О л е г. Авария, что ли?
М а р и й к а. Да ну их! Бракоделы!
О л е г. Давай погляжу.
М а р и й к а. Еще опоздаешь, уже без десяти минут…
О л е г. А ты? (Он взял туфельку и держит ее в руках, словно она стеклянная, из сказки о Золушке.) Смехота… (Подобрав с земли камень, принялся прилаживать каблук.)
М а р и й к а (следя за ним). Починишь?
О л е г. А чего тут…
М а р и й к а. Все ты умеешь, смотрю…
О л е г. Чепуха…
М а р и й к а. А у нас дома одни женщины теперь. Пробки перегорят — и то к соседям бегу.
О л е г. Пробки — это раз плюнуть.
М а р и й к а. Не только пробки. Плохо, когда дома одни женщины.
О л е г. Порядок, готово.
М а р и й к а. Уже?
О л е г. До завтра продержится, а там я его просверлю и поставлю на шпонку — век будет стоять. (Встав на колени, он собирается надеть туфельку на ногу Марийке.)
М а р и й к а (подобрав ноги). Это еще зачем? Новости какие!
О л е г (поставил туфельку перед ней, сам встал с колен). Как хочешь.
М а р и й к а. Надевай, пожалуйста, подумаешь! Только побыстрей.
О л е г. Успеем. (Надевает ей туфельку. Вдруг — изумленно) Вот так нога у тебя! Смех один!
М а р и й к а (кокетливо). Что, правда, маленькая ножка?
О л е г. Тридцать четвертый, не больше!
М а р и й к а. Настоящий сапожник!
О л е г. А что? Не так разве?
М а р и й к а. Все так, все. Спасибо за каблук. Бежим!
Затемнение. И снова Марийка пишет письмо, забравшись с ногами на стул, одна в комнате. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. У нее завязано горло, и говорит она сипло, поминутно откашливаясь.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Тебя там спрашивают.
М а р и й к а. Кто?
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Понятия не имею. Я оставила дверь на цепочке.
М а р и й к а. Зачем?
Входит О л е г.
О л е г. Здравствуйте.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вот этот молодой человек… позвольте, я же оставила дверь на цепочке! Как вы оказались здесь?
О л е г (улыбаясь). Разве цепочку так приделывают? Просунул руку и открыл. Я потом переставлю как надо.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Кто бы мог подумать! (Ушла.)
М а р и й к а. Ты что?
О л е г. Да так.
М а р и й к а. В гости пришел?
О л е г. Да нет.
М а р и й к а. Тебе что-нибудь нужно?
О л е г. Наоборот. Может, вам чего надо?
М а р и й к а. Чего там надо?
О л е г. Мало ли что.
М а р и й к а. Не понимаю.
О л е г. Ну, проводку починить. Запаять что-нибудь в хозяйстве…
М а р и й к а (засмеялась). Ты ходишь по квартирам?
Олег повернулся и пошел.
Олег! Подумаешь — обиделся!
О л е г. Сама же говорила, что у вас дома одни женщины.
М а р и й к а. Так ведь я не жаловалась, когда говорила. А ты что подумал?
О л е г. Ничего.
М а р и й к а. И вообще… Давай с тобой договоримся, Олег: ты учишь меня работать на станке, за это — спасибо. Только в этом мы с тобой пока не равны. А в остальном я для тебя такая же, как все. И ты для меня такой же. Понимаешь? Ничего другого не нужно. Тем более что ничего другого не будет. Вот так. Договорились?
О л е г (не сразу). Тебе завтра клятву давать.
М а р и й к а. Какую еще клятву?
О л е г. Такой у нас порядок. Для всех новеньких, через месяц. На, почитай. (Отдает ей листок бумаги, уходит.)
М а р и й к а. Ну-ка, подожди!
Но Олег уже ушел. Марийка набрасывает на плечи пальто и убегает за ним, оставив листок на столе. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а; никого нет. Берет со стола листок, разворачивает его, читает с трудом, сиплым голосом.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. «В этот день, принимая высокое звание рабочего человека, я торжественно клянусь…»
В той же комнате.
Вечер.
Только что М а т ь и Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а вели какой-то серьезный разговор с Марийкой, а та, разозлись, выскочила из комнаты, хлопнув дверью.
М а т ь. Ну-ка, вернись сию же минуту!
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Неужели на нее так подействовали эти полгода и завод?
М а т ь. Это потому что Варя приехала. (Кричит) Я кому сказала?!
Входит М а р и й к а.
М а р и й к а. Быть доброй? Вы хотите, чтобы я была доброй? Конечно, вы всегда учили меня быть доброй! Но это не самое главное в жизни!
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Все зависит от того деточка, как понимать доброту.
М а р и й к а. Нет! Все зависит от того, кому она предназначена! Кто будет ею пользоваться! Добреньких на свете хватает, а этим пользуются люди плохие, гадкие!
М а т ь. Так ты говоришь о Варе?
М а р и й к а. Я говорю, что нельзя быть одинаково доброй ко всем! Так можно убить всякую справедливость! А вы требуете, чтобы я делала вид, будто ничего особенного не произошло и все в порядке. Зачем?
