– Значит, Мансуров все-таки вооружился всерьез, – вздохнул Сергей. – Что это была за модель, не помнишь?
Петя отрицательно покачал головой:
– У меня не было времени это узнать. Инкассатор свалился как подрубленный, я вышел из оцепенения и бросился к Максиму. Бухнулся на колени, пытался зажать раны ладонями… На асфальт вытекло столько крови! У Макса подергивались ноги, и мне казалось, из-за них раны кровоточат еще сильнее… Я стянул свою рубашку, разорвал ее зубами, комкал ткань, затыкал эти проклятые дыры… Но у меня ничего не получалось, совсем ничего!
В его голосе прорезалось страдание. Ева положила ладонь ему на запястье, и Петя с благодарностью и нежностью взглянул на жену. Но больше, чем его взгляд, Илюшина поразило выражение ее лица. Ему неожиданно пришло в голову, что если бы каким-то фантастическим образом в то время Еве Полетовой стало известно о сделке с Рябовым, эта история могла бы пойти в непредсказуемом направлении.
– А потом я увидел двоих уголовников, – сказал Дидовец. – Тех, что приставили к нам, чтобы мы не сбежали. Уверен, они с самого начала наблюдали за происходящим, но вмешаться решили только теперь. Они были вооружены, быстро приближались, и до меня дошло, что никто не планировал оставлять нас в живых. Коврига – кажется, у него в руках была винтовка со спиленным стволом, – открыл огонь по второму инкассатору. Он промахнулся, пули забарабанили по фургону – громко, как град! – и тогда к нему подключился Губанов. Они вдвоем с ним расправились. Беднягу закрутило на месте, он упал лицом вниз и больше не шевелился. Ах, да! – вспомнил Дидовец. – У Губанова был пистолет «ТТ», тот самый, который Рябов отобрал у Антона.
«И который Антон с Максимом достали из люка», – про себя добавил Сергей.
– Покончив с инкассатором, он сплюнул, огляделся и пошел с этим пистолетом на меня. Я сидел на асфальте, весь в крови, рядом дергался Максим, а этот урод приближался ко мне с оживленным лицом. Клянусь, если бы его сфотографировали в тот момент и показали фото посторонним людям, они бы дружно объявили, что перед ними человек в приподнятом настроении. Он и выстрелил в меня очень легко, прямо как в тире, и даже не целясь. У меня дернулось плечо, как будто само… Однако боли я не почувствовал. Даже не сразу осознал, что ранен. Коврига в это время перезаряжал свою винтовку.
Петя замолчал. Он невидяще смотрел в окно, не чувствуя прикосновения жены. Его рука сама потянулась к раненому плечу.
Всего минуту назад он в немом изумлении таращился на инкассатора, не пытавшегося спасти ни деньги, ни собственную жизнь, а теперь сам замер, будто зачарованный, глядя на своего убийцу. Он не был парализован страхом. Можно было отползти за машину, можно было вскочить и побежать, однако Петя продолжал сидеть, прижимая к телу Максима бессмысленную тряпицу. Он не хотел спасать свою жизнь – вот в чем дело. Его жизнь не заслуживала того, чтобы быть спасенной. В гнусной гримасе идущего к нему уголовника Петя отчетливо различал ухмылку судьбы, воздающей по заслугам.
Время в соседних точках пошло с разной скоростью. Губанов еще только заносил ногу, чтобы сделать следующий шаг, а Мансуров уже оказался возле тела инкассатора. Дуло медленно перемещалось, пока не оказалось на одной линии с Петиной головой. Но там, где был Антон, секундная стрелка понеслась по кругу, как бешеная, сливаясь в слепящий диск, и когда Дидовец перевел глаза на Мансурова, он увидел, как дергается и подпрыгивает автомат в его руках.
Губанова швырнуло вперед, на Петю. В своем бесконечном полете он продолжал раз за разом вздрагивать, пока наконец не упал. Его щека смялась об асфальт, в глазах застыло удивление; несколько бесконечных мгновений он выглядел как обиженный ребенок, с силой прижавшийся к подушке перед тем, как уснуть.
А затем уснул.
Наступила оглушительная, неправдоподобная тишина. Петя даже сначала подумал, что его контузило, что он оглох, а вокруг продолжают кричать и стрелять. Он перевел взгляд на Антона и понял, что случилось. Мансуров расстрелял всю обойму. Коврига заорал что-то нечленораздельное, торопливо досылая патрон, и в этот момент появился еще один.
– Он возник буквально из ниоткуда, – медленно сказал Дидовец.
– Кто возник?
Илюшину пришлось окликнуть его еще раз, и только тогда Петя очнулся. Он с трудом отвел взгляд от окна и потер глаза, как только что разбуженный человек.
– Я встречал его раньше вместе с Мансуровым. Тихий мужчина с ничем не примечательной внешностью запомнился мне только тем, что никогда не смотрел в лицо, все время куда-то тебе за плечо, так что хотелось обернуться и проверить, что там происходит. Не помню, как его звали. Имя тоже было самое обычное.
Сергей мысленно кивнул. Самое обычное, разумеется.
– Мелкими шажками он подбежал сзади к Ковриге, – продолжал Дидовец, – и прежде, чем тот обернулся, ударил его чем-то в висок. Я не разглядел, что он сжимал в кулаке. Коврига охнул и выронил оружие. У него подогнулись ноги. Он стоял на коленях, покачиваясь, и, кажется, не понимал, что происходит. Я думал, этот человек его добьет, но вместо этого он отступил на несколько шагов и сделал приглашающий жест.
