Такое понимание эпоса, в основе которого — великие традиции русской классики, могучий творческий опыт М. А. Шолохова, дает основание исследователю поставить вопрос о дифференциации романных жанров, поскольку далеко не всякий роман может претендовать на то, чтобы называться эпическим.
Лишь обращение романа к важнейшим историческим событиям народной жизни, изображение народа как решающей силы общественного развития, наличие в романе философии истории, глубокого художественного постижения закономерностей ее развития, выраженного в характерах типических, поднимает этот жанр до уровня эпического.
Помнить об этом сегодня необходимо потому, что при том внимании литературы к жанру романа, когда появляются все новые и новые крупномасштабные художественные полотна, когда жанр романа становится даже модным, злоупотребление понятием «эпопея» ведет к снижению критериев. Между тем именно в жанрах эпических, заключающих в себе не просто описание событий и воспроизведение характеров, но — философию, мировоззрение эпохи, успехи наши, в сравнении со «снежными вершинами» прошлого, особенно скромны. Сегодня мы можем говорить пока что лишь о начале процесса, о начале поворота современной прозы к созданию крупных, масштабных произведений о жизни народа в эпическом плане.
Да, литература наша смелее, чем десять — двадцать лет назад, обращается к жанру романа, все с большим интересом и глубиной исследует диалектику философии истории и философии человека.
Однако эпос — не в количественной широте охвата жизни, не в объеме произведения. А то опять, как когда-то, скажем в пятидесятых годах, возникает мода на «кирпичи»: «книга первая», «книга вторая», «книга третья» и т. д. Когда романы пишут и те, кому полностью чуждо романное, то есть обобщенное, концептуальное, социально-философское мышление. Тогда-то и появляются произведения, страдающие мнимой эпичностью, где подлинный эпос подменяется в той или иной степени иллюстративностью и описательностью.
Критика в таких случаях далеко не всегда задумывается, что нет эпоса вне философии и истории, вне судьбы народа, вмещающих в себя и судьбы человеческие. Как не существует эпоса без типических социальных характеров, без таких индивидуальностей, которые поднимались бы до уровня социальных типов времени. В этом случае повесть «На Иртыше» С. Залыгина или рассказ «Судьба человека» М. Шолохова таят в себе куда больше эпического, чем растянутые на много томов иллюстративные повествования, лишенные главной приметы эпоса: обобщающей, пытливой социально-философской, нравственно-философской, исторической мысли.
Одна примечательная особенность: судьбы страны пока что постигаются нашей прозой (исключая пору войны) прежде всего и главным образом через судьбы крестьянства, что обнажает генетическую связь современного эпоса с самой великой книгой советской литературы — «Тихим Доном». И не только связь, но и влияние Шолохова на самых разных наших писателей, — следы этого влияния мы найдем и у В. Смирнова, и у А. Нурпеисова, и у И. Мележа, и у Ф. Абрамова.
Если выстроить роман за романом о судьбах крестьянства в революции, о его пути в социализм, получится некий ряд, более или менее полно представляющий, по сути дела, целую галерею народных характеров, народной психологии и нравственности на величайшем переломе не только в отечественной, но и в мировой истории.
Роман «Сибирь» переносит нас в предреволюционную эпоху, на просторы таежной Сибири, в самые глубины народной и в первую очередь крестьянской жизни. Георгий Марков отлично, изнутри, знает жизненный материал. Автор романов «Строговы», «Соль земли», «Отец и сын», посвященных тому легендарному краю, где он родился и вырос, Г. Марков все дальше, в пространстве и времени, расширяет сферу художнического исследования родной сибирской земли.
«Российское могущество прирастать будет Сибирью». Только гений мог сказать слова, мудрость которых рассчитана на века...
Улавливаю в сих словах о Сибири прежде всего патриотическую гордость Ломоносова за свой народ...
Все больше и больше задумываюсь: кто, какой общественный слой в состоянии поднять производительные силы Сибири, вдохнуть в ее просторы жизнь и действие, на деле осуществить гениальный завет Михайлы Ломоносова?!» — размышляет в романе «Сибирь» русский ученый-демократ Венедикт Петрович Лихачев, отдавший жизнь исследованию этого края.
Убедителен вывод, к которому приходит в романе этот человек, повторивший в своем духовном развитии путь Ильи Мечникова или профессора Тимирязева:
«Мечусь и терзаюсь в раздумьях и, как ни прикидываю, вижу одну лишь силу, способную взять на себя эту титаническую работу, — партию эсдеков-большевиков. Есть у нее для этого и ум, и отвага, и смелость, и корни ее уходят глубоко в народ, и потому за ней будущее».
Вывод этот подтвержден не только действием романа, но и всем последующим развитием жизни, и в нем — глубокая современность книги, посвященной, казалось бы, столь далеким предреволюционным временам, поре 1916 — 1917 годов. Современность «Сибири» Г. Маркова прежде всего — в авторском подходе к объекту своего изображения, в масштабности и глубине писательской мысли о судьбах этого легендарного края и его трудящихся людей в канун Великого Октября.
