Наконец принесли маркер. Вокруг стало тихо. Как будто не четверо мальчишек стояли перед неудачливым футболистом, а решалась чья-то судьба. Для Дидовца так оно и было, при том, что он толком не понимал, чья и в чем. Он застыл на месте, совершенно потерянный, и с удивлением поймал адресованную ему доброжелательную улыбку Кравченко.
В другое время Петя ни за что не забыл бы дернуть за шнур и включить свою лампочку. Но сейчас ему было не до того. Он предчувствовал, что больше всего ему захочется забыть этот день и этот момент.
– Чей это мяч? – спросил Кравченко.
– Общий, – ответил Мансуров. Дидовец без всякой зависти подумал, что он держится с футболистом как равный. И стоял Антон чуть ближе к нему: на полшага, не больше, но даже это малозаметное расстояние уменьшало дистанцию между ним и Кравченко.
– Давайте так… – Алексей сощурился, что-то прикидывая. – Завтра приходите сюда в это же время, приносите еще один мяч. Он будет общий. А этот, уж извините, будет конкретно чей.
«Так не говорят», – мысленно поправил Дидовец.
Кравченко зубами стащил с маркера колпачок и размашисто вывел на мяче: «ПОБЕДИТЕЛЮ».
– Держи.
Не веря своим глазам, Дидовец смотрел, как он передает трофей Шаповалову.
– Отличный был гол! – Кравченко улыбнулся и протянул ему руку.
Несколько секунд Илья остолбенело смотрел на его ладонь. Затем неуверенно пожал и вдруг просиял:
– Спасибо! Спасибо! Мы все в той игре забивали…
– Забивали, может, и все, – перебил Кравченко. – Но этот мяч – твой.
Какой-то мужчина в пиджаке пробился к ним.
– Все, господа хорошие, время истекло, нам с Алексей Иванычем тоже надо пообщаться…
Четверо друзей отошли в сторону. Шаповалов со счастливо-обалделым лицом таращился на мяч и даже украдкой потрогал надпись, словно не верил, что она настоящая.
– Вот это везука! – шепотом выкрикнул Белоусов. От избытка чувств он схватил Петьку за плечи и тряхнул так, что Дидовец клацнул зубами. – Один мяч Илюхе, второй – нам! Братва не поверит! Ух, Шаповалов, ну ты и счастливчик! А Кравченко-то каков! Офигенный чувак. Он в тебе за версту определил такого же, как он сам… Илья, ты великий, без дураков! Дашь автограф посмотреть?
– Он наблюдал за игрой, – медленно сказал Дидовец. – Я его видел. Только не узнал.
Макс не мог успокоиться. Он был как счастливый щенок, скачущий вокруг хозяина, он гладил то мяч по круглому боку, то Шаповалова и наконец обернулся к Мансурову:
– Антон, а ты чего молчишь?
Тот рассмеялся:
– Да ты слова никому не даешь вставить! Я вот думаю – где мы теперь второй мяч возьмем? Надо его найти до завтрашнего дня.
– Карманные распотрошу, – не задумываясь, ответил Белоусов. – И батя поможет…
– У меня вообще по нулям, но есть кое-какие идеи. – Антон дернул Петьку за рукав. – У тебя как с наличностью, Петь?
Дидовец не отвечал. Он следил за золотистой бабочкой: она вспорхнула с пола, присела на подоконник, а затем вылетела в сад и затерялась среди деревьев.
Глава 8Анна Сергеевна Бережкова
По-моему, крыса начинает привыкать ко мне. Она больше не отбегает в угол при моем появлении, а сегодня и вовсе подошла к решетке и просунула через нее розовый нос. Она ждала яблока – и она его получила. А также кусочек морковки, которую я украла из холодильника.
Воровать оказалось несложно. Намного хуже дела обстоят с туалетом.
Я не могу спускать воду, когда семья вместе: они услышат и поймут, что в доме кто-то есть. Так что приходится улучать момент, когда все разбредаются по комнатам.
Вчера вечером кое-что произошло. Мансуров поужинал и заперся в кабинете, а я поняла, что мне срочно нужен туалет. В моем возрасте терпеть совершенно невозможно! Но занять уборную на втором этаже я боялась: вдруг Мансуров пойдет туда.
Спуститься вниз? Ох, как опасно! Можно столкнуться с Лизой или с Наташей… Однако выбора у меня не оставалось.
Когда я выходила из туалета, послышался топоток и в конце коридора мелькнула маленькая фигурка. Лиза промчалась мимо, не заметив меня… Так я решила, во всяком случае. Но когда кралась по лестнице наверх, снизу вдруг раздался голосок:
– Мама, ты где?
– В кухне! – немедленно откликнулась Наташа.
– Я думала, ты в туалете… Я видела тебя там.
– Ну, если ты зайдешь на кухню, то увидишь меня на кухне, – рассмеялась Наташа. – И получишь капустную кочерыжку.
Надеюсь, капустная кочерыжка заставила девочку забыть об этом происшествии. Но мне все равно не по себе.
– Хочешь поздороваться? – спросила я крысу.
Она обнюхала мои пальцы. Целую секунду мне казалось, что она меня укусит – верхняя губа у нее задергалась, открывая длинные резцы. Но ничего не произошло.
– Как насчет прогулки?
