Трембач, а вернее, Штептицкий, двоюродный брат графа, бывшего владельца имения «Стрелы», написал в своей книжонке, что гитлеровцы не знали, кто попал к ним в руки. Они, мол, приняли Скорняка за рядового партизанского бойца. Скорняк, мол, с нетерпением ждал удобного момента для бегства. И вот, когда пленных переправляли из одного пункта в другой, он воспользовался ротозейством конвоира, вырвал у него автомат и бежал, уничтожив до двух десятков фрицев. Так было написано. Однако в действительности ничего подобного не случилось. Предателя отпустили тихо, мирно, но инсценировали в лесу перестрелку и распустили слухи, что после боя с конвоем бежал из-под охраны безымянный партизан. При этом он убил восемнадцать полицейских. Пышные похороны, устроенные гитлеровцами, как будто подтверждали этот слух. Во всяком случае, в партизанском отряде Мельникова этой провокации поверили.
Вскоре с Большой земли в отряд был заброшен новый заместитель командира Петр Проскуряков. И сразу же партизан стали преследовать неудачи. Фашисты один за другим уничтожали их тайные продовольственные склады, арестовывали связных, устраивали засады на пути движения разведывательных групп. В короткое время были провалены все конспиративные квартиры в Больших Липах и уничтожены руководители советского подполья. Скорняк распускал слухи, что все эти неудачи связаны с появлением в отряде Проскурякова. Он старался поссорить командира с заместителем, но Мельников не поддавался на провокации. И Скорняк, чтобы избежать провала, решил уничтожить Мельникова. Вскоре подходящий случай представился. Предатель сообщил гитлеровцам о времени и месте встречи Мельникова с командиром соседнего партизанского отряда. Василий Мельников был схвачен в лесной избушке и расстрелян на месте. Могила его до сих пор неизвестна.
Расследование лесной трагедии ничего не дало. Вернее, было высказано предположение, что предал Мельникова командир соседнего отряда или кто-нибудь из его ближайшего окружения. В мельниковском отряде о месте встречи двух командиров знали только трое: сам Мельников, Проскуряков да Скорняк, лежавший в это время в партизанском госпитале. Проскуряков не допускал и мысли, что предателем мог быть Скорняк. Тем более, что Скорняк решительно возражал против контактов с соседним отрядом. Разумеется, это входило в его преступные планы. И они удачно осуществились. Проскуряков, настаивавший на сближении с соседним отрядом, оказался в тяжелом положении. Скорняк, как говорится, убил сразу двух зайцев: убрал с дороги Мельникова и очернил Проскурякова.
В партизанском отряде, командовать которым стал Проскуряков, наступили черные дни. Отряд был почти разгромлен. К моменту соединения с частями наступающей Красной Армии в живых осталось не более двух десятков бойцов. А виноват во всем был только он, Скорняк.
Предатель продолжал пакостить и после разгрома гитлеровцев. В первые послевоенные годы в области разбойничали бандитские шайки. Бандиты знали о черном прошлом Скорняка и, пользуясь этим, находили у него поддержку. И все-таки бандитизм в области был вскоре ликвидирован. К этому времени надежно замаскировавшийся предатель получил новое повышение по службе. Но еще раньше Скорняк уничтожил тяжелобольного партизана Марчука, последнего советского человека, который перед смертью разговаривал с Мельниковым. Скорняк опасался, что Марчук что-нибудь знает о его предательстве. Впоследствии в гибели Марчука был обвинен Проскуряков. Кинжалы, изготовленные дедом Птицей, большую роль в этой истории не играли. Скорняк не сразу догадался, что они были разные. А как только догадался, дед Птица тотчас же и поплатился жизнью. Убил старика сын атамана Перчика — кожаный шофер, на первый взгляд слуга, а на самом деле хозяин Скорняка, агент одной из империалистических разведок.
Когда Марчук был уничтожен, в живых еще остался Петр Проскуряков, и это не давало Скорняку покоя. Расправиться с Проскуряковым было не так-то просто. В конце войны он отличился в одном из диверсионных рейдов на территории Германии, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. После войны Проскуряков стал работать в Москве. Кинжал или выстрел помочь не могли. И тогда в ход была пущена тщательно подготовленная провокация. Будто бы в подземелье замка, где долгое время скрывались бандиты, была обнаружена надпись, обличающая Проскурякова... Но об этом будет рассказано в следующей главе.
Вот та правда, которую Трембач-Штептицкий так исказил в своей книжонке. Ну да это, с позволения сказать, произведение и написано было именно с целью искажения правды. Но ни ложь, ни провокация не помогли предателям. Они были разоблачены и понесли заслуженное наказание.
Дементий Скорняк вырос в простой крестьянской семье. Отец его был бедным хлебопашцем. Два брата погибли в гражданскую войну, сражаясь за свободу трудового народа. Сам Скорняк после окончания гражданской войны стал комсомольцем. Но, однажды попав в лапы к бандитам, он смалодушничал, струсил — и под страхом смерти предал Советскую Родину. У него был честный выбор: признаться, покаяться. Но он этого не сделал — и покатился вниз. Животный страх за свою жизнь привел Дементия Скорняка к бесславному концу. Так ничтожны и мерзки бывают люди, которые покупают жизнь ценой предательства!
