рос?
– Третий адресую вашей жене, если позволите. Но сначала… – Макар сгреб в горсть карамельки. – Вы знаете, где сейчас Наташа Белоусова?
– В Костроме? – неуверенно предположил Дидовец. – У нее там родственница, и она закончила колледж, насколько мне известно… Я знаю только, что ее нет в социальных сетях, я искал. Или она там под другой фамилией. Наверное, вышла замуж…
Илюшин усмехнулся:
– Так и есть, вышла. И переехала в Москву. Ее муж – Антон Мансуров.
Петя вскочил, Ева широко распахнула глаза.
– Вы шутите?
– У них общий ребенок. Это Мансуров увез ее из Костромы.
– Но это же… какой ужас… – Петя вцепился в волосы. – С этим надо что-то делать! Предупредить ее, увезти… Он же опасен, в конце концов!
– Петр, вы только не совершайте пока глупостей, пожалуйста, – попросил Макар. – Мы поговорим с Белоусовой. Но вы потребуетесь позже. Вы ведь понимаете, что осудить вашего бывшего друга можно будет только на основании ваших показаний?
Петр снова сел, вытер о джинсы вспотевшие ладони.
– Я понимаю, да. Я сделаю. Конечно. Как же иначе… Я расскажу все, что должен. Но сейчас самое главное – чтобы Наташа не узнала обо всем до того, как вы сможете ее защитить.
Макар пожал плечами:
– Отчего же? Раньше узнает – раньше соберет вещи.
Дидовец недоверчиво уставился на него и издал сдавленный смешок.
– Вы следите за Антоном и так мало о нем поняли? Если Наташа даст ему понять, что ей все известно, Мансуров ее убьет. Найдет где угодно, хоть на краю света, и прикончит. Он никому не простит этого знания о себе. Никому.
Пете позвонили, и он вышел из комнаты. Сергей, Макар и Ева остались втроем. Бабкин поднялся, собираясь прощаться: они выяснили все, что хотели, и вряд ли Дидовец мог еще что-то добавить к своему рассказу.
Но Макар задержался в комнате.
– Ева, так вы позволите вопрос?
– Да, конечно. Хорошо, что не три.
– О нет, всего один. – Он приветливо улыбнулся, и Бабкин понял, что ничего хорошего от его вопроса ждать не следует. – Почему вы его не убили?
– Кого?
– Антона Мансурова. Если он представляет опасность для вашего мужа, почему вы ничего не предприняли? Почему сидели здесь и ждали, когда сам Антон или кто-то из его людей придет за Петром? Это не в вашем характере. Так что спрошу еще раз: отчего вы не взяли дело в свои руки?
Нежная женщина с пепельными волосами подняла на Илюшина синие глаза.
– Потому что Петя мне запретил, – мелодично сказала она. – Это единственная причина.
– Вот как! А он чем руководствовался? – заинтересовался Макар.
Бабкин с изумлением переводил взгляд с одного на другую. Непринужденность, с которой они вели беседу, ошеломляла; видеоряд не монтировался со звуком: эти двое выглядели как люди, обсуждающие преимущества газового отопления перед электрическим, а говорили о чужих смертях.
Ева грустно улыбнулась.
– Он сказал, это меня разрушит. И что ему наплевать на Мансурова, но не наплевать на меня.
– Ваш муж – верующий?
– О нет! Он просто не может убивать людей.
– А вы можете, – утвердительно сказал Макар.
– Да, если дело касается Пети, – просто ответила она. – Ваш друг совершенно такой же. – Ева кивнула на Бабкина. – Он бы прикончил меня, если бы я причинила вам вред.
– Что вы! Он только с виду тираннозавр, а в действительности мухи не обидит!
Ее улыбка стала шире.
– Он бы всех убил, если бы с вами что-то случилось. Всех, кто был бы к этому причастен.
– Да вы очумели, – пробормотал ошарашенный Бабкин. – Чего несете-то?
Они обернулись к нему. Синие и серые глаза уставились на него, и у Сергея мороз пробежал по коже. «Счастье-то какое, что она вышла за своего безобидного Дидовца! Не дай бог, встретились бы с Илюшиным – и настал бы апокалипсис! Нарожали бы четырех всадников, прямо сразу с конями».
Про всадников ему рассказывала Маша.
– Идите к черту стройными рядами, – пробормотал он и выскочил из дома как ошпаренный.
На улице призрак противоестественного союза Илюшина и этой прелестной тихой женщины, способной без раздумий всадить любому из них в череп гвоздь из монтажного пистолета, немного потускнел.
«Нервишки пошаливают», – сказал себе Бабкин. Поднял с земли крошечное, будто кукольное яблоко, хотел откусить, но передумал.
На обратном пути всегда разговорчивый Илюшин отчего-то надолго притих. Сергей решил, что он обдумывает то, что они услышали от Дидовца, но когда въехали в город, Макар обернулся к нему. На лице его было написано нескрываемое любопытство.
– Серега, объясни мне! Что значило твое выражение «положат, как морских свинок»? Ты видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь осознанно убивал морских свинок?
– Отстань, – рыкнул Бабкин.
Минуты две Илюшин хранил молчание.
– Может быть, это ты убивал морских свинок? – осведомился он.
– Умолкни!
