Гуляев задумался, потер лысину.
– Антон обратился ко мне единственный раз, не уверен, что это можно считать помощью. Но для него, наверное, это было очень серьезно. Намного серьезнее, чем соревнования, чем возможная спортивная карьера, от которой он отказался, не моргнув глазом. Он попросил меня уговорить Алексея Кравченко поставить автограф на футбольном мяче.
– Кравченко – тот самый? – удивился Бабкин.
Гуляев кивнул.
– Да, он уроженец нашего города, несколько лет назад переехал в Питер, говорят, взялся тренировать малышей. Давно пора! Он хороший парень, я рад за него. Травма тогда здорово вышибла его из колеи. Он замкнулся в себе, говорил: «Какой из меня футболист, вылетел в третьем матче, я не футболист, а хромоногий ноль!» Алексей водил дружбу с нашим директором и захаживал сюда иногда по старой памяти. К нему нелегко было найти подход. Антон пришел ко мне, и я дал обещание, что постараюсь уговорить Кравченко.
Бабкин намеревался спросить, не общался ли Мансуров с кем-то из старших парней, но Илюшин отчего-то вцепился в несчастный мяч, как бульдог.
– И что, удалось вам выполнить обещанное?
– Конечно. Кравченко поставил автограф на мяче, и это, кажется, единственная вещь, на которой он расписывался после того, как ушел из большого спорта. Если бы владелец захотел, мог бы продать его на аукционе… тысяч за пять. – Тренер криво усмехнулся.
– С кем Антон общался?
– Он привел с собой троих друзей… Боюсь, не назову их имена. Обычные ребята, прозанимались у меня кто год, кто два, и ушли.
– Пожалуйста, вспомните хоть кого-нибудь, – попросил Макар. – Может быть, осталось что-то вроде журнала посещений? Или еще кто-то мог с ними общаться и знать, как их зовут?
– Что вы! Столько лет прошло… Хотя, подождите! Вокруг них терся мелкий паренек по фамилии Пронин, Коля Пронин. Большой веры ему нет, но он может сказать вам, с кем дружил Мансуров.
– Он живет в Щедровске или переехал?
– Здесь, рядышком, на Второй Краснознаменной. Но дома вы его вряд ли застанете, обычно он околачивается возле рынка.
– Почему у меня ощущение, что все они что-то недоговаривают? – пробормотал Илюшин себе под нос, когда они отошли от столика.
У выхода Сергей обернулся.
– Что-то забыл? – спросил Макар.
– Хотел посмотреть, кого дожидалась та женщина в коридоре. Ставил на девочку, одну из троих.
– И кого же?
– Тренера, – коротко сказал Сергей. – Она ждала Гуляева.
Макар Илюшин шел по пыльной улице мимо пятиэтажек, возле которых на скамейках сидели старухи с котами и провожали его равнодушными взглядами, мимо пыльных витрин и думал о том, что в любом городе расследование рано или поздно приводит их в библиотеку. Свидетели могут подвести, библиотека – никогда. Даже когда газетные статьи преподносили лживые факты, а люди на фотографиях были подписаны неверно, когда в некрологе врала каждая вторая фраза, как это было в Беловодье, в конечном итоге из семечек информации сквозь крепкий, как асфальт, слой вранья пробивались бледные стебельки – еще не правда, но то, что должно было ею стать. Илюшин верил в библиотеки.
– Я попробую собрать сведения о гибели отца Наташи Белоусовой, – сказал он накануне вечером, когда они обсуждали планы на завтрашний день, – и об исчезновении ее брата. Один родственник убит, другой пропал – это странно.
– Собираешься рыться в газетах двенадцатилетней давности? – Бабкин, не доверявший печатному слову, пожал плечами. – Журналюги всегда все перевирают. Нужно разговаривать со следователем, который вел дело об убийстве. Времени прошло не так уж много, да и свидетели наверняка живы.
– Одно другого не исключает. Не хотелось бы отправлять тебя к следователю с пустыми руками.
– Звучит двусмысленно…
Сергей Бабкин понимал, что беседовать со следователем предстоит именно ему. Но сначала он хотел найти соседей, живших рядом с Белоусовыми и знавших их семью.
Библиотека располагалась в особняке князя Чекманова, о чем с гордостью сообщалось на табличке у дверей. Князь ютился в домишке, который наводил на мысли, что его хозяин проигрался в пух и прах в карты и вынужден был продать предыдущий дом: этот был мал и тесен, с низкими потолками и узкими коридорами.
Но на подоконниках радостно зеленел «комнатный укроп» аспарагус, на стенах висели пейзажи местного художника и библиотека производила впечатление места уютного и приятного. Немолодая радушная женщина молниеносно оформила Макару временный читательский билет и принесла подшивки газет.
– К сожалению, у нас всего два компьютера, – извиняющимся тоном сказала она, – и оба сейчас заняты. Если хотите, я забронирую для вас время через час.
– Да, будьте добры.
Илюшин занял широкий угловой стол и стал вдумчиво изучать прессу.
То, что ему было нужно, он нашел сразу: «Житель района Овражный убит в собственном доме в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля; убийца задержан по горячим следам».
Но эту трагическую новость перекрывала другая. «Вестник Щедровска», «Наши новости» и все региональные выпуски многотиражных газет утром шестнадцатого числа писали об одном: о нападении на инкассаторов на улице Гагарина.
