Разумом я все понимаю. Я старая женщина; поверьте, у меня было достаточно времени, чтобы убедить себя в чем угодно.
Но бог ты мой, как мало подвластно нашему рассудку.
Десятилетняя девочка не исчезла. Она не выросла, как можно было предположить, глядя на меня, – я смеюсь, когда думаю об этом. Человек не меняется. Он подобен древесному стволу: на спиле по годичным кольцам вы можете увидеть всю его жизнь, и в моей трухлявой сердцевине продолжает плакать ребенок, с которого все начиналось.
У десятилетней Ани появился шанс. Она не может отменить уже свершившееся. Но она может предотвратить то, что должно случиться, и, может быть, ей это зачтется.
Я сделаю все, чтобы ей помочь.
Глава 11Сыщики
К вечеру Илюшин стал задумчив и раздражителен. Раздражительность объяснялась просто: он не нашел листов бумаги, ни альбомных, ни тетрадных. Выдвижные ящики стола в гостиничном номере были пусты, в тумбочке издевательски поблескивала одна-единственная скрепка. Скреплять ею было нечего. Бабкин предложил свой блокнот и в благодарность за доброту был награжден высокомерным взглядом.
«Ну и черт с тобой», – подумал Сергей.
«В магазин не пойду», – подумал он пять минут спустя.
Спустя полчаса он обнаружил себя в писчебумажном отделе, возле альбомов, пробующим листы на ощупь в поисках правильной толщины. Каким образом его принесло сюда, Бабкин не мог объяснить. Он подозревал гипноз.
– Мужчина, вам помочь? – опасливо спросила продавщица. – Учтите, мы скоро закрываемся!
– Спасибо, я сам.
Илюшин мрачно водил пальцем по столу в номере. Стол неимоверно его бесил. Он не был даже пыльным! На нем не оставалось ни малейших следов. «Безобразная гостиница. Надо будет написать им ругательный отзыв».
Дверь без стука открылась, и с неба на столешницу посыпался ворох альбомов и тетрадей.
– Что-то ты долго, – недовольно заметил Макар.
Скорость, с которой Бабкин схватил ближайший альбом и хлопнул им по светлой голове Илюшина, показалась бы стороннему наблюдателю немыслимой. Но как ни быстро двигался Сергей, Макар оказался проворнее. Со звуком, похожим на выстрел, альбом встретился со стулом.
– Ты чем-то раздосадован? – изумленно спросил Илюшин, стоя у кровати.
В эту минуту Бабкин был раздосадован в основном тем, что сам привел напарника в спортивный зал и нашел ему тренера. И вот, пожалуйста: пожинает плоды своей заботливости.
– Иди малюй, скотина! – рявкнул он.
– Я, может быть, кофе хочу, – возразил Макар, предусмотрительно не выходя из-за укрытия. – Кстати, ты сейчас похож на иглобрюхую рыбу, – ну, знаешь, ту, которая раздувается в четыре раза.
– А ты похож на последнюю сволочь, и всегда был похож, – отозвался Бабкин.
Макар сидел на кровати, обложившись листами, и рисовал. Он брался за карандаш каждый раз, когда расследование доходило до определенной точки; иногда это был тупик, иногда развилка, иногда болото, из которого они не могли выбраться, увязая в версиях. Кажется, лишь однажды Илюшин обошелся без иллюстраций, – но в тот раз они опоздали.
Сергей замечал, что Макар определенно совершенствуется в технике. Существа на листах по-прежнему имели мало сходства с людьми (при том, что каждого фигуранта Бабкин узнавал безошибочно), но с каждым новым делом само изображение все усложнялось. Отчего-то это его беспокоило.
Карандаш с треском прорвал бумагу.
– А вот любопытно, – сказал Макар и замолчал.
Он смотрел сквозь Бабкина. В такие моменты Сергей всегда ощущал себя неуютно: казалось, под этим взглядом он истончается, превращается в тень самого себя, отражение в витрине, сквозь которое любопытствующий прохожий на улице рассматривает товар.
– Ты прав насчет браслета, – сказал Илюшин, хотя Бабкин не говорил ни слова про браслет, да и вообще последние полчаса молчал как рыба. Это его тоже пугало, когда он задумывался, что еще слышит от него Макар, пока они не разговаривают. – И насчет Белоусова тоже. Дидовец мог исчезнуть, не писать ни матери, ни тетке, но Белоусов должен был дать знать сестре о том, где он и что с ним. И конечно, кровь.
«Какая кровь?» – про себя спросил Бабкин.
– Которую нашли возле банка, – ответил Макар. – Кто-то был там ранен. Ты понимаешь, что из всего этого следует?
Он наконец-то посмотрел на Сергея, и Бабкин выдохнул. Оказывается, все это время он стоял, задержав дыхание, как в рентгеновском аппарате.
– Канарейку, может, тебе купить? – с тоской предложил он. – Будешь отрабатывать свой змеиный взгляд на бедной птице.
– И снова ты прав, – сказал Макар. – Нужен металлоискатель.
– Что?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Где я тебе в Щедровске возьму металлоискатель! – взвился Сергей.
– И машина. На чем мы сюда приехали?
– У нас есть машина!
– Прекрасно. Как хорошо, что ты обо всем позаботился! Взять тебе кофе?
Илюшин одарил напарника лучистым взглядом и, не дожидаясь ответа, вышел из номера.
