оциальной активностью, сознательностью, высокоразвитыми гражданскими началами, всем тем, что привнес в нравственную жизнь народа социализм.
Центральная тема творчества В. Тендрякова, фокус, ось всего написанного им, — человеческая, личная и гражданская совесть. Об этом, по сути дела, все, что он написал, от «Падения Ивана Чупрова» и «Ухабов» до «Весенних перевертышей» и «Трех мешков сорной пшеницы». «Нет более тяжкого суда, чем суд своей совести», — размышляет в повести «Суд» Семен Тетерин. В повести «Поденка — век короткий» чувство вины и расплаты человека за сделку с собственной совестью, как и в «Суде», «Ухабах», «Падении Ивана Чупрова», так же составляет ее нравственную суть. Эта повесть о цене нравственной уступки самой себе, на которую вынудил колхозную свинарку Настю Сыроегину председатель колхоза, решивший таким путем сделать из нее «гордое знамя» артели. «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет» — такова любимая поговорка, точнее, жизненное правило Артемия Захаровича, оправдывающая как маленькие, так и большие хитрости председателя в его непростых взаимоотношениях с миром. Совесть Артемия Захаровича давно притупилась вследствие столь частой амортизации. А вот жесткая жизненная ситуация, в которой оказалась Настя Сыроегина, попытавшаяся жить по правилам Артемия Захаровича, едва не сломила эту в принципе здоровую в своей нравственной основе женщину. Тяжкой ценой — муками совести, человеческим позором, гибелью свинофермы, которую она подожгла, чтобы скрыть очковтирательство и приписки, — заплатила Настя Сыроегина за нравственное прозрение, за возвращение к самой себе.
Для творческой манеры В. Тендрякова свойственно стремление всматриваться в человеческие характеры на крутом жизненном переломе, в драматических ситуациях, когда суровые испытания высветляют душу, когда каждый человек с очевидностью демонстрирует, чего он в конечном счете стоит. Не случайно во многих произведениях Тендрякова — «Ухабы», «Суд», «Короткое замыкание», «Три мешка сорной пшеницы» — человек и человеческое в нем проверяются последней, конечной проверкой — смертью. Чужой смертью.
Эти критические ситуации, в которых человек не может не обнажить свою душу предельно, могут быть социально-хозяйственными («Падение Ивана Чупрова», «Ненастье», «Тугой узел», «Кончина», «Поденка — век короткий»), бытовыми («Ухабы», «Не ко двору», «Находка», «Суд»), но в конечном счете это всегда ситуация нравственного выбора. При всем многообразии сюжетов и фабул прозу В. Тендрякова отличает удивительная цельность. Эта цельность — в единстве социально-нравственного отношения писателя к жизни. Сводом, объединяющим все, что написал Тендряков, нервом, в «тугой узел» завязывающим все его творчество, является в конечном итоге тревога и забота писателя о реальном обеспечении духовных и нравственных ценностей в нашей жизни.
Когда вчитываешься в эту прозу, когда вдумываешься в нее как в неровный по качеству, но единый, целостный по духу творческий организм, невозможно пройти мимо этой целеустремленности, последовательности его писательского интереса. И не просто интереса, но — боли, тревоги, одержимости, пробивающихся сквозь самый разный жизненный материал, различные сюжеты, ситуации и характеры к единому и конечному: закономерностям нравственной жизни современного человека и общества.
Этими чертами своего творчества В. Тендряков органически принадлежит современному литературному процессу, выделяясь в ряду других писателей, быть может, обостренной полемичностью в постановке данного круга проблем и подчеркнутой социальностью в подходе к их разрешению. Он жаждет решить их немедленно и концептуально; он идет от изначального, проламываясь сквозь сферу художества, как то случилось, скажем, в его повести «Апостольская командировка», в прямой философский диспут, мировоззренческий спор.
В чем смысл жизни?.. Достаточно ли человеку сытости и материального благополучия, чтобы быть счастливым? Для чего, для какой цели я живу?.. В отсутствии сколько-нибудь убедительных ответов на эти вечные вопросы суть духовного кризиса героя «Апостольской командировки» Рыльникова, вполне благополучного молодого человека наших дней, ударившегося в богоискательство. «Апостольская командировка» как бы продолжает тендряковскую «Чудотворную», «Чрезвычайное» — повести, в которых писатель одним из первых поставил на общественное обсуждение проблему духовного вакуума и его последствий. Повести эти не отнесешь к жанру так называемой антирелигиозной литературы. Они отмечены в первую очередь нравственно-философским подходом к сложным явлениям нашей действительности. Их пафос — в утверждении реальных, «земных», то есть социалистических духовных и нравственных ценностей.
При заостренной, полемической постановке вопроса о человеческих ценностях творчество В. Тендрякова отличает столь же заостренный, я бы сказал воинствующе социальный подход к решению его. Социальная чуткость писателя проявилась и в том, с какой точностью В. Тендряков уловил в образе Рыльникова некоторые типические черты современного, нынешнего «богостроителя» и «богоискателя». Для него бог, как правило, не столько вера сама по себе, сколько бегство от самого себя, от своего бездуховного существования в освященную тысячелетиями иллюзию духовности. Современный «богоискатель», как правило, человек неверующий, но стремящийся «уверовать», миссионер по отношению к самому себе. В нем куда больше неудовлетворенности собой, бессмысленностью собственного существования, чем действительной веры в бога. А потому и спор с ним приходится вести вовсе не теологический, но нравственно-философский.