«КРОВАВОЕ ОГРАБЛЕНИЕ: ШОК, ФОТО, ПОДРОБНОСТИ»
«ЩЕДРОВСК: НАЗАД В ДЕВЯНОСТЫЕ»
«КТО ЗАЩИТИТ НАС ОТ ПРОИЗВОЛА? ЖИТЕЛИ ОБРАЩАЮТСЯ К МЭРУ ГОРОДА»
«ШЕСТЬ ТРУПОВ – ЦЕНА БОГАТСТВА»
«ТРИСТА МИЛЛИОНОВ ПОХИЩЕНЫ ИЗ КОРОЛЕВСКОГО БАНКА»
И так далее, и так далее. Самую дельную статью Илюшин прочел в таблоиде с неприятным названием «Криминальная зона», от которого на первый взгляд нельзя было ожидать ничего хорошего. Однако журналист излагал факты в сдержанной манере и, похоже, знал больше остальных.
В передовице, озаглавленной «ПЕРЕСТРЕЛКА НА ГАГАРИНА: УБИТЫ ДВОЕ ИНКАССАТОРОВ», говорилось о бандитском нападении на машину, которая прибыла, чтобы забрать деньги из банка. «Королевский банк», – выписал себе Илюшин, подивившись названию. «Триста миллионов» и «шесть трупов» оказались преувеличением: застрелено было четверо. «Двое бандитов и двое сотрудников», – прочитал Макар и снова оценил работу журналиста, не только не ставшего раздувать количество убитых, но и отдавшего в заголовке дань памяти лишь жертвам.
«Триста миллионов!» Он фыркнул. Странно, что не миллиард.
Ограбление произошло утром, около половины одиннадцатого. Инкассаторы вышли из главного здания банка с двумя сумками, в которых были деньги, и в этот момент подъехала машина, из которой выскочили люди в масках. «Откуда известно, что в масках, если свидетелей не было? – пометил Макар. – Две сумки… Около тридцати миллионов? Под вопросом».
Завязалась перестрелка. Когда примчалась полиция, машина нападавших исчезла, а вместе с ней и деньги. На асфальте осталось четыре трупа.
Журналист «Криминальной зоны» писал, что охранник банка, находившийся в помещении, не предпринял никаких действий. Илюшин хмыкнул. «Я бы тоже не предпринял на его месте. Нашли дурака лезть под пули». Далее говорилось, что охранник бездействовал и молча спрятался под стол. Но одна из девушек – сотрудниц банка, услышав первый выстрел, пронзительно закричала: «На пол, всем на пол!» – и этим спасла кому-то жизнь: несколько автоматных очередей пробили огромное панорамное окно, выходившее на улицу Гагарина.
Занятный банк, мысленно сказал себе Илюшин. С одной стороны, королевский. С другой, пожалели денег на пуленепробиваемое стекло. Удивительные люди! И еще очень интересно было бы узнать подробнее о девушке с прекрасной реакцией, но о ней журналист, к сожалению, ничего не написал.
И потом: так все-таки выстрел или автоматная очередь?
Следующие номера газет были полны предположений разной степени фантасмагоричности, а также уверенности в скорой поимке бандитов, заверений в том, что в этой стране/этом городе/при этой власти убийцы никогда не будут пойманы, и обещаний награды тем, кто предоставит полиции хоть какие-то сведения о местонахождении денег. Имена двух нападавших, застреленных инкассаторами, не разглашались. Выражались соболезнования семьям погибших.
Илюшин бегло просмотрел подшивку газет за две тысячи шестой год, начиная с июля. Как он и предполагал, волна постепенно затухла. Прибой не вынес на берег ни имен, ни украденных денег, – ничего.
Тогда он вернулся на год назад. Его вело чистое наитие.
Однако, листая страницу за страницей, он обнаружил кое-что интересное. Пятнадцатое июля послужило своего рода границей между относительно мирной жизнью города и началом военных действий. Кто вел войну, не было до конца понятно, однако это, несомненно, была война.
Он зарылся в газеты, точно змея в осенние листья: они взлетали, они шуршали вокруг него, они рассказывали черную историю города, они нашептывали имена тех, кто лег в землю или сгинул без вести.
Изучая жизнь города по преступлениям, Илюшин понял, отчего Бабкин назвал его криминальным. Кражи, ограбления, изнасилования, стычки молодежных банд… Однако все это не шло ни в какое сравнение с тем валом убийств, который нахлынул на Щедровск после июля две тысячи шестого. Как будто кто-то дал отмашку: «Можно!» – и началась вакханалия.
Илюшин задумался.
Фамилия Мансурова нигде не фигурировала. Он рассчитывал наткнуться на его след, и его не оставляло ощущение, что след есть, – развеян в воздухе, точно дым, или, может быть, затоптан; неразличим среди сотен таких же следов, оставленных грабителями, убийцами, насильниками. «Нужна зацепка, – думал Макар, – хотя бы самая маленькая, нам вдвоем не перебрать эту гору, откладывая в сторону по одному камню, она слишком высока… Я должен хотя бы понимать, в какой стороне вести поиски».
Его осенила новая мысль.
– Можно архив за две тысячи седьмой? – попросил он.
– Конечно.
На столе выросли новые стопки. Илюшин поймал удивленный взгляд библиотекарши.
Две тысячи седьмой год рассказывал совсем другие истории. Кражи. Нашествие цыган-попрошаек. Работник жилищно-коммунального хозяйства провалился в канализационный люк и погиб. Три дачи обворованы, две сожжены. Задержан мошенник, выдававший себя за контролера. После столкновения маршрутного такси и троллейбуса номер пять состоялась драка с участием водителей маршрутного такси и троллейбуса номер пять (в слове «состоялась», использованном журналистом, чувствовалось спокойное удовлетворение человека, который заплатил за билет, и спектакль оправдал его ожидания).