«Металлоискателем можно убить», – подумал Сергей. Эта мысль придала ему сил.
На следующее утро они выехали так рано, что трамваи были пустыми, а на центральной улице им навстречу попался лишь мусоровоз, громыхающий страшно, как танк.
Бабкин вел машину молча. Он не выспался и, что было намного хуже, не успел поесть – просто потому, что завтрак в гостинице подавали с семи утра. Илюшин, сидевший рядом, тоже молчал, но в отличие от Сергея молчал деятельно: чувствовалось, что в голове его бродят какие-то мысли, в то время как у Бабкина не было ни одной, кроме угрюмого предчувствия долгой физической работы.
Долгой – и бессмысленной.
Илюшин дошел до своей идеи какими-то скачками, – во всяком случае, так показалось Сергею, когда напарник объяснил ему, куда и зачем они поедут утром. И все эти скачки были мимо, как если бы человек, решивший перебраться через болото, сиганул сразу в ряску, а оттуда, чудом не утонув, – на кувшинку.
– Понимаешь, ему там нравилось, – сказал накануне Макар. – Он хотел построить дом.
– А я хочу построить дом на озере Гарда, – ответил Сергей. – Мне Маша показывала это озеро, выглядит довольно симпатично. Не Плес, конечно, но тоже ничего.
Сегодня, объезжая ямы, он снова вспомнил про Гарда, нет, конечно, не само озеро, а жену, которая рассказывает о нем, одновременно выводя на экран ноутбука фотографии – действительно живописные снимки – и твердит: ну, смотри же, смотри! А он смотрит на нее и думает о совершенно других вещах, например, о том, что домашняя рубашка стала ей мала, сидела свободно, а теперь обтягивает, как плотная футболка, и когда Маша поворачивается, виден каждый изгиб фигуры; вчера она недовольно сказала, что заметно поправилась… что? нет, не взвешивалась, зачем, ведь это легко определить по тому, как сидят вещи, посмотри на эту рубашку, что ты видишь? Красоту, честно ответил Сергей. Вот и гнусный ты лжец, сказала Маша, не догадываясь, насколько права, потому что рубашку он трижды постирал на самой высокой температуре, надеясь, что она сядет, и так и случилось, а выкинуть ее у Машки рука не поднимется, так как она досталась ей от…
– Мы поворот проехали!
Бабкин вздрогнул и огляделся. Черт! Он действительно проскочил поворот.
– Спишь или задумался? – фыркнул Макар.
– Да-да, там есть где развернуться, – невпопад ответил Сергей, усилием воли изгоняя из мыслей образ жены в рубахе с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Собственно, что мешало ему купить ей новую рубашку, на размер меньше? Ничего. А почему не купил? А черт его знает. Дурак потому что.
Он широко ухмыльнулся. Хорошо быть дураком!
Озеро показалось впереди, бледно-голубое, в утренней ряби. Когда подъехали, Бабкин обратил внимание, что птиц вокруг нет – ни стай, ни одиночек, – и подумал, что рассказ Пронина мог и не быть выдумкой. Поначалу-то он решил, что здесь та же история, что с Беловодьем[1]. Опять же люди пропадают…
Макар вышел и огляделся.
– Начнем с северной стороны.
– Почему? – удивился Сергей.
Илюшин посмотрел на него с недоумением и сказал раздельно, как объясняют ребенку простые вещи:
– Потому что отсюда вид красивее.
Бабкин собрал металлоискатель и пошел мелкими шагами, ведя поисковой катушкой над землей. Прибор был старый, но добротный, он знакомо попискивал у него в руках.
– Где ты его так быстро достал? – спросил Илюшин, следовавший за ним по пятам с лопатой.
– После расскажу. Как-нибудь. Не мешай.
За первый час они нашли четыре монеты. Точнее, предполагали, что монеты: как только лопата выбрасывала на поверхность земляные комья и звук менялся, Илюшин махал рукой и все начиналось заново: шаги, писк детектора, шуршание травы под щупом металлоискателя.
Солнце начало пригревать. Сергей окинул взглядом озеро, сопоставил площадь, которую они осмотрели, с предстоящим маршрутом, и на несколько секунд закрыл глаза. По изнанке век поползли черные мошки.
Пахло водой и сухой травой, из-под ног со стрекотом выпрыгивали кузнечики, один раз им попалась ящерица – огромный, с две ладони, лиственно-зеленый самец с узором из черных крапин по всему телу. Он не удрал, а ушел в кусты лениво, как варан.
– Ты понимаешь, что здесь можно провозиться трое суток? – спросил Сергей, когда они разрыли очередную яму – конечно же, пустую.
– А я никуда не тороплюсь, – безмятежно отозвался Илюшин. – О! Смотри! – Он сидел на корточках, вороша землю ладонью в перчатке, и на слове «смотри» поднял руку. В пальцах был зеленоватый кружок, в котором лишь по форме можно было опознать монету. – Хочешь, отдам тебе на счастье?
Бабкин долго смотрел на него без выражения, затем подхватил металлоискатель и двинулся дальше.
К середине второго часа он выпил литр воды и взмок так, словно бежал марафон. Кепка осталась в номере, и пришлось свернуть импровизированный тюрбан из футболки. Пока Сергей возился с головным убором, Илюшин ушел в заросли, долго там пыхтел и возвратился с тремя гигантскими лопухами, стебли которых связал с удивительной ловкостью и водрузил получившуюся панаму на макушку.