– Хуже, чем в женской бане!
– Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, – сказал Илюшин. Они наконец выбрались из бельевого ряда. – А вот и веники.
– А вон и Пронин, – добавил Сергей, прищурившись и сразу забыв о щедровских наядах.
Пронин угнездился в глубоком пластиковом стуле, за палатками с банными принадлежностями – они были вокруг в таком количестве, словно весь Щедровск не вылезал из парных. Под пальцами у него вытанцовывал на грязном асфальте желто-зеленый страус на ниточках. Деревянная перекладина подергивалась, и страус то вышагивал, то кланялся, то отбивал чечетку. Парень управлял игрушкой виртуозно, как кукольник, но единственным его зрителем был похмельный косматый старик, сидевший поодаль на тротуаре.
– Пойдем, поздороваемся, что ли.
Бабкин сделал шаг вперед. Коля поднял голову и встретился с ним взглядом.
В следующую секунду Пронин отшвырнул страуса и кинулся бежать.
Бабкин сорвался за ним прежде, чем Илюшин успел сказать хоть слово. Старик ошеломленно повернул голову вслед огромному человеку, промчавшемуся мимо.
– Фьюить-фьюить! – беззаботно насвистел Макар, подойдя ближе.
Он наклонился над марионеткой, поднял и бережно стряхнул с перьев налипший мусор. Затем уселся на стул, закинул ногу на ногу и стал тренироваться кивать деревянным птичьим клювом.
Пять минут спустя издалека донеслись отзвуки матерной ругани. Сквернослов приближался, пока наконец из той же щели, в которой исчез беглец, не выбрался хмурый Бабкин. За собой он волочил отчаянно бранившегося Пронина. Тот сучил ногами по асфальту и пытался извернуться.
Илюшин сочувственно наблюдал за его попытками.
– Эх, Коля, Коля! – просипел старик, когда Пронина протащили мимо.
Илюшин уступил место, и Бабкин, оторвав жертву от земли с такой же легкостью, с какой Макар поднял страуса, усадил его на стул.
– Отчего же вы так стремительно покинули нас? – упрекнул Илюшин. – Тем более это все равно было бессмысленно… Впрочем, моему товарищу не мешало размяться.
– Калмыцкий суслик тебе товарищ, – флегматично сказал Бабкин. – А ты, Коля, зачем побежал?
Пронин оскалился:
– Что я, мента с двадцати шагов не узнаю?
– Вы ошибаетесь, Николай, – вежливо сказал Илюшин. – Мы хотели всего лишь побеседовать, узнать кое-что и надеялись, что вы нам поможете.
Пронин предельно сжато сообщил, что это предположение было глубоко ошибочным и обоим сыщикам лучше удалиться, дабы избежать разочарований.
– Что ж, – с огорчением сказал Макар. – Я хотя бы попытался. Сережа, твоя очередь.
Бабкин нехорошо ухмыльнулся. Пронин вжался в стул.
– Собственно, все, что мы хотели у вас узнать, – это некоторые подробности из биографии вашего давнего знакомого, Антона Мансурова, – добавил Илюшин.
– Чего? – изумленно переспросил парень.
– Он воспитанник местного детского дома…
– Вы из-за этого приперлись?
– Не приперлись, а заглянули на огонек, – пробасил Сергей. – Выражайся вежливее, Коля.
Пронин перевел взгляд на Илюшина. Несколько секунд он изучал его и, что-то решив для себя, кивнул.
– А вам он зачем?
– Давайте для общего удобства решим, что мы пишем его биографию.
– Ха!
Убедившись, что бить его не будут, Коля встряхнулся, расправил плечи и из затравленного зверька превратился в нагловатого парня.
Он выглядел младше своих лет: тощеватый, бледный, с костлявыми ключицами над растянутым вырезом грязной футболки. «Крысеныш», – неприязненно подумал Бабкин. Этот типаж был ему знаком: лживый изворотливый хитрец, мастер подпустить слезу в голосе и прикинуться горемыкой; вечный мальчик, артистичный проныра. Из таких получались актеры или шулеры. Но в Щедровске Пронину, по-видимому, негде было развернуться.
Илюшин подумал: «Интересно, где он раздобыл страуса?»
– Я с вами тут языком чесать не буду, у всей деревни на виду. – Пронин встал.
Они долго шли дворами, меняя направление – Коля как будто путал следы, – пока не оказались на большом пустыре. Далеко на краю его высились пятиэтажки, вокруг все поросло лопухами, полынью и лебедой. Тропинка привела их к кострищу, вокруг которого валялись деревянные ящики, сломанные стулья и даже кресло на низких ножках, почти целое, не считая дыр в обивке, из которых кое-где торчал поролон. Пронин плюхнулся на ящик. Илюшин немедленно занял кресло.
– Клопов не боишься? – поинтересовался Бабкин. – Наверняка в нем и блохи живут.
Макар наклонился и поднял серебристо-зеленую, еще свежую ветку – одну из многих, набросанных травяной подстилкой под деревянными ножками.
– Это полынь, мой не знакомый с ботаникой друг, – нравоучительно сказал он. – Средство, издавна использовавшееся для борьбы с кровососущими насекомыми.
Пронин засмеялся.
Сергей вздохнул и сел на какую-то доску.
– Как вы познакомились с Мансуровым? – спросил Илюшин.
– Уже не помню. Да с ним все были знакомы! Одна компания, мяч гоняли во дворе, ну и прочее.
