Так таганский воспитанник Николай Николаевич Губенко стал последним министром культуры СССР. Ссылался на рекомендации друзей, которые говорили: «Пусть там сидит свой человек, способный нас понять, когда мы придем к нему со своими идеями». Он отвечал им: «Соблазн изменить многое движет мной. Поэтому за «тайные и вольные обиды» простите, если они будут. Но подлости и вероломства от меня не дождутся ни друзья, ни враги…» Во всяком случае, он к этому искренне стремился.
Коллега Губенко, «адъютант его превосходительства», народный артист Советского Союза Юрий Соломин чуточку позже возглавил аналогичное российское ведомство. Ненадолго, к счастью. Для него. Ибо есть непреложное правило: лучше играть политика, а не быть им. Идеальным представляется вариант, когда власть и художник существуют сами по себе.
Поступали ли аналогичные предложения «хождения во власть» Филатову? Он не отрицал: «Да, но я всегда отказывался. Я как-то сказал одному высокому чиновнику: «У меня такое ощущение, что у каждого из вас за бугром стоит самолет. Уже наготове! Каждый день, когда ходишь по разным кабинетам, ощущение от вас именно такое. Вы потрафляете ворам, и вам наплевать на вырождающийся народ. Вы даже демагогию перестали тратить на это. Раньше вы хоть лапшу на уши вешали: «Великий народ! Во имя народа!» Значит, я начинаю действительно думать, что вы все уже присмотрели себе местечки. Значит, просто однажды правительство может бросить эту страну, а в стране может начаться война или что угодно, и тогда вы все улетите мгновенно с тайных аэродромов – кто в Аргентину, кто в Штаты…»
И в то же время старался убедить своих товарищей, единомышленников: «Это все чушь, комплексы советской интеллигенции: «Я с властью на всякий случай должен быть в контре». Да не будь ты в контре. Не пой ей гимнов, но и плевать на нее по любому поводу тоже глупо».
В свое время за роль начальника Главного управления свободного времени Леонида Семеновича Филимонова в рязановской «Забытой мелодии для флейты» Леонид Алексеевич Филатов с радостью и азартом ухватился обеими руками. И отыгрался на чиновниках, как говорится, «по полной программе». А потом, уже со знанием дела, заявлял: «Мой герой в этом фильме – человек, лишний в нашей жизни вообще. И не только лишний, но и страшный, потому что обладает реальной властью. Я бы… высылал бюрократов в специальные резервации – пусть недалеко от городов, пусть с семьями, чтобы они там занимались общественно полезным трудом. Именно полезным…»
Откушавши кусочек «власти» и избавившись в конце концов от своей секретарской должности, Филатов стал счастливым человеком, окончательно уяснив для себя истину, что «подобными вещами должны заниматься люди с определенным общественно-политическим честолюбием. У меня его нет…» Он сделал для себя еще один важный вывод: сильно увлекаться политической борьбой – вредно для мозгов, рано или поздно ты начинаешь путаться. Человек раз и навсегда расставит плюсы и минусы, а мир-то меняется. Отсюда некоторая грубость ощущений, грубость мировоззрения. В нашей сегодняшней жизни всё очень неоднозначно: тот прав – но на перспективу, а этот отстаивает вещи, которые могут быть полезны сейчас… Конечно, тут и интеллигенция виновата – очень уж она у нас задорная, очень уж хотела бы бежать впереди прогресса.
Но все-таки общественной жизни Филатов никогда не чурался. Он стоял у колыбели Гильдии киноактеров России, когда идея «актеры сами себя кормят» казалась вполне реальной и осуществимой, когда, наконец, появилась возможность зарабатывать немалые деньги в кооперативах, различных зрелищных синдикатах, создавать благотворительные фонды, чтобы делиться с собратьями, всеми забытыми.
«Мы грезили, мы провозглашали смелые лозунги, позабыв о грядущей встрече с Минфином и Совмином. В процессе долгой и трудной борьбы за статус и счет в банке началась всеобщая апатия, – без особого энтузиазма вспоминал «дела давно минувших дней» Филатов. И приходил к неутешительному выводу: – Артисты в одиночестве не победят, а если бы победили, завтра их начали бы убивать за большие заработки… Талантливые люди не могут победить бездарных: последние более активны, более живучи… Их больше».
Какое-то время (пока еще здоровье позволяло) Филатов был ректором театральной школы-студии в подмосковном Митино. Правда, ездить ему туда было, мягко говоря, трудновато, но если нужно что-то пробить, не отнекивался, мигом соглашался, ехал и пробивал. Гуманитарный лицей начали строить и построили во многом благодаря его усилиям, но он предпочитал об этом не распространяться. Главное – дело сделано. Добрый дом в Митино заселен добрыми людьми.
Кстати, «митинские университеты» были полезны не только воспитанникам, но и самому ректору. Ему пришлась по душе система воспитания детей Марии Монтессори. В лицее запрещалось отрывать детей от дела, которым они в данный момент занимались. Взрослые так выстраивали зависимость детского непослушания от жизнедеятельности ребенка, что все становилось завязано одно с другим. Дисциплины, как мы привыкли понимать, нет, в своем преломлении толковал «митинские» педагогические приемы ректор Филатов, но невыполнение определенных обязанностей выливалось для ребенка в определенный дискомфорт. Так и в пьесах, делал вывод драматург Филатов, не должно быть ведущего или резонера, в уста которого можно вложить определенные нравоучения… Жизнь подсказывает, что прямые морализмы, наставления не действуют – даже Бог приходит к человеку в зрелом возрасте, обычно в несчастье или невезении…
Актер, режиссер, литератор Филатов постоянно был на виду. Михаил Сергеевич Горбачев время от времени приглашал Леонида Алексеевича в свою культурную свиту, куда входили звезды первой величины – Чингиз Айтматов, Сергей Залыгин, Раймонд Паулс, Софико Чиаурели, некоторые другие видные деятели отечественной литературы и искусства. Завистники были предельно внимательны. «Горбачев с Филатовым в Китае, вот куда прыгнул Ленька!» – 28 мая 1989 года тщательно фиксировал в своем дневнике В. Золотухин.
В зарубежных турне «свиту», как правило, брала под свою опеку супруга президента Раиса Максимовна. «Наши отношения, – говорил Леонид Филатов, – оставались искренними и теплыми на долгие годы…»
Потом, в горьком октябре 2003 года, на похоронах Филатова экс-президент СССР отдаст семье последний поклон: «Я как мужчина выражаю восхищение Ниной…»
«Нельзя сказать, что я такой Данко, – отшучивался Филатов, – что все время в центре событий, но… Это оптимально – изучать явление со стороны и понять, с какого боку я к нему примыкаю. Но я, увы, сначала делаю, а потом думаю, правильно ли я поступил… Сомнения, а потом – демагогия, чтобы оправдать свой поступок, самому себе объяснить, почему сбавил шаг… Я бы очень хотел уважать власть. Не получается…»
В своей пьесе «Любовь к трем апельсинам» безнадежный больной дерзко написал:
Да, я дурак, я клоун, я паяц,
Зато смеюсь над всеми не боясь.
И вы платки слезами не мочите,
Чем горше жизнь, тем громче хохочите.
Да, мы живем в грязи, едим не всласть,
Зато мы обхохатываем власть…
Он старался не кривить душой и не колебаться при «колебаниях генеральной линии» и «изменениях политического курса». Всегда говорил откровенно, не лакируя своих оценок происходящему вокруг: «Я долго не принимал новую, постгорбачевскую власть. По этому поводу у меня было несколько довольно резких интервью. А люди не понимали, как это можно не любить демократов?! Можно. И это совсем не означает, что я разделяю большевистские взгляды. Просто это не те люди, которых ты уважаешь. Это поступки на уровне «хорошо-плохо». Плохо, что страна обнищала. И никакие обоснования тут неуместны. Цель не может оправдывать средства. Все это – демагогия. Беспризорники – это плохо? Плохо. Проститутки, тринадцатилетние девочки – хорошо или плохо? Плохо. А раз плохо, то значит все, что связано с этими людьми, именующими себя демократами, плохо. Значит, они не просто где-то ошиблись, а запальчиво кинули весь народ, огромную нацию в бездну, пропасть. Не надо было бежать впереди прогресса и кричать: «Мы знаем, куда мы идем!» Не знаете. Мир так живет, а в России надо было по-другому. Как по-другому – не знаю…»
Его до глубины души оскорблял знаменитый гайдаровский тезис: «Будем, как они, научимся…» Нет, стоял на своем Филатов, не научимся, никогда! Вот в чем дело: другая (как бы это ни пошло звучало) ментальность, другое геополитическое нахождение… Миссия и задача России была в том, что она служила буферной зоной между развивающимся Западом и крайне агрессивным Востоком. И на такой огромной территории Восток просто «заблудился». Это, конечно, было неосознанной миссией – но так получилось. И так будет всегда. Потому что если эта территория станет такой же, как Запад (или такой, как Восток) – образуется некая «черная дыра», которая вообще взорвет мир!
За такие «крамольные» публикации, да еще в таких одиозных изданиях, как «Правда», «Советская Россия», вчерашние единомышленники изо всех сил старались исхитриться, чтобы побольнее пнуть «вольнодумца» Филатова. На что он с непревзойденным достоинством отвечал:
– Я никогда не боялся печататься там, где в данный момент печататься не принято. Тогда этого больше нигде не печатали… Я в нескольких неопубликованных интервью сказал, что интеллигенция наша – дерьмо. Что она кинулась подлизывать власть.
Он без устали повторял ответ Марины Цветаевой, когда ее назвали интеллигенткой: «Я не интеллигентка, я – аристократка». Цветаева просто открестилась от этой стаи. Филатов тоже.
«Не всегда в России называться интеллигентом было красиво, – без сожаления признавал Леонид Алексеевич. – Даже чаще – некрасиво. Интеллигенты – разночинный народ. Класса нет, прослойкой называли. А учитывая, что прослойка во все времена – и тогда, и сейчас – обслуживала режимы, а потом от них бежала…»
В своих суждениях он умел быть суров и беспощаден, как прокурор: «Когда пред