Тема Сибири в нашей литературе огромна и значительна. Значение ее особенно возрастает в наши дни, когда взоры мира буквально прикованы к этой, как сказано в романе, кладовой гигантских размеров, поражающей колоссальным запасом природных богатств.
И вот пришел срок их освоения.
Сибирь, утверждает своим романом Георгий Марков, ее просторы и масштабы, ее прошлое, настоящее и будущее заключают в себе такие возможности и человеческие деяния, такие уникальные человеческие характеры и могучие человеческие страсти, что литература при всем том, что уже ею сделано, может считать себя в огромном долгу перед этой землей.
Его собственный роман, на взгляд писателя, лишь одна из первых сегодняшних попыток нашей литературы вернуть народу этот долг. В романе содержится масштабная и глубоко современная постановка темы Сибири на историческом материале. Исчерпывающее же решение столь грандиозной и многообразной темы, громадного исторического вопроса о судьбах Сибири в ее прошлом, настоящем и будущем сподручно лишь литературе в целом, в поступательном развитии ее.
Следует отдать должное Г. Маркову: в предложенном им художественном решении поставленных проблем он счастливо избежал многих опасностей, которые подстерегают художника на этом пути. Речь идет прежде всего о ложно понимаемой романтизации Сибири, когда на первый план выходит тема русского Клондайка, оборачивающаяся живописанием не столько социальных, сколько биологических страстей и «нутряных» характеров, поставленных в исключительные, будто бы чисто «сибирские» обстоятельства. Печать такого рода «романтики» и «нутряного» биологизма, без должных оснований приписываемого русскому сибирскому мужику, лежит на некоторых романах, посвященных Сибири, затемняя и затеняя социальную суть исследуемых характеров и обстоятельств.
Георгий Марков — глубокий знаток и пристальный исследователь веками складывавшегося колоритнейшего уклада сибирской народной жизни. При этом он умеет передать не только исторически обусловленное своеобразие этой и в самом деле совершенно особенной и неповторимой жизни, но и глубочайшие социальные контрасты и противоречия ее.
Страницы, рисующие жизнь и быт старой сибирской деревни, ее людей, могучие кержацкие характеры, которые выкованы на этой суровой земле веками бесстрашного и неизбывного труда, — лучшие в книге. Писатель знает эту жизнь, ее труд и быт биографически. «Когда меня спрашивают, в какой школе я получил художественное воспитание, я отвечаю, что начальной школой жизни и искусства были для меня среда охотников, промысловый труд, таежный костер и охотничий стан», — говорит он.
Глубоко народная школа жизни писателя определила в истоках своих и своеобразие замысла романа «Сибирь». Замысел этот неоднозначен. Он высекался, мне представляется, на пересечении биографического опыта художника и тех наисовременнейших токов и потребностей жизни, которые определяют сегодня будущее Сибири. Наивно было бы ограничивать авторский замысел лишь утверждением природных богатств и возможностей этой и в самом деле сказочно богатой земли.
Тема природы, ее богатств, ее значения для человека и человечества звучит в романе исключительно современно. Богатейшая сибирская природа в представлении писателя фактор не только экономический, обуславливающий могущество страны, но и нравственный, очеловечивающий людские души. Хозяйское, рачительное отношение к природе, столь характерное в романе для охотника Степана Лукьянова или поселенца Федота Федотовича, с одной стороны, для профессора Лихачева и его племянника, ссыльного большевика Ивана Акимова — с другой, осмысляется автором как естественное проявление трудовой нравственности, неотъемлемой от души народной. Оно самым решительным образом противостоит тому хищничеству по отношению к природе и человеку, которое свойственно миру собственничества, представленному в романе в первую очередь семейством Епифана Криворукова, беззастенчиво рвущимся к богатству, даже если это богатство добыто на костях людей.
Роман «Сибирь» принципиально важен для современности авторским убеждением в том, что коммунистическая мораль и нравственность, пролетарская культура в целом, говоря ленинскими словами, «не является выскочившей неизвестно откуда», что коммунисты пришли в мир как достойные наследники и продолжатели тех гуманистических начал в отношении к природе и человеку, которые были выработаны трудом и борьбой народных масс на протяжении тысячелетий.
Гуманизм и человечность трудовой народной нравственности олицетворены в романе в таких характерах, как старая Мамика, сохранившая в своей древности ясный ум и чистую совесть, правившая непререкаемый нравственный суд над жителями своего села. «Человека бедного и униженного она всегда защитит», — говорит охотник Лукьянов; потому-то и недолюбливают, но одновременно и боятся Мамику лукьяновские богачи. В центре романа — такие ясные и чистые по своим нравственным устоям и потому могучие и сильные народные характеры, как охотник Степан Лукьянов, натура талантливая и одухотворенная, социально активная, естественно и органично тянущаяся к культуре, знаниям, что и определяет меру его неукоснительного авторитета среди жителей Лукьяновки.