Самая главная тайна
Прошло несколько дней, и тяжелых, и радостных. Тяжело было Валькиной матери. Она беспрерывно плакала, почти ничего не ела, жаловалась на сердце. Из-за этого тяжело на душе было и у Вальки. Но в то же время ему было и радостно. Магда теперь жила снова рядом. Окно ее флигелька было все время распахнуто настежь. Она никого не опасалась. И ни от кого не прятался Петька Птица. Он успешно сдал испытание по географии и почти не расставался с Валькой.
А Вальке скоро предстояла дорога.
Мать собиралась ехать в Москву, куда отправили Скорняка. Она и слушать не хотела, что полковник виноват, что он предал Родину. Она твердила, что его оклеветали коварные, завистливые люди. Мать была убеждена, что она сможет помочь «безвинно пострадавшему» мужу. «Нам здесь делать нечего, — говорила она Вальке. — У нас здесь все чужие». Валька не мог с ней согласиться. У него здесь были все свои. Но он уже решил, что не оставит мать, поедет вместе с ней. Мать упаковала вещи.
С лейтенантом Марчуком Валька встречался каждый день. Марчук оставался работать в Больших Липах. Магда должна была стать его женой. На свете не было женщины счастливее, чем Магда, и Валька откровенно радовался за нее.
Один раз на берегу озера неподалеку от лодочных причалов сидели все четверо: Валентин Марчук, Магда и Петька с Валькой. Марчук был в военной форме. Фуражка его лежала на траве, и Магда зачарованно водила пальцем по ее лакированному козырьку. Было утро. Прохладный ветерок рябил воду озера. В редком и чистом лесу было светло от ярких солнечных прогалин.
Все молчали. Валька смотрел на тихий остров, который уже не охранялся, и думал о том, сколько разных событий случилось здесь в начале этого лета. Да каких событий! Давно ли он, Валька, познакомился на острове с Петькой Птицей... Давно ли Магда учила его плавать... Давно ли он с ужасом увидел под деревьями мертвое тело Петькиного деда... И вот уже все позади. Наступила тишина. Настал мир в окрестностях города Большие Липы. Кого-то постигла справедливая кара. Кто-то облегченно и радостно вздохнул. Ну что же, так и должно быть в этом светлом, солнечном мире, где всегда побеждает правда, где торжествует добро и дружба!
Лежа на животе и опираясь на локти, смотрел на остров и Петька Птица. А он о чем думал? Наверное, о том же. У него тоже начиналась новая жизнь. Он оставался с Марчуком и Магдой. Магда сказала: «Ты будешь нам как братишка». Марчуку она сказала по-другому: «Пусть он станет у нас за сына. Мы его должны вырастить». Об этом сейчас думал Петька Птица?
Нет, Петька думал о другом. Старое все еще не давало ему покоя.
— Дядя Валя, — сказал он, — а я вот все думаю... А как же надпись?
— Надпись? — отозвался Марчук. — А что надпись?..
— Вы же сами говорили, что она была. Ее подделали? Вы нам об этом так и не рассказали.
— Я давно понял, что вы очень любопытные, — улыбнулся Марчук, — и многое хотите знать. Даже больше того, что я сам знаю. Но вы и так знаете больше, чем все окрестные ребята вместе взятые.
— Но мы же дали слово, что будем молчать, — напомнил Петька. — Если нельзя, так... мы не настаиваем. — И Петька переглянулся с Валькой.
— Можно, — сказал Марчук. — В общих чертах можно. Хотя и устал я от всей этой истории, но от вас разве отделаешься... Слушайте.
Мальчики взволнованно замерли и уставились на Марчука.
— С чего бы начать... Хотя бы вот... Вы знаете, что основанием для обвинения Проскурякова в предательстве послужила эта самая надпись, обнаруженная после войны лжеисториком Трембачом. Сейчас-то мы знаем, что он лжеисторик, а тогда никто об этом не догадывался. Следствие не знало также одного странного обстоятельства. Вот такого. Дело в том, ребята, что мой отец перед смертью написал матери два письма. И в них было очень много подробностей о том, как отец был схвачен, как сидел в застенке, как был расстрелян, а затем, легкораненный, спасся. В общем, что видел, что слышал. Обо всем написал, ребята, отец, только ни словом не обмолвился о предательстве Проскурякова и об этой самой пресловутой надписи. Наоборот, в письмах он отзывался о Проскурякове с уважением, называл его храбрецом и героем. Не странно ли, а?
— Странно! — хором ответили Валька с Петькой.
— Странно, ребята. Но, к сожалению, эти письма я прочитал лишь два месяца назад. Они затерялись у матери, я их обнаружил случайно. И не мог, разумеется, не удивиться.
— И тогда вы приехали сюда как демобилизованный воин? — торопливо спросил Валька.
— Ну не сразу так уж, конечно. Я сначала показал письма моему непосредственному начальнику. Он старый чекист, превосходный человек. Знал Проскурякова, уважал его. Знал и твоего отца, Валя. Они были настоящими друзьями. Надеюсь, тезка, что ты с генералом когда-нибудь встретишься. Он был бы рад.