– Не скрывай от меня ничего. Я все пойму. Они ведь противные зверьки, если подумать…
– Это ты противный зверек, – не выдержал Бабкин, – а морские свинки просто тупые и милые! Они свистят под холодильником, когда просят есть…
В машине вновь стало тихо. Минут через пять Сергей осторожно решил, что Макар заткнулся окончательно. Они припарковались возле гостиницы, вышли, и Бабкин, потягиваясь после дороги, заметил, что напарник смотрит на него умиленно.
Сергей заскрипел зубами.
– Что? Ну, что опять?!
– Тупые и милые, – с нежностью сказал Илюшин. – Свистят под холодильником! Теперь я знаю, отчего тебя Маша полюбила.
Глава 14Анна Сергеевна Бережкова
Сегодня первый день моей смерти.
Говорят, без еды человек может протянуть около месяца. А без воды – не больше трех суток.
Прошло около десяти часов с тех пор, как я оказалась здесь, в кромешной тьме, за запертой дверью. Ее не открыть. Я пыталась.
Мансуровы уехали на неделю. Ни один человек не выдержит неделю в заточении.
А значит, сегодня первый день моей смерти.
Обидно, до чего глупо все получилось. Мне казалось, что меня убьет пуля. Дело в том, что вчера вечером я догадалась наконец тщательнее осмотреть выдвижные ящики стола в кабинете Мансурова и обнаружила в нижнем двойное дно. В тайнике оказался револьвер, а может быть, пистолет… Я не разбираюсь в огнестрельном оружии. Вместо того чтобы осваивать лицевые и изнаночные петли, нужно было посещать тир. Теперь, после всего пережитого, я совершенно уверена, что один меткий выстрел может принести вам куда больше пользы, чем искусно связанный свитер.
Так вот, десять часов назад…
Ох, как стыдно вспоминать об этом.
Я презрела всякую осторожность. Причиной были дыни.
О, как они пахли! Рано утром Мансуров привез с рынка около дюжины маленьких плодов. Я наблюдала сверху, как он выгружает их из багажника: желтовато-зеленые шары с сухими хвостиками. Мне показалось, даже до моей комнаты доносится их медовый аромат.
Я закрыла глаза. Я превратилась в пчелу, стремящуюся к цветку со сладчайшим нектаром. Дыни пели, дыни звали меня, точно сирены – моряка. Я готова была отдать за одну-единственную дольку все шубы и пальто и спать в шкафу на голой фанере. Мне вдруг подумалось, что за все свои мытарства я достойна награды. Что я могу позволить себе целую дыню.
И вот полюбуйтесь, к чему приводит потакание слабостям.
Час спустя Мансуров с Наташей вышли в сад. Они собирали игрушки Лизы. Тут-то бы мне и насторожиться! Но я, как зачарованный суслик, которому отшибло разум, побежала на кухню, чтобы схватить свой приз…
И тут хлопнула входная дверь.
Мансуров вернулся другим путем и отрезал мне путь наверх.
Совсем рядом раздался Наташин голос.
Я заметалась. Дыня выскользнула из рук и покатилась по полу. Выскочив в коридор, я кинулась со всех ног к детской, надеясь, что ребенка там нет, – но не успела. Шаги Мансурова уже звучали за углом. Я нырнула в первую попавшуюся комнату.
Это оказалась гардеробная. Неудачный выбор! Здесь вся их одежда, за исключением той, что хранится наверху, в моем шкафу.
Но меня хотя бы не заметили.
Я поздравила себя со спасением, а в следующую секунду услышала приглушенный голос Мансурова:
– Наташа, возьми и мою…
Я успела забиться в дальний угол и съежиться за нагромождением коробок, а затем дверь распахнулась. Зашуршала одежда, совсем рядом Наташа громко спросила:
– Тебе синюю или красную?
Мимо пробежала Лиза. Мансуров крикнул, что над фруктами уже вьется мошкара, надо выкинуть.
– Зачем же привез?
– По дешевке отдавали…
– Пожадничал, значит, – шутливо сказала Наташа.
– Придержи язык!
От его резкого ответа вздрогнула даже я. Мансуров, похоже, и сам понял, что был груб: он подошел и попросил прощения.
– Все в порядке, милый. – Наташа говорила спокойно, но мне вдруг стало не по себе – и не потому, что эти двое стояли в двух метрах от меня. – Держи куртку. Лиза, где твои сапожки?
Они ходили, они собирались, они упаковывали вещи. И все это – на первом этаже! Если исчезал Мансуров, поблизости суетилась Наташа. Знай я, что меня ждет, я бы выскочила прямо на нее. Но я до того перепугалась, что сидела в оцепенении, как заяц в норе, пока вокруг хозяйничают лисы.
– А нормальные сапоги-то Лизкины в кладовке, – громко сказал Мансуров. – Подожди, принесу… Они еще и не распакованы, наверное…
Мне стало совершенно ясно, что сейчас произойдет. Как будто показали финал фильма, безрадостно заканчивающегося для героини. Главной? О, зрители даже не заметят ее гибели. Мансуров, тяжело ступая, зашел в гардеробную. В нос мне ударил запах пота и мужского парфюма.
– Папа, я сама! – Девочка влетела в комнатушку, встала перед отцом.
– Ты не найдешь. Ступай к матери.
– Нет, я знаю, где они…
– Правда, пусть сама принесет, – издалека сказала Наташа. – Солнышко, только не урони там все.