выдержит тропическую жару.
В 1917 году коллеги кембриджского астронома Артура Стэнли Эддингтона оказались в затруднительном положении. Они хорошо знали его решительность и целеустремленность: эти его качества чувствовали на собственной шкуре все, кто пытался не отстать от него во время велосипедных поездок. Он был всегда элегантен и даже в таких случаях выглядел весьма прилично, заправляя безукоризненные брюки своего костюма в столь же безукоризненные гетры. Он колесил по сельским дорогам с почти безумным выражением лица, все быстрее и быстрее, долгими часами, оставляя своих спутников далеко позади.
Они знали, что решимость Эддингтона проявляется и в его религиозных воззрениях. Убежденный квакер, он принципиально не желал защищать Британскую империю во время мировой войны (которая все никак не кончалась), даже когда прошел уже не один год после ее начала. Многие кембриджцы погибали в битвах на континенте. В их числе оказался Генри Мозли, один из самых выдающихся молодых физиков университета, бессмысленно павший под огнем турецких пулеметов на полуострове Галлиполи. Эддингтону светило блестящее будущее – он мог стать ведущим или даже лучшим астрономом своего поколения, а потому коллеги не хотели, чтобы он повторил судьбу их безвременно ушедших собратьев.
Вот почему администрация Кембриджа попыталась добиться для Эддингтона разрешения не участвовать в боевых действиях и написала в министерство внутренних дел о том, что его, Эдингтона, вклад в науку, останься он в университете, лишь усилит военную мощь страны, но все пошло наперекосяк. Из министерства прислали Эддингтону документы об освобождении от призыва. Ему оставалось лишь поставить свою подпись. Он честно проделал это, а затем еще более честно приписал, что, будучи добрым квакером, он бы, не получив освобождения по перечисленным основаниям, требовал бы его по основаниям религиозного порядка. Один из современников вспоминал: «Этот постскриптум поверг министерство внутренних дел в логический ступор, ибо лицо, отказывающееся служить по религиозным мотивам, надлежало отправить в лагерь». Коллеги Эддингтона «очень возмущались».