– Особенно интересует прочее, – сказал Бабкин.
Он хотел по привычке вытащить блокнот, но подумал и не стал: во-первых, свидетель мог насторожиться, во-вторых, рядом сидел Макар, который запомнил бы, кажется, даже прочитанный вслух энциклопедический словарь.
– Ну, а чего… Мне откуда знать, что вам нужно…
Сергей собирался рявкнуть, но услышал спокойный голос Илюшина:
– Николай… Простите, может быть, лучше с отчеством?..
Пронин хотел съязвить, но взглянул внимательнее на светловолосого парня с серыми глазами, выглядевшего немногим старше его, осознал, что над ним не издеваются, и почему-то неожиданно для себя сказал, что по отчеству – это к старикам, а он вообще-то Коля, можно Колян.
– Меня зовут Макар, – представился светловолосый. – А моего соавтора – Сергей.
– Серый, значит, – не удержался Пронин. – Ладно, ладно, я понял!
– Насколько нам известно, Антон дружил с Максимом Белоусовым. Вы наверняка помните Максима.
Выражение лица у Пронина смягчилось.
– А как же! И Макса, и его сестренку. Наташка была мелюзга: веселая, хорошенькая, – ну чисто котенок! Глаза голубые, как цветочки… эти, в траве растут, мелкие такие. Она всегда хорошо ко мне относилась.
– А ее брат?
– По-моему, нет на свете такого человека, к которому Макс плохо бы относился. Он был добрая душа, зла ни на кого не держал. Подраться, конечно, не дурак, но у нас по-другому нельзя – сожрут. С Мансуровым они были лучшими друганами. Один за другого стоял… насмерть. Раньше я думал, что такая дружба бывает только в книгах. Ну там, мушкетеры, Атос, Портос, один за всех, и все за одного… Или есть еще такой роман – «Три товарища».
Макар внимательно посмотрел на него.
– Вот чего я никак не могу понять, – задумчиво сказал он. – Каким образом они сошлись? Все, что нам рассказывают о Мансурове и Белоусове, говорит о том, что это были совершенно разные люди, с разными целями и убеждениями.
Пронин кивнул:
– Это верно. Не знаю, не могу объяснить. Я сам когда-то голову ломал, так ничего и не придумал. Из Макса получился бы мужик, из Мансурова – вор. Общего – ноль! Но Белоусов был единственным, за кого Антоха пошел бы в огонь и в воду. Однажды вообще-то так и случилось. Я при них был вроде карманного зверька. Меня брали с собой, когда подворачивалось какое-то дельце, если от меня была польза. Ну, или просто так, развлечься. Я-то с ними и чаще бы ходил. Мне их компания нравилась. Но напрашиваться не люблю. Да и понятно было, что они вдвоем, как бы выразиться…
– …самодостаточные? – подсказал Илюшин.
– Ага. Я не просто так завел разговор про огонь и воду. У меня неплохо получалось взламывать тачки, один добрый человек научил, низкий ему поклон за мое образование. – Пронин говорил всерьез, без усмешки. На пустыре он перестал кривляться, расслабился и держал себя как-то спокойнее и проще. – Как-то раз приходит Мансуров, глаза горят! Какой-то тип пригнал к нам из Германии красный «субарик», пикап…
– «Субару», – перевел для Илюшина Сергей.
– Турбированный двигатель, двести десять лошадей! – Пронин жадно потер ладони. – Я бы и сейчас на такой не отказался покататься. А тогда для нас, пацанов, это была мечта! Бэхи, конечно, тоже крутые, вопросов нет, но меня всегда тянуло к «Субару». Их было очень мало, буквально по пальцам одной руки пересчитать. Вечером мы втроем собрались, я, Антон и Макс, и пошли к нашей малютке. Я быстренько открыл дверцу, завел ее и вдруг чувствую – не хочется мне рулить. Сам удивился, не могу понять, что со мной такое. Как будто кто-то предостерегает: не садись, Коля, не надо. И на плечи давит – не шевельнуться. Мансуров спросил, что случилось, я соврал, что у меня живот прихватило. Он только обрадовался. А Белоусов вообще расцвел! Он давно мечтал погонять, но случая не выдавалось.
– Сколько лет тогда было вашим друзьям?
– Мне пятнадцать, им, значит, по шестнадцать, – не задумываясь, ответил Пронин.
Илюшин с Бабкиным обменялись понимающими взглядами. «В пятнадцать лет машины угонял, и заметь, не «Жигули»! Одаренный парень!»
– Антон с Максом уехали, а я подумал-подумал и пошел на озеро. Мне хотелось посмотреть на них сверху.
– Почему сверху? – удивился Сергей.
– А, вы же не из Щедровска! Рассказываю: в паре километров от Ленинского микрорайона за перелеском есть Малое озеро. В нем никто не купается, потому что неподалеку когда-то было месторождение меди и в озерной воде промывали руду. С тех пор она отравленная. Может, это и чушь собачья, но проверять никому не хочется. К тому же, если ехать по Московской трассе, можно быстро добраться до Большого озера: оно и чистое, и берег песчаный, ровный. Там летом собирается половина города, а вторая – на Суринке, это река. Возле Малого есть холм – бывшая свалка. Ей лет тридцать, наверное. Уже тогда она вся заросла травой. Короче, я дошел до нее, забрался наверх и стал наблюдать, как эти двое гоняют вокруг.
– Откуда ты знал, что они поедут именно туда?