Мансуров наклонился над трупом охранника, а когда поднялся, в руках у него был новый рожок. Он перезарядил автомат – меня поразило, как умело он это проделал, явно не в первый и даже не второй раз в жизни, – и прицелился в уголовника, стоявшего на коленях. А потом расстрелял его. Без малейших колебаний. – Петя покачал головой и снова повторил, выделяя каждое слово: – Без малейших колебаний. С этого момента я перестал чувствовать происходящее, я имею в виду, воспринимать эмоционально. Регистрировал, что происходит, точно видеокамера, или, точнее сказать, фотоаппарат, потому что у меня в памяти осталась не запись, а отдельные кадры. Правда, их очень много. – Он горько усмехнулся. – Слишком много. С радостью уступил бы кому-нибудь этот старый архив.
– Одно из проявлений шока. – Бабкин полез за сигаретами, чтобы предложить и этому бедняге, вспомнил, что курить здесь нельзя, и мысленно чертыхнулся. – Ты и боль не ощущал?
Петя покачал головой.
Нет, боли не было, лишь огромная усталость, расплющившая его, как камень – лягушонка. Он опустил глаза и с удивлением увидел, что голова Макса лежит у него на коленях. В уголках глаз Белоусова собрались слезы, и Петя осторожно потянулся, чтобы вытереть их.
Дальше был провал в памяти. Может быть, он потерял сознание, или солнце ослепило… Когда он пришел в себя, Мансуров уже был возле них; он стоял на коленях, разговаривал с Максом ласково, как с ребенком, обещал, что сейчас они поедут в больничку и все будет хорошо, надо только немножко потерпеть, дружище, а потом станет легче, скоро будешь медсестричек щупать, хотя на тебя, пожалуй, все бабы в больнице сами набросятся, с тобой даже по городу невозможно шарахаться, девки дуреют, следом идут, как зомбированные, а теперь давай вот так руку, только аккуратно…
Петя один раз взглянул в лицо Мансурову, а потом стал пристально смотреть в другую сторону.
В другой стороне мужчина с незапоминающимся именем делал странное. Он тщательно, хоть и очень быстро, протер автомат носовым платком, положил возле убитого охранника и поочередно прижал обе руки трупа к стволу. Только сейчас Петя заметил, что человек успел надеть хирургические перчатки. С пистолетом, из которого стрелял Мансуров, он проделал такую же процедуру, но засунул его под тело Ковриги. Кроме того, он изменил расположение тел, перетащив двоих мертвецов на пять шагов в сторону. Петя следил за его действиями без всякого любопытства, только потому, что взгляду было проще перемещаться за движущимся объектом.
Сноровка, с которой действовал четвертый участник их команды, впечатлила бы Петю, если бы он осознавал, сколько минут прошло с момента его появления возле банка. Однако время для Дидовца не то чтобы исчезло – просто утратило смысл.
Закончив работу, человек выпрямился и огляделся. Его глаза обшаривали балконы, окна, подъезды… Петя, бесчувственно сидящий на асфальте, ощутил слабую тень тревоги, когда взгляд мужчины остановился на нем. Несколько секунд Дидовца изучали. Пете вспомнился кадр из фантастического фильма: в батискафе, прижавшись к иллюминатору, сидит исследователь, а на него из черной глубины бесстрастно взирает гигантская рыбина, доисторическое миоценовое чудовище, в пасти которого могут разместиться три таких батискафа, точно леденцы «Чупа-чупс».
– Тебе пора, – сказал человек, отвернувшись от Пети. Это были его первые и последние слова.
Мансуров кивнул.
Больше ничего не говоря, мужчина подошел к броневику, взял одну из двух сумок и исчез.
Антон забросил руку Белоусова себе на плечо, приподнял своего друга и потащил к машине. Голова Макса неестественно запрокинулась. Петя видел, как вздулись вены на шее у Мансурова, слышал его тяжелое, с присвистом, дыхание. Позже он не раз думал: отчего Мансуров не попросил его о помощи? Сомневался, что от Дидовца будет прок? Или же Петя попросту перестал для него существовать?
Антону удалось погрузить Макса на заднее сиденье «девятки». Он бегом вернулся к фургону, схватил сумку, дотащил до машины и положил ее в багажник. Сел за руль, не бросив даже прощального взгляда на Дидовца, и уехал.
Петя смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.
Затем в мир начали возвращаться запахи.
А затем пришла боль.
– Все остальное вам известно, – сказал Петя. – Я добрался, едва не теряя сознание, к Еве, отсиделся у нее, а потом… потом уехал.
От Илюшина не ускользнула пауза между «потом» и «потом».
И еще не ускользнуло, что мужчина, сидящий перед ним, выглядит все хуже. Он сглатывал; он ежился; он то дотрагивался до руки жены, то отнимал ладонь… «Не так ведут себя люди, облегчившие душу», – подумал Макар.
– Нет, это плохая идея, – сказал он и, заметив непонимающий взгляд Дидовца, пояснил: – Вы страшно боитесь своего бывшего товарища. Увидев нас, вы решили, что мы посланы Мансуровым, и эта перспектива так напугала вашу жену, что она чуть не пристрелила нас обоих. Нет, Петя, ваш рассказ не окончен – он оборван на полуслове. Есть что-то еще. Мансуров забрал одну сумку, его приятель, который помог провернуть ему убийство людей Рябова, забрал вторую. До этого момента все понятно. Из города вы выбрались благодаря родителям Евы. И куда лежал ваш путь?