М а т ь. Я только прошу — будь с Варей помягче…
М а р и й к а. Значит, врать? Она даже от ребенка отказалась, аборт сделала, чтобы пожить для себя, в свое удовольствие!
М а т ь. Что она говорит!..
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ты в запальчивости искажаешь мамину мысль. Насколько я поняла, она просит не быть к ней жестокой. Должна же существовать какая-то мера в отношении людей, которых ты считаешь неправыми.
М а т ь. Не нам судить ее.
М а р и й к а. А кому же тогда?!
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Речь идет лишь о мере человечности, больше ни о чем. Если хочешь, о корректности, которая вообще никогда не мешает.
М а р и й к а. Хорошо, я постараюсь.
Входит О л е г, в руках у него электрический утюг.
О л е г. Я новую спираль поставил. Включите, попробуйте.
Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не знаю, как вас благодарить. Пойдемте, Верочка, испытаем утюг!
Уходят.
М а р и й к а (не сразу). Тебе бы в ателье бытового обслуживания.
О л е г. Так ведь попросили.
М а р и й к а. Да?
О л е г. Людмила Леопольдовна.
М а р и й к а. Не Людмила, а Людвига. Польское имя.
О л е г. Все равно. И вечер свободный. В общежитии скука.
Пауза.
У тебя мать, оказывается, вымпела вышивает. (Взял со стола один из кумачовых треугольников.)
М а р и й к а. Что особенного?
О л е г. Никогда не думал.
М а р и й к а. Кто-то делает деньги, мы не думаем об этом тоже. И ордена делают… Мама как сюда во время войны приехала, так и работает в этой мастерской. Только теперь на дому, по состоянию здоровья… А раньше они знамена чинили простреленные, прожженные, прямо с фронта. Вот был случай, она рассказывала. Привезли один раз такое знамя, заказ был срочный, часть формировалась, нужно было знамя. А привез его солдат, усталый, пожилой. Ему говорят: «Ложись, поспи, пока мы тут справимся». А он отказывается: «Не положено, говорит, я при знамени». А сам еле стоит, и глаза слипаются. Только одно попросил — чтоб его толкали, чтоб сесть не позволяли, а то свалится. Так и простоял на ногах все время, пока знамя чинили… Мне нравятся такие люди. Ты бы как поступил на его месте?
Олег пожал плечами.
А теперь вышивает: «Жить и трудиться по-новому». Что значит «по-новому»? Может, просто по-человечески?.. Вот скажи: ты добрый?
О л е г. Откуда я знаю?
М а р и й к а. А вообще — это хорошо, по-твоему, или плохо?
О л е г (пожал плечами). Зачем тебе?
М а р и й к а. Варя приехала.
О л е г. Какая Варя?
М а р и й к а. Жена Бориса, я тебе рассказывала.
О л е г. А-а… В гости?
М а р и й к а. Барахло свое забрать. Которое осталось… А Борис — деньги присылает. Каждый месяц, как пенсию.
О л е г. А что? Матерям многие присылают.
М а р и й к а. Конечно, присылают. Но если одни только денежки и ничего больше? Ведь сын родной!.. Ладно, пускай, когда-нибудь явится сюда, я ему все выскажу, что о нем думаю!
Входит В а р я.
В а р я. Как ты изменилась, Марийка! Ну здравствуй, здравствуй! (Поцеловала Марийку, которая даже не шевельнулась в ответ, молча кивнула Олегу.)
О л е г. Я пойду.
М а р и й к а. Останься!
Олег пожал плечами и остался.
В а р я. Как живешь?
М а р и й к а. Спасибо, хорошо. Вы тоже неплохо выглядите.
В а р я. Вера Платоновна сказала, что был ответ из Москвы.
М а р и й к а. Да. Розыски отца продолжаются.
В а р я. Рада за вас. А Виктор пишет?
М а р и й к а. Да, конечно.
В а р я. Он теперь кто же?
М а р и й к а. Отличник боевой и политической подготовки.
В а р я. Нет, а по званию?
М а р и й к а. Еще не генерал.
В а р я. Почему ты так говоришь со мной?
М а р и й к а. Разве я говорю не корректно?
В а р я (со смехом). Ну ладно уж, ладно… Вот что мы с Борей предлагаем тебе. Ты теперь работаешь, у тебя будет отпуск. Приезжай к нам. У нас есть свой домик, садик. Правда, влезли в долги, но зато ни от кого не зависим. Приезжай, погостишь немножко. Летом у нас будет своя клубника.
М а р и й к а. Спасибо. Только я не люблю клубнику. Меня от нее тошнит.
В а р я (сухо). Хорошо. Но запомни одно: ты не хочешь простить нас, а мы не можем без конца чувствовать себя виноватыми перед вами. Так мы никогда не помиримся.
М а р и й к а. А разве мы должны обязательно помириться?
Варя уходит, не сказав больше ни слова.
О л е г. Даешь дрозда.
М а р и й к а. Пойми, Олег, иногда можно отказаться от самого дорогого. От матери, от дома, от счастья, от самой жизни. Но только в том случае, если отказываешься во имя чего-то гораздо большего, чем все это… А ес