В «Апостольской командировке» этот нравственно-философский спор ведет Густерин, председатель Красноглинского колхоза, куда в поисках «бога» сбежал из города Рыльников. Надо сказать, что в сравнении с заоблачными исканиями Рыльникова, его (а по сути дела, тендряковский) ответ о путях к осмысленному, одухотворенному и нравственному существованию подчеркнуто прозаичен и обескураживающе прост: богу Рыльникова Густерин противопоставляет... коллективное распределение красноглинцами колхозного дохода, его коллективный учет и контроль. А если говорить шире, — хозяйское отношение людей к общему делу, колхозу, коллективному труду. Всего-то?!
В спор Густерина с Рыльниковым вдуматься надо. При кажущейся элементарности в нем таится глубокий подтекст, немаловажный для творчества писателя в целом. Густерин вспоминает (а мы вспоминаем многие прежние повести Тендрякова), когда его односельчане в родном колхозе «людьми себя не чувствовали», потому что красноглинца «много лет учили: не лезь с суконным рылом в калашный ряд. Он видел, — продолжает Густерин, — что в наших снежных местах кукуруза не растет, ему приказывали: сей, не смей перечить! Он понимал, что резать стельных коров на мясо преступно, его заставляли: режь, не возражай лишка!» А в результате, подводит итог Густерин, у людей пропадало желание думать об артельном, о «мирском»: красноглинец «перестал возражать, заодно соображать и чем-либо интересоваться». Он утрачивал чувство хозяина жизни, а вместе с тем и высший смысл существования, тот смысл, который соответствует человеческой природе, общественно-преобразовательной сущности человека.
«Мы хозяева своей жизни» — вот за что боролся еще герой повести «Ненастье» (1954), колхозный председатель Андрей Малюгин. В неравном, трудном бою с секретарем райкома Глухаревым, больше всего ценившим в людях исполнительность, Малюгин отстаивал право колхозников на самостоятельность и инициативу, хотя бы право решать, что и когда сеять на родной колхозной земле. Жизненные принципы Глухарева, которые обручем сковывали инициативу и самостоятельность колхозников, их гражданское, общественное самосознание, с первых книг находили в Тендрякове яростного, неуступчивого противника. Противника принципиального, потому что, по глубочайшему убеждению писателя, неоднократно им высказываемому, именно чувство хозяина родного колхоза, родной земли, именно развитое гражданское, общественное самосознание и есть то принципиально новое, что несет с собой в качестве фундамента духовных и нравственных ценностей социализм.
Партийная позиция писателя как раз и проявлялась в утверждении этого нравственного закона социализма, в той последовательности, непримиримости и мужестве, с которыми В. Тендряков выступал в своем творчестве против всего, что сковывало инициативу, самостоятельность, гражданское, хозяйское чувство тружеников, посягало на их рабочее и человеческое достоинство. В. Тендряков воочию показывал, что такого рода посягательства на социалистическое чувство хозяина, на гражданские права личности всегда приносят не только хозяйственный, но и серьезнейший нравственный ущерб. Об этом, в частности, повести «Ненастье», «Тугой узел», «Кончина». Об этом же в значительной степени и последние произведения писателя — очерк «Новый час древнего Самарканда», повесть «Три мешка сорной пшеницы».
Эта повесть и этот очерк по тональности стоят как бы на разных полюсах, с предельной резкостью обозначая как ту крайнюю точку отсчета, от которой пришлось двигаться и развиваться нашей деревне после войны, так и ту экономическую и нравственную вершину, которая взята передовыми земледельцами сейчас.
«Три мешка сорной пшеницы» — повесть трагедийная, близкая по духу романам о войне и послевоенных испытаниях в деревне — известной трилогии Ф. Абрамова, повести «Последний поклон» В. Астафьева. Это повесть о подвиге колхозного крестьянства в лютую пору войны, она исполнена глубочайшего уважения, боли и сочувствия к людям, выдержавшим испытание голодом, холодом и непосильным трудом и при этом сохранившим, как говорит в повести председатель сельсовета Кистерев, совесть живой. Потому-то они и отдавали весь выращенный в колхозе хлеб фронту.
Писатель рассказывает, что и в эту трудную пору люди, в первую очередь коммунисты, такие, как тот же Кистерев, секретарь райкома Бахтьяров, вернувшийся по ранению с фронта, совсем юный Тулупов, вели споры о жизни, о совести, о принципах, на которых строить грядущую, послевоенную жизнь, не желая принимать той выморочности, которую пытался навязать им уполномоченный по хлебозаготовкам Божеумов. Он не знал иных методов руководства, кроме угроз, окрика, запугивания людей, диктата и насилия над личностью тружеников и экономикой села, прикрытых разглагольствованием о мнимой государственной пользе.