Я осмелела настолько, что открыла дверцу. К счастью, Мансуров меняет опилки. Ни секунды не сомневаюсь: он делает это не для того, чтобы бедный зверек жил в чистоте, а исключительно из брезгливости. Кому понравится проводить часы рядом с вонючей клеткой!
Вот почему я боюсь за своего маленького компаньона. В один ужасный день Мансурову надоест заниматься грязной работой. И что тогда?
Когда я просунула руку внутрь, обитательница клетки осталась на месте: не шарахнулась, не вздыбила шерсть, как она умеет. Я осторожно сжала пальцы вокруг тельца, оказавшегося упругим и очень длинным, и вытащила крысу наружу.
Какое удивительное ощущение – крысиные пальчики, легонько царапающие ладонь.
– Только не убегай, прошу тебя.
Я сделала для нее загончик из томиков Мандельштама, Блока и Цветаевой, и в этом поэтическом окружении она провела целый час.
Собственно, из-за крысы я первый раз догадалась использовать свой ноутбук. Он так и лежал в глубине шкафа, прикрытый Наташиной курткой; ясное дело, мне было не до монографии. К тому же все рабочие материалы сгорели вместе с дачей.
Бегая по лабиринту из книжек, крыса время от времени начинала почесываться. На спине у нее розовеет проплешина, которая явно ее беспокоит.
Панель зарядки мигала красным. Оставалось всего восемь процентов. Разумеется, убегая в лес, я не захватила с собой шнур питания.
Я вспомнила, что на столе в кабинете Мансурова стоит ноутбук такой же марки, что и у меня. Если зарядка подойдет к разъему…
И она подошла. Выпустив крысу гулять, я подключилась к вайфаю. Слава богам, Мансуров не защитил домашнюю сеть паролем! И слава мне! Без ложной скромности скажу, что я не самый безграмотный пользователь. Конечно, любой пятнадцатилетний юнец даст мне сто очков вперед. Но я все равно без конца хвалю себя за принятое когда-то решение.
«Чем ты старше, тем больше вкладывай в себя», – твердил мой дед незадолго до смерти. Я была юна, глупа, и его слова казались мне белибердой. Лишь годам к пятидесяти пришло понимание: дедушка имел в виду инвестиции в старость.
Теперь я знала: берясь за освоение нового навыка, двадцатилетние идут по равнине налегке, веселые и беззаботные; сорокалетние карабкаются в гору, пыхтя и ругая себя за то, что потеряли столько времени впустую; старики вроде меня упираются в отвесную стену и ошеломленно смотрят вверх, не веря своим глазам. Не вскарабкаться, не обойти.
В шестьдесят пять я попыталась учить французский. Но иностранные слова разбегались от меня, как муравьи от пожара. Ни одно правило не задерживалось в голове дольше суток. Итогом месячного пыхтения над самоучителем стали две фразы: «Ле рир дилят л’эспри», что значит «Смех расширяет разум», и «Фем боне ву короне»: «Хорошая жена стоит короны».
Я представила, как брожу по улочкам Монмартра, вооруженная этими премудростями, и расхохоталась. Ох, это и впрямь было весело! Если верить французам, мое сознание должно было расшириться, как Вселенная!
Не уверена, однако, стоило ли мучиться целый месяц, чтобы досмеяться до колик в животе.
Но французский был моей единственной неудачей. До него я овладела компьютерной грамотой и научилась вязать на спицах (говорят, это неплохая профилактика Альцгеймера), приохотила саму себя к балету, которого никогда в жизни не понимала, и освоила азы цветоводства. Ах да, и еще – оригами. Самое бессмысленное искусство из всех мне известных, но одно время я с большой ловкостью складывала птиц, собачек и прыгающих лягушат.
Кое-что мне удавалось лучше, кое-что хуже. Балет стал моей большой любовью. Я знаю особенности классической английской школы и пластику китайских танцовщиков, я пересмотрела весь репертуар Мариинского театра и Опера Гарнье (конечно, в записи). «Учись доставлять себе радость, – вот что имел в виду мой дед. – Наступит время, когда тебе это потребуется».
Закрыв ноутбук, я задумчиво посмотрела на зверька.
– Нам нужен хлоргексидин и кларитин, моя облезлая радость.
Что ж, походы в туалет на первом этаже я освоила; почему бы не разведать, где Наташа хранит аптечку.
Не знаю, как объяснить… Крыса придавала мне смелости. Я должна о ней позаботиться! Это, конечно, смешно: старуха, у которой всех друзей – кот, лиса да грызун. Хоть сказку пиши.
Если выйти на лестницу, слышно все, что говорят и делают внизу. Сегодня Мансуров не повел свою семью на прогулку, а собрал их в гостиной и устроил разнос.
Как он отвратителен в своем самодовольном занудстве!
– Я тысячу раз говорил тебе, чтобы ты прекратила прятать еду где попало! Говорил или нет?
– Я не прячу…
– Не смей врать отцу! Что это такое?
– Антон, не надо… – попыталась вмешаться Наташа.
– Тихо! Пусть она отвечает!
– Это фантик… – тихо отозвалась Лиза.
– А в фантике что?
Я не расслышала, что ответила девочка.
Лекарства почти наверняка хранятся в кухне. Успею ли я обыскать комнату и вернуться к себе до того, как Мансуров закончит выговор?
Шестнадцать ступенек, вниз, шаг за шагом.
Когда я пробралась на кухню, Мансуров уже орал: