Ричи уже не подавал признаков жизни. Он мертв, мертв, мертв, подумал Маус и, выпрямившись, поднял ствол «вельрода». Черт, оказывается, пока он опустился на корточки, чтобы перезарядить пистолет, мертвый Ричи неожиданно повалился вперед. Вперед, а не вбок. Его грудь была прижата к металлическому кружку внутри руля.
— Ричи, да выключи ты эту чертову сирену! — раздался чей-то голос со стороны входа в мясную лавку. Маус сунул руку в машину и оттолкнул тело Ричи в сторону. Клаксон замолчал.
Он надеялся на то, что у Кагена хватит благоразумия не торопить события. Однако все пошло не так, как Маус планировал. Впрочем, у них еще есть время, чтобы все переиграть, чтобы спасти создавшееся положение. У него все еще есть возможность прихлопнуть Хью — это ведь он только что подал голос из дверного проема магазина — с помощью бесшумного «вельрода». В таком случае они с Кагеном все еще успевают ворваться в магазин. Дальше они смогут действовать согласно плану. Они влетят в комнату, Каген со «стэном», а он со «смит-и-вессоном», все еще засунутым за пояс. Они уложат на месте и Спарка, и всех, кто с ним находится.
Маус выпрямился и попытался снова вскинуть «вельрод», но его левая рука затекла, и он сам немного утратил былую стремительность. Рот Хью приоткрылся, но с его губ слетел лишь какой-тот короткий невнятный звук. В это мгновение Каген не выдержал и выпустил в него очередь из «стэна». Стрекот автоматического пистолета прозвучал намного громче, чем он ожидал. Даже громче, чем вой клаксона. Пули прошили грудь Хью и отбросили его к стене дома. Ганеф полетел на землю и, раскинув ноги, упал. Грудь его была залита кровью.
Каген как безумный поливал все вокруг себя свинцовым дождем, и по всей Уайтчерч-лейн стоял треск автоматных очередей.
Грязная витрина мясной лавки «Джон Марли и сын» утратила слой многолетней грязи и копоти, рассыпавшись кучей битого стекла. Звон осколков был практически не слышен на фоне треска автоматной очереди.
Этот жид-придурок все испортил, подумал Маус, все еще надеясь, что ситуацию можно спасти. В дверях лавки появилась человеческая фигура, и Маус решил, что это Джек Спарк — такое же крупное тело и огромная круглая голова. Возможно, лондонский бандит слишком горд, чтобы прятаться от пуль. Чувствуя, как предательски дрожит левая рука, Маус снова поднял «вельрод» и нажал на курок. Верзила в дверях подался назад и скрылся из поля зрения. Может, он попал в него, а может, и нет. Маус был не вполне уверен. Он снова опустился на корточки, чтобы перезарядить пистолет.
Он не успел довести это дело до конца, когда окно машины взорвалось тысячью осколков. Они отстреливаются, понял Маус. Грохнули новые выстрелы. Засвистели пули, впиваясь в другой бок «форда». Маус снова почувствовал, как машина качнулась.
Каген прекратил огонь и метнулся к заднему колесу, чтобы укрыться от выстрелов противника. А вот Маус неожиданно впал в ступор. В него еще никто никогда так не стрелял. Ни разу в жизни он еще не был так напуган, — даже тогда, несколько лет назад тот шварцер отломал один ствол от своего «браунинга» и второй курок попал по неисправному капсюлю и в результате произошла осечка. Ему тогда крупно повезло. Впрочем, даже несмотря на испуг, Маус понимал: чем скорее они унесут отсюда ноги, тем лучше для них.
Он посмотрел на Кагена. Тот бросил на него ответный взгляд, безумно сверкнув единственным глазом. Да, этот парень точно чокнутый. Маус перехватил «вельрод» в левую руку, а правую вытянул вперед и показал сначала один палец, затем второй и третий. Судя по всему Каген его понял. На счет три немец бросился в переулок. Маус последовал его примеру и побежал, сгорбившись, словно под глыбой льда, старясь укрываться за машиной, чтобы не угодить под пули, которые вылетали из лишившегося витрины магазинного окна.
Теперь до его слуха доносились лишь звуки собственных торопливых шагов и свист пуль, высекавших осколки кирпича из стен дома, пока они с Кагеном двигались к другой стороне Уайтчерч-лейн. Добежав до угла, они бросились в переулок.
Маус бежал изо всех сил, с трудом удерживая «вельрод» в левой руке. Как бы ни было ему больно, пистолет он не выпустит.
Он слышал рядом с собой надрывное дыхание Кагена. Они вместе бежали по переулку в сторону Уайтчепел-Хай-стрит, где в «моррисе» их ждал Схаап.
Маусу почему-то вспомнилось то, что не так давно произошло с ним рядом с парикмахерской Тутлса на Канале. Правда, там все было по-другому.
«Моррис» взревел мотором и покатил по трассе А1 со скоростью пятьдесят миль в час. До слуха Мауса через открытое окно с его стороны и пробитое пулей отверстие в заднем окне доносился свист ветра. Солнце уже почти опустилось за линию горизонта, однако было еще довольно светло, и пока Схаап вел машину, Маус разглядывал проносившийся мимо пейзаж, который он не увидел в прошлый раз, когда они с Рашель ездили в Бигглсвейд в темноте.
Схаап почти все время молчал и лишь курил «честерфилд», которым его угостил Маус. Сегодня он был не в военной форме, а в штатском, в старой одежде, которую купила для них Рашель. Серый пиджак с дыркой на локте, коричневые брюки и потертая кепка, которая, судя по ее виду, лет двадцать пролежала в каком-то шкафу.
Маус отряхнул воротничок дешевой белой рубашки и одернул на себе толстый шерстяной плащ, от которого крепко шибало в нос нафталином. Рашель и коротышка Йооп купили все эти маскарадные костюмы в магазине подержанной одежды. Поклонник фильмов с Джеймсом Кэгни сказал, что примерно такую же одежду сейчас носят в Голландии.
Каген и Йооп устроились на заднем сиденье, Рашель втиснулась между ними. Сидеть втроем было тесно и неудобно. Все молчали. Мауса это даже устраивало.
В лежавшем на полу мешке находились деньги, точнее, их остатки. Пятнадцать тысяч фунтов стерлингов. Потертыми двадцатками. Маусу они казались чересчур крупными и слишком простоватыми на вид, несерьезными для денег. Он поменял доллары Мейера Лански на фунты сегодня утром. Рашель дала ему адрес и имя человека, который не задавал лишних вопросов. В банке непременно спросили бы о том, откуда взялась такая крупная сумма денег в иностранной валюте. Правда, этот человек взял процент за обмен. Маус получил по восемьдесят центов с каждого доллара, только и всего. Пятнадцать тысяч и комиссионные. Считай, что доллары пришлось слить в туалет.
Рашель сказала, что без этого нельзя. Голландские рыбаки за пользование лодками возьмут только фунтами, а не долларами. Когда же Маус ответил на это предложение отказом, желая оставить доллары, Каген смерил его тяжелым взглядом, ничего, правда, при этом не сказав. Этого взгляда оказалось достаточно. Маус не боялся одноглазого немца, — во всяком случае, когда тот оставался в поле его зрения, — но деньги все-таки обменял. Не хватало еще, чтобы Каген задумался о том, почему он так хочет оставить доллары, если те не в ходу у голландских рыбаков. Стоит Кагену что-то заподозрить, то как только они окажутся в Голландии, он первым лишится преимущества внезапности. А ведь она его главный козырь.
Но двадцать процентов — Маус все подсчитал — это просто беспардонная обдираловка! Даже если он больше не даст О'Брайену и лишнего цента, то все равно выходит чуть больше шестидесяти тысяч за вычетом тех денег, которые уйдут на обратную дорогу домой.
Каждый раз, когда Маус переставал разглядывать пролетавшие мимо деревни, леса и поля, он погружался в мысли о деньгах. Но каждые несколько секунд сидевшая позади него женщина отрывала его от этих мыслей. Он решил, что найди он повод возненавидеть ее, ему бы ничего не стоило ее убить. Но даже то, что она спит с одноглазым Кагеном, — уж слишком ничтожная причина. И хотя мотив, побудивший ее к участию в этой безумной затее, казался ему верхом глупости, — да-да, она была глупа, ибо думала не о себе, а о ком-то другом, — это тоже не было серьезным поводом для ненависти.
Чтобы не думать о Рашели, Маус стал думать о Кагене, зная, что ненависть не заставит себя долго ждать, и он сможет накачать в себя ярость. Нет, конечно, к чему кривить душой: придуманный им план далек от совершенства — ему нужно было дождаться, когда Спарк сядет в машину, и лишь потом изрешетить его из «стэна», — но он винил во всем Кагена. Немец впал в раж, и это стоило им эффекта внезапности, как в том случае с Дьюки, когда Маус попросил подстраховать его при двойном убийстве в Бронксе. Ошибка Кагена позволила парням Джека Спарка открыть ответный огонь. Черт, это даже более досадная история, чем случай с фермером и его собакой.
Сорвавшееся покушение на Спарка сильно подгадило им, если конечно, громила-кокни не лежит сейчас бездыханным трупом где-нибудь на столе. Если же он жив, то непременно попытается отомстить. Маус закурил новую сигарету, затянулся и впервые понял, что его план действий по образу и подобию Лански может не увенчаться успехом. Да, по части ума до Маленького Человечка ему далеко. Как ни напрягай он мозги, тягаться с Мейером Лански ему явно не под силу.
— Подъезжаем, — сообщил он Схаапу, ткнув пальцем в сторону дорожного указателя — «Бигглсвейд, 1 км». Голландец проворчал что-то невнятное. Через минуту «моррис» съехал с трассы А1 на узкую дорогу. Как только они въехали в городок, Схаап сбросил скорость и покатил следом за конной повозкой. Даже если Спарк успел добраться сюда раньше них, что было маловероятно, — ему нужно было избавиться от трупа Ричи или найти новый автомобиль, — он вряд ли осмелится устраивать перестрелку среди бела дня в присутствии множества свидетелей. И потом… Маус положил руку на «вельрод».
— Вон там, впереди, — подсказал он Схаапу и указал на деревянную птицу над входом в «Золотой фазан».
У входа стояли несколько пожилых мужчин в заляпанных грязью штанах, заправленных в такие же грязные сапоги. Маус посмотрел на часы.
— Только не останавливайся, — произнес он, обращаясь к Схаапу. Они объехали узкие улочки возле паба и, сделав круг, вернулись обратно ко входу в заведение. Никакого черного автомобиля они не увидели, как, впрочем, не увидели вообще никаких других машин. Они заметили лишь женщину возле маленького домика, которая мотыгой рыхлила грядки, и пару детишек. Один ребенок катался на заржавленном велосипеде, второй бегал за ним следом.