Потом внезапно Дориан исчез, и она знала, что ее отец взял у них деньги и отдал им ребенка. Знала, хотя у нее не было доказательств.
— Зачем ты это делаешь? — кричала она на свою мать. — Почему ты позволяешь ему оставаться безнаказанным?
В этот момент они были предельно откровенны друг с другом, как никогда не были ранее.
— Посмотри на себя! — воскликнула ее мать с нетипичной для себя резкостью. — Ты еще ребенок! Упрямый и дикий! Какая ты мать! И ты хочешь воспитывать своего ребенка в таких обстоятельствах?
Она безжалостно указала на распухший глаз и лопнувшую губу, синяки на ее плечах и спине, грязь, прилипшую к ее одежде и волосам из-за того, что она спала на пляже.
Это была правда, она не хотела воспитывать ребенка в доме, где господствовал ее отец, тяжелый и злой человек. Она узнала, что он был способен на гораздо худшие поступки, чем она могла предположить.
— Я найду его, — заявила Калли.
— Нет. Это очень влиятельные люди, Калли. Они могут много предложить, но они могут многого лишить. Он в лучшем месте. Смирись с этим.
— Какая ты мать, если можешь говорить мне все это? — Калли увернулась от летящей в ее сторону метлы и выбежала из дома, чтобы избежать новых синяков и кровоподтеков.
Онемев от горя, она бродила по побережью и продолжала вести в голове диалог со своей матерью. Калли была хорошей матерью в тот короткий период, когда они позволили ей это.
Но она была слишком молодой и продолжала придавать слишком много значения словам тех, кто был старше и опытнее ее. Она была вынуждена принимать отчаянные решения просто для того, чтобы выжить. Тогда она начала размышлять о том, что ее мать, вероятно, была права. Она была ужасным человеком, не подходящим на роль матери.
С того времени прошло уже шесть лет. Калли много раз пыталась найти своего сына, но постоянно происходили какие-то вещи, мешающие ей обнаружить место нахождения ребенка. Каждая маленькая неудача, казалось, подтверждала, что Калли не была предназначена для роли матери этого мальчика.
Он был в лучшем месте без нее.
Но она никогда не успокоится, пока она не убедится в этом.
А сейчас в ее жизни возник Ставрос. «Вспомни Брэндона», — сказала она себе. Она пыталась убедить себя в том, что ее соски затвердели и бедра сжимались из-за вибрации мопеда. Что ей было жарко из-за зноя на улице. Она покраснела, увидев его тело, потому что солнце светило ей прямо в лицо.
Это единственное, что она могла сделать, чтобы удержаться на месте и не прижаться к твердой выпуклости за своей спиной. Она знала, что это, и поэтому у нее возникла зудящая боль в груди, животе и паху.
Она приказала себе не поддаваться его чарам. Но это было практически невозможно.
На дороге перед ними возникло стадо овец, и Калли была вынуждена снизить скорость.
Спонтанно она сделала резкий поворот направо к узкому мысу, выступающему в море. Сзади нее Ставрос произнес что-то, она не поняла, выругался он или запротестовал. Ей показалось, что он крепче вцепился в нее руками, но это было отнюдь не чувственное прикосновение.
Спешит вернуться на рабочее место?
— Овцы еще двадцать минут будут стоять на проезжей части. А объезд займет слишком много времени! — крикнула она Ставросу, петляя по козьей тропе. Из-за этого контакт между их телами стал еще интенсивнее. Калли с облегчением остановила мопед и сошла на землю.
— По крайней мере, здесь дует ветер. И здесь красиво!
Отсюда действительно открывался прекрасный вид. Стояла тишина, лишь шепот ветра, шелест высокой травы и удары пенящихся волн о прибрежные валуны нарушали ее.
Но эта красота была обманчива. Некоторые туристы, которым не сиделось на месте, забирались на эти валуны. Падение с них могло привести к гибели. Приливы и отливы несли в себе опасность для жизни, а если погода ухудшалась, то происходило это, начиная с этого места.
Ставрос остался стоять у мопеда. Калли оглянулась и спросила:
— Нога болит?
Он бросил на нее многозначительный взгляд, полный недовольства и враждебности. Калли была удивлена.
Она раскрыла рот, не зная, что сказать.
Ставрос осторожно пошел за ней к краю мыса.
— Здесь нельзя плавать, — наконец выдавила из себя она. — Здесь слишком опасно. Люди гибнут.
— Я знаю. — От холода в его голосе у нее волосы на голове зашевелились Она не могла поверить, что он когда-то жил здесь, но, увидев, как он стоит и вглядывается в перекатывающиеся морские волны, она подумала, что он мог вот так же стоять и смотреть на море на этом самом месте раньше.
В этот момент он казался очень отстраненным. Руки его медленно сжались в кулаки, как будто он страдал от боли.
Она направилась к нему и встала рядом с ним, вглядываясь в его лицо. Калли хотелось протянуть руку и успокоить его.
Казалось, что его взгляд, как бур, сверлит дыру в море. Дыру, которая ведет прямо в преисподнюю.
Волна сострадания захватила ее.
— Ставрос… — прошептала она. Она хотела сказать, что сожалеет. Откуда она могла знать, что поездка сюда окажется настолько болезненной для него?
Он стиснул зубы и вновь обрел контроль над собой. Когда он посмотрел на нее, его взгляд был холодный как лед. Его голос был полон презрения к самому себе.
— Альфонс — это самый последний из моих недостатков.
Ее сердце резко забилось. Она знала, как сильно может ранить это слово. Она не хотела опуститься до этого уровня, когда назвала его мартовским котом.
В этот момент она поняла, что он был иной человек, не Брэндон, который предложил ей деньги, чтобы незапланированный ребенок исчез. Ставрос был глубокой личностью, как это огромное море перед ними.
— Я не знала… — Она дотронулась до его холодной руки, но он оттолкнул ее легкие пальцы.
— Пойдем. Мне надо закончить работу, чтобы я мог убраться с этого острова.
Глава 3
Ставрос укладывал плитку вокруг основания двух колонн. Он сделал шаг назад, чтобы оценить проделанную работу, и тут услышал голос Калли:
— Я приготовила спанакопиту. Я подумала, может, ты хочешь поесть?
На протяжении последних нескольких дней он старался держаться от нее на расстоянии. Он чувствовал, что она, сама того не ведая, заставила его посмотреть в лицо фактам, о которых он уже двадцать лет пытался забыть.
«Плыви к берегу. Я плыву за тобой».
Ставрос всегда был бунтарем. И его отец точно так же часто игнорировал правила.
— Зачем мне спасательный жилет, если у тебя его нет? — спросил он своего отца, когда они уселись в маленькую лодку.
— Ты хочешь ловить рыбу или нет? Со мной все будет в порядке. Надевай свой жилет, или мы никуда не поедем.
Себастьен только однажды спросил Ставроса, зачем ему нужна была яхта, которой он не пользовался. Поэтому. От плавания в лодке его мутило, но не из-за морской болезни.
Он всегда знал, что может справиться с этой слабостью. Возможно, однажды он снова выйдет здесь в море.
Если бы он мог еще раз прожить тот день, что он стал бы делать? Опять послушно уплыл бы? И оставил своего отца на верную гибель?
Ставрос подумал, что мог бы продать Себастьену эту проклятую яхту. Ему-то она была не нужна. Владение ей не доставляло ему радости, именно так и сказал Себастьен в тот вечер в Санкт-Морице.
Он должен был помочь своему отцу добраться до берега. И это не было только его мнением. Это он услышал и в словах своего деда после расспросов о произошедшем: «Используй свое американское имя», что означало: «Ты не имеешь права именоваться Ставрос. Это имя твоего отца». «Ты хочешь, чтобы компания процветала? Так не дай же мечтам отца умереть вместе с ним. Подумай о своей матери и сестрах. Ты же хочешь, чтобы они ни в чем не нуждались? Это зависит от тебя».
Иными словами, это означало, что Ставрос должен был делать, что говорил ему дед, иначе он бы выкинул его на улицу.
Хотя Ставрос не рассказал Калли, как погиб его отец, она начала относиться к нему с наивным сочувствием, которое было подчас невыносимо. В тот день они вернулись назад, и он работал допоздна, сделав перерыв только, когда она принесла ему блюдо с ягнятиной, поджаренной питой и большую порцию цацики с салатом из перца.
Она стала относиться к нему с состраданием, в то время как его мать и сестры только горевали, а дед всегда его осуждал.
Да, с того дня на мысе он перестал вспоминать о семейном несчастье так часто, как прежде, когда его дед перевез всех в Америку и немедленно продал дом. Тогда дед сменил их имена и запретил говорить в своем доме на греческом языке. Он обрубил их связи с родиной и воспоминания Ставроса о счастливом детстве.
— Возьми ключи от «Веспы», — сказала Калли Ставросу, когда он завершил свою работу в тот вечер. — Я скажу тебе, если она мне понадобится.
Ему трудно было свыкнуться с ее великодушием, потому что на протяжении последних двадцати лет он сталкивался только с критикой в свой адрес. Однако ключи он взял.
По выходным он работал только полдня. Во второй половине дня он снова знакомился с островом и позволял себе вспоминать не только о своей роковой ошибке. То и дело в его памяти возникал образ Калли, прижимающейся к его спине, когда он вез ее обратно на мопеде. Но он старательно отгонял эти мысли. В его одиночном путешествии по острову он не хотел сопровождающих.
Здесь, среди выжженных холмов и неумолимого моря, он принял решение. Он был уже давно не мальчик, а его дед больше не будет хозяином его жизни.
Он выкупит свой старый дом, и ему будет куда податься в том случае, если его дед сдержит свое слово и лишит его наследства.
Это решение взволновало его, разожгло огонь в его теле. Он почувствовал себя завоевателем, когда снова увидел Калли. Ее распущенные волосы колыхались, когда она поставила блюдо с выпечкой на низкий столик рядом с шезлонгом. Ее персикового цвета шорты обтягивали ее великолепной формы попку, а ее груди свободно колыхались под розовым топом. Края рубашки она завязала на поясе, обнажив полоску кожи, до которой ему постоянно хотелось дотронуться и попробовать на вкус.