Она замерла на месте, разрываясь между желанием выгнать его и набросить на себя какую-нибудь одежду. Только она с унижением и яростью понимала, что не сможет выставить за дверь этого огромного мужчину. А ее халат лежал в шкафу. Хотя огромная футболка прикрывала ее от шеи почти до колен.
«Не показывай страха, – сказала она себе. – Только прояви слабость, и он тут же ею воспользуется».
Жизлан схватила бархатные футляры и направилась к нему, не отводя взгляда от его лица, чтобы не видеть темные волоски на его груди, едва прикрытой расстегнутой сорочкой.
Она молча взяла браслет и положила его в футляр.
– Вы пока еще не шейх, – процедила Жизлан сквозь зубы. – И даже если бы вы им были, вы не имеете права врываться в мою комнату. – Держа футляры в одной руке, другую она протянула к нему. – Отдайте мне ключ. Что бы вы ни хотели обсудить, это может подождать до завтра. Я сыграла свою роль в вашем жалком фарсе. А теперь я хочу лечь спать.
– Наконец в чем-то мы согласны, – пробормотал он.
И прежде чем она успела остановить его, он взял у нее из рук футляры и положил их на туалетный столик.
Внезапно Жизлан показалось, что ей не хватает воздуха. Она опустила руки, борясь с желанием прикрыться. Он окинул взглядом ее голые ноги, потом поднял глаза и посмотрел на ее огромную футболку. Она полагала, что футболка достаточно хорошо прикрывает ее тело, но ее груди напряглись, а соски затвердели.
Она резко сложила руки на груди:
– Убирайтесь. Из. Моей. Комнаты.
Она никогда не казалась ему такой очаровательной. В бриллиантах и бархате она была величественной и утонченной. В брюках и черном топе, в которых она спускалась по дворцовой стене, она была беззащитной и вызывающей.
А в этой футболке, которая не скрывала ее поразительной фигуры и открывала длинные стройные ноги, она была самой желанной и прелестной женщиной из всех, кого ему доводилось встречать. Сердце глухо стучало у него в груди, и он почти задыхался от предвкушения.
Она даже не пыталась соблазнить его. Он видел, что она и не догадывается, как свет из ванной комнаты, освещавший ее сзади, открывает его взгляду все то, что она старалась скрыть. А этот высокомерный взгляд и надувшиеся губки…
Хусейн сделал глубокий вдох и почувствовал медово-коричный запах, который стал для него наркотиком с того момента, как он встретился с Жизлан.
– Это наша общая комната, миледи.
Как он и ожидал, она тут же ощетинилась. Ему нравились ее бойцовские качества и то, как она бесстрашно бросалась в атаку.
– О нет. – Она покачала головой и отступила на шаг. – Даже и на минуту не допускайте этой мысли. Это не было частью нашего соглашения.
Хусейн сложил руки на груди, чтобы удержаться и не привлечь ее к себе.
– Вы согласились выйти за меня замуж. А теперь, как моя жена, вы должны…
– Не смейте читать мне нотации о том, что я должна или не должна! Я сделала то, что вы требовали, потому что вы шантажировали меня. Но я не позволю вам заставить меня разделить с вами постель!
Он посмотрел ей в глаза и увидел в них бешеную ярость. Была ли у него когда-либо женщина, способная испытывать такие сильные чувства? И в сочетании с железной выдержкой? Он снова подумал о том, какой окажется принцесса Жизлан, когда даст волю своим чувствам. Адреналин заставил его кровь быстрее бежать по жилам.
– Я не собираюсь заставлять вас, миледи.
В его словах не было сарказма. Он был охвачен предвкушением того, что скоро произойдет. Это предвкушение в такой же степени, как и беспокойство о судьбе нации, не давало ему спать уже много ночей.
– Очень хорошо. Тогда убирайтесь.
Хусейн шагнул к ней:
– Я собираюсь провести ночь со своей женой.
Она покачала головой, и тяжелые черные пряди волос рассыпались по плечам и груди. У Хусейна внезапно пересохло во рту. Он так хотел ее! Но ему следовало держать себя в руках.
– Этого не произойдет, Хусейн. Если только вы не намерены применить силу.
Звук его имени в ее устах показался ему сладостным. Он так изголодался по ней, что даже это было подобно дождю, упавшему на иссохшую землю.
На мгновение ему показалось, что в ее глазах промелькнул страх. Но ее тело сказало ему все, что он хотел знать. Ее соски были напряжены, и от нее исходил сладостный мускусный запах возбужденной женщины.
Его пронзило ощущение восторга. На губах мелькнула улыбка.
– Мы оба знаем, что сила мне не понадобится. Вы хотите меня, Жизлан, а я хочу вас. Так уже было в тот раз, когда вы целовали меня…
– Я не целовала вас! – Она отшатнулась и прижалась к стене. – Вы просто напали на меня!
– А вы ответили на мой поцелуй с энтузиазмом, что говорит о том, что наши интимные отношения могут быть весьма удовлетворительными.
Она отчаянно затрясла головой:
– Насилие – это единственный способ заставить меня разделить с вами постель.
Она выпрямилась во весь рост, и огонь, горевший в ее глазах, вызвал у него острый приступ желания.
Он шагнул к ней:
– Вы сами знаете, что это…
Только быстрая реакция спасла его, когда она швырнула ему в лицо тяжелое стеклянное пресс-папье. За ним последовала щетка для волос. Потом старые антикварные часы, которые он поймал и аккуратно поставил на туалетный столик. Но когда она бросила в него обрамленную в мрамор фотографию, которая поцарапала его ухо, он не выдержал и схватил ее за руки:
– Довольно!
Она вся дрожала, и пульс на ее запястье бился с бешеной скоростью. Хусейн сделал глубокий вдох, чувствуя аромат ее тела.
– Перестаньте сопротивляться. Вы сами знаете, что это бесполезно.
– Потому что вы достаточно бесчестны, чтобы взять меня силой, несмотря на то, что я презираю вас?
Ее глаза горели, щеки раскраснелись. Даже сейчас она продолжала противиться тому, что они оба чувствовали.
Он медленно покачал головой, не отводя от нее взгляда. Что бы ни происходило между ними, такого он еще не испытывал. Никогда еще ни одна женщина так не возбуждала его. И было видно, что она испытывает то же самое, как бы она ни противилась этому.
Одной рукой он сжал оба ее запястья, а другую поднес к ее щеке. Она судорожно глотнула, привлекая его внимание к нежной, изящной линии ее шеи. Когда еще женская шея казалась ему такой соблазнительной? Он провел пальцами по щеке, и ее ресницы задрожали. Ее кожа была нежной, как лепестки роз.
На долю секунды она закрыла глаза, но тут же спохватилась и рванулась в сторону:
– Я не хочу вас. Я никогда не захочу такого варвара, как вы.
– Лгунья, – пробормотал он.
– Вы вваливаетесь ко мне, навязываете мне свое общество и при этом обзываете меня лгуньей? – Она опустила глаза. – Что вы делаете?
– Отпускаю вас. Вы сами знаете, что я не хочу причинить вам боль.
Он разжал пальцы, освобождая ее запястья и с трудом подавив желание. Он был натянут как струна, и его удивляло то, что ему хватает сил на все эти игры.
– Вы свободны. – Он сделал паузу. – Но я хочу поцеловать на ночь свою жену.
Она с негодованием уставилась на него:
– Но я…
Он не дал ей договорить, наклонив голову и прильнув губами к ее губам. Не со страстью, а с бесконечной нежностью. Он ждал так долго – много дней – с тех пор, как в первый раз поцеловал ее. И это было к лучшему, потому что, как только он приник к ее мягким, нежным губам, он забыл обо всем – и о троне, и о переговорах, и даже об угрозе со стороны Халарка.
Он героически держал руки опущенными, позволяя ей прервать этот поцелуй, хотя в глубине души был уверен, что она этого не сделает. Как могла она противиться этому безудержному влечению, которое возникло между ними с первого момента?
Но даже теперь напряжение не отпускало его. Она стояла неподвижно, не отвечая на его поцелуй. Но наконец со слабым звуком, похожим на стон или рыдание, она закрыла глаза, и ее губы неуверенно шевельнулись. Его охватил восторг, когда он почувствовал, как ее язык коснулся его языка и она откинула голову назад.
Одной рукой он обнял ее и прижал к себе. Другой взял за подбородок и ответил на робкое движение ее губ поцелуем, который заставил обоих забыть обо всем.
Она должна остановиться. Она должна оттолкнуть его. Ей следовало бы прислушаться к голосу рассудка, пусть даже было уже поздно спасать свою гордость.
Эти мысли пронеслись в ее голове, но у Жизлан больше не был сил сопротивляться.
Не сейчас, когда его губы слились с ее губами в поцелуе, который был не властным, а неожиданно нежным и сладостно томительным. Ее еще никогда так не целовали. И даже тот поцелуй в кабинете ее отца не подготовил ее к тому острому желанию, которое охватило ее.
Он не настаивал, он ласкал ее. Он соблазнял, заставляя ее отбросить осторожность, и этот соблазн был таким сладким, что кровь быстрее побежала по ее жилам, а ее сопротивление улетучилось.
Этот человек должен был быть ей противен, но вместо этого он завораживал ее. Она ненавидела его амбиции, презирала его методы, но в то же время ее влекло к нему, и она чувствовала невероятное возбуждение, которое пугало и в то же время волновало ее.
Рядом с Хусейном она чувствовала себя живой, обворожительной и… сексуальной.
Он прижал ее к стене, и у нее подогнулись колени. Никогда еще она не была так близка с мужчиной. Никогда не чувствовала себя такой хрупкой и женственной.
Жизлан положила руки ему на грудь, потом обхватила его плечи и крепче прижалась к нему.
Может быть, это был стокгольмский синдром? Эта тяга пленника к его захватчику? Но в это время он сжал одной рукой ее грудь, и все мысли улетучились у нее из головы.
Никогда она еще не чувствовала такого удовольствия. Волны наслаждения прокатывались по ее телу, пока его пальцы играли с ее соском. Она застонала, и он ответил ей глухим стоном удовлетворения, который возбудил ее еще больше.
Эти большие загрубелые руки были такими нежными, а их прикосновения такими восхитительными, словно она ждала все двадцать шесть лет этого момента